— Есть ты! — пылко возражает Дима, но получает резкий окрик:

— Послушай! — Артур прерывисто выдыхает, он не краснеет, но румянец подсвечивает глаза: — Мне нечего тебе дать, нечем баловать. Но тебе и не это нужно?

Вторую ладонь Дима кладет на его щеку, зарывается кончиками пальцев в короткие русые пряди, приближается на расстояние выдоха — совсем не остается пространства. Глаза в глаза, и уголки губ Димы приподнимаются, мягким изгибом очерчивая расцветающую улыбку. Тепло рвется наружу, ищет выход, выражается в трепете зрачков, в захлебывающемся ритмом сердце. Беззвучный ответ превращается в слова:

— Мне нужен ты. Только ты.

Артур робко, неосознанно улыбается.

— Ты тоже, — сипло выговаривает он. — Ты тоже мне нужен. Я… по правде, с ума по тебе схожу. Но и подумать не смел, что ты… так серьезно…

— Я абсолютно серьезен, — подтверждает Дима, отпускает его руку и сразу перемещая свою на его поясницу, привлекая за талию ближе, прижаться, чтобы сердца колотились о перегородки, дотягиваясь друг до друга. Дима заглядывает в искрящуюся зелень и выдыхает: — Я люблю тебя, Артур. Очень. Хотел сразу нормально сказать, но как-то не смог. — Переводит дыхание, добавляет с теплым смешком: — Ты снишься мне, знаешь?

Ему кажется на миг, что Артур плачет, но глаза его все такие же сухие, зрачки дрожат. И он улыбается, вовсю улыбается, и сам приподнимает руки; согревающая ладонь проводит по затылку Димы, пальцы так привычно и так правильно зарываются в волосы, вторая ложится поверх плеча и сжимает ткань пиджака. Все будет хорошо. Теперь все будет хорошо. Апрельский ветер все такой же холодный, снимает признания с губ и несет украшать тротуары, а город одинаковый и серый, но понемногу оттаивает разными цветами, и мир вертится в безостановочном движении, когда Дима чуть наклоняется, чтобы мужчину поцеловать. Артур отвечает на поцелуй так, словно ждал его всю жизнь, и кратко вздыхает в чужие губы, вызывая дрожь по позвонкам. Не то невинное касание, как на Новый Год, и от ощущений Диме, кажется, вот-вот крышу снесет, колени чуть ли не подкашиваются.

Небо расцветает вечером, и церковь играет колоколами, дивные мелодии переливаются в стойкой весне, обволакивая лаской силуэты двоих людей у самой ограды. И пусть весь мир пойдет крахом, пусть сон и явь окончательно перепутаются — это не имеет значения. Значение имеет лишь единственный человек в объятиях Димы.

Все правильно и так, как должно быть.

Комментарий к (23) Черемуха

Ванильно, аж зубы сводит, я в курсе — но после всего просто не могла не дать этим мальчикам немного нежности! Надеюсь, вы меня понимаете. ;)

Это не финал. Пока что. Впереди заключительная глава с не менее важным фрагментом. Не может же все так просто закончиться!

========== (24) Ива ==========

расцвет.

Спортивный зал находится на первом этаже, в специальной пристройке. Окна в нем высоко расположены, проветривается помещение плохо, так что его золотистые оттенки скоро начинают давить на виски, и вспотевшие старшеклассники, привыкшие выкладываться по полной на физкультуре, вылезают наружу подышать свежим воздухом — в коридор или на улицу, лишь бы не задыхаться в четырех стенах. Снаружи солнечно и почти жарко, хотя только конец апреля, так что физрук с удовольствием проводил бы занятия вне школы, но волейбольная сетка на стадионе порвана, приходится запираться в зале и отрабатывать приемы там. Некоторые уроки ставят парами, и в долгожданный перерыв позволяется отойти и продохнуть; в такие моменты вся параллель вываливается в коридоры, хрипя и моля о воде.

Дима выделяется единственно тем, что с парой одноклассников, с которыми отношения более-менее позитивные, успевает улизнуть раньше конца пары, и когда они рассаживаются у стены школы с наружной стороны, прислонившись к нагретой солнцем покраске, вокруг еще тихо. Со стороны зала доносятся удары мячей и боевые выкрики, свист препода и озвученный счет. Дима поводит плечом, в которое схлопотал атакой, заслонив зазевавшуюся девчонку, похрустывает костяшками. Кожа на предплечьях красная и отбитая, наводит ассоциации с котлетами. Боевые котлеты-волейболисты, веселье сплошное. Один из приятелей закуривает.

— Ты круто играешь, — замечает второй, обращаясь к Волкову. — Чего раньше не ходил?

— Желания не было, — зевает тот. Прямые лучи ложатся на лицо, отчего веки слипаются. — Курил с физруком, а он за это прогулы прощал. Сейчас-то играть нравится больше.

Сонливость