— Я тоже не ребенок. Не курите.

— Боже-Боже, — качает Макеев головой, — забавно.

Но больше он ничего не говорит. И не пытается забрать обратно свои сигареты, только ждет, пока Дима закончит, и они вместе идут обратно к школе, ученик немного позади учителя. От ясного неба падают тени. Мокрый асфальт кажется гладким и чистым с прилипающими к нему первыми осенними листочками.

— Почему ты не ходишь на уроки? — спрашивает Артур Андреевич на ходу. Он иногда оглядывается, бросая нечитаемые взгляды.

— Потому что не хочу. — Дима машинально скалится. — Не учите жизни. Я сам знаю, что мне нужно.

— Я и не собирался, — легко отзывается преподаватель. Он немного молчит, затем добавляет: — Ни к чему сердиться. Я спрашиваю не чтобы заставить тебя что-то делать. Пытаюсь понять, что ты за человек.

Черный волк с колючими глазами. Дима хмыкает, сбитый с толку: то, что другие ребята не могут его расколоть, он знает давно, но Артур Андреевич нередко бьет в самое яблочко своими высказываниями. Диме порой кажется, что он как на ладони у учителя, такой же простой и понятный. Но, выходит, это не так? Бредни. Не хочется забивать этим голову.

— И все же — почему? Если бы тебе было все равно, ты бы не переживал, что тебя выгонят, верно?

— Какое вам дело?

— Интересно.

— Эгоист, — ворчит Дима. За такое обращение с учителем можно и выговор получить, но Артур Андреевич, видимо, не обижается, списывая все на природную вспыльчивость и резкость характера. Макеев не отзывается, собственным молчанием вынуждая говорить. — Мне это не нужно. Я хожу, потому что если не буду, начнутся срачи с предками.

Пояснять Артур Андреевич не требует, и они возвращаются под крашеные ровные своды — школа поглощает их, присоединяя к себе, как ловкий конструктор.

«Сентябрь заканчивается», — вспоминает Дима. Он не придает времени особое значение, но сейчас вспоминает: когда наступит зима, уйти из дома или вернуться незамеченным будет сложнее. Его выдадут мокрые следы на дверном коврике, грязь в прихожей, кашель при входе. Заметная мишень; неудобно. Когда опадут листья, они будут хрустеть под ногами, выдавая каждое неловкое движение, сметутся в кучи, вихрем поднимутся к небу. Дима не поэт и красоты не видит, но подмечать детали всегда старается. Осенью парни злые, потому что скучно, весной — потому что одиноко. Драк станет меньше с наступлением зимы, Рыжий опять разноется.

К девчонке, строившей ему глазки, Дима приходит за полночь. Она открывает, довольная, в прозрачном халатике на хорошей фигурке кукольных пропорций, теплая и пахнущая мятой. Ее родители за городом, квартира в распоряжении наследницы, а Дима смотрит на нее — благоухающую суку, не койота, но ничем не лучше — ее неестественный запах сквербит в носу. Парень разворачивается и уходит, только фоном заметив, что даже не возбудился. Наверно, он слишком придирчив. От нехватки секса лезть на стену пока не хочется, и то ладно.

Утром дождливо и пахнет вянущими цветами. Артур Андреевич стоит у ворот школы, уже вне территории; возвышается Гулливером среди лилипутов-малышей, они выстроены по парам, никто не стоит в сторонке. Диме вспоминается, что он и в детстве сторонился подобных мероприятий, но, глядя в светящееся лицо Макеева, перехватывает его энтузиазм. Второклассники неровно здороваются, Дима машет им рукой, ловя краткую, но посланную только ему улыбку учителя.

— Волков, какая встреча! — Как в дежавю, раздается женский голос, но это не Лидочка. Другая девушка, старшеклассница с параллели. Две рыжие косички и колечко пирсинга в носу. Пытается повиснуть на руке, но Дима вовремя отступает. — Чего это ты тут делаешь?

Второклассников она смеряет взглядом, каким человек смотрит на копошащихся букашек — вроде неприятно, но особо плохого нет. Презрительное снисхождение, Диму оно бесит, он отвечает резковато:

— На урок опаздываешь.

— Подумаешь! — фыркает девушка. Умудряется поймать его за локоть и тише, сладко, как кисель, протягивает: — Давно мы с тобой не были, а? Не хочешь повторить?

— Иди, куда шла. — Дима выдергивает руку. — Раздражаешь.

Девушка обиженно кривит губы и быстро уходит, детишки беснуются. Артур Андреевич провожает школьницу долгим взглядом, затем возвращается в прежнее расположение духа и просит ребят заново построиться, считает, и они выдвигаются — два высоких человека и колонна малоросликов. Дима шагает позади, подгоняя особо медлительных, присматривает за отстающими, и так они добираются быстро: благо музей недалеко.

В широком холле, залитом ламповым светом, их встречают экскурсоводы, гордо принимая малышню в свои руки. Сопровождающим остается только следовать за ними да приглядывать за болтунами, вовремя одергивая; детки ведут себя спокойно сегодня, так что Артур Андреевич и Дима стоят поодаль, пока рассказывают о каких-то узорах на каменных плитах. Дима знает эту лекцию наизусть — часто в детстве ходил отдельно от школьных экскурсий.

— Это была твоя девушка? — спрашивает Артур Андреевич. Дима поводит плечом; он не хотел затрагивать эту тему.

— Нет. Я даже имени ее не знаю.

— Вот как… Она вела себя, будто вы близки. Прости мне любопытство.

— Мы спали с ней. Когда-то. — Дима не смотрит на учителя. — У меня нет девушки, только такие связи.

— Хм.

— У вас-то есть?

— Я был женат, но давно, — рассеянно отвечает Артур Андреевич. Его внимание приковано к известному в классе шалуну: тот на что-то подбивает более робкого приятеля. — Так… Витя, не шуми.

«Значит, слухи врут и он не гей», — думает Дима. Он смотрит, как Артур Андреевич протирает краем пиджака очки, чудом не оставляя на них царапины. Несмотря на то, что близится холодный сезон, никакого пальто учитель не носит. Дима, в одном худи, недалеко от него ушел. Если они оба заболеют, будет совсем не забавно, но у Волкова нет ничего, чем можно поделиться с учителем, чтобы тот не мерз.

На стеклянных полках стеллажей разложены найденные остатки древних цивилизаций, непокоренных или уже уничтоженных народов. Диме нравится история — единственное, пожалуй, что вызывает в нем восхищение. Эти кусочки, начиная от женских бус из крашеных деревяшек и заканчивая каменными ножами, — фрагменты прошлого, глубокого мира, когда-то бывшего совсем иным. Прикасаться к таким осколкам прежних эпох — нечто вдохновляющее. Дима сам заслушивается лекцией, так что по-своему отдыхает. «Неплохая идея была сходить с ними», — расслабленно думает он.

Артур Андреевич бдительно следит за малышами, он хорошо вписывается в атмосферу. По окончании экскурсии его отзывает в сторону немолодая женщина в строгой юбке и заправленной белой рубашке; они вполголоса переговариваются о чем-то, Макеев краем рта улыбается Диме — а затем вдруг слышится крик.

Реагируют они оба почти сразу. Дима рывком разворачивается, Артур Андреевич, запоздав, торопится к толпе второклассников. Один из мальчишек лежит на полу, вскрикнувшая девчуля рядом заливается слезами, слышатся испуганные тонкие голоса, круглые глаза наводятся, как софиты, на взрослых. Дима чувствует себя до последнего нерва голым под этими требовательными взглядами, умоляющими, изумленными: «Сделайте что-нибудь!» Он опускается на корточки; рядом учитель на коленях помогает мальчику сесть, тот едва вертит головой, взгляд у него плывущий.

— Спокойно, ребята, это просто обморок, — мягко говорит Артур Андреевич. Его голос звучит ровно, шепотки сразу смолкают, софиты потухают: взрослый пришел, теперь все в порядке. — Миша, ты нас слышишь? Ну-ка… Вызовите «скорую».

Мальчик качает кучерявой головушкой, понемногу приходя в себя. Он бледен, губы голубоватого оттенка. Артур Андреевич бросает на Диму встревоженный взгляд, и тот отвечает согласием; подхватывает хрупкое маленькое тельце на руки — дитя почти ничего не весит. Миша доверчиво утыкается лбом ему в плечо; его лихорадит и колотит.

— Я верну детей в школу, — твердо предлагает Дима, — а вы едьте с ним.

Артур Андреевич кивает. «Скорая» приезжает быстрее, чем ожидалось — больница неподалеку; ребята временно оставлены на попечение бледного и взволнованного экскурсовода, ученик с учителем спешат на выход, обернув Мишу в его курточку. Ребенка принимают быстро, Макеев описывает произошедшее лаконично и понятно. Перед тем, как скрыться в недрах кареты, он ловит руку Димы и крепко, горячо пожимает — в его глазах немая благодарность.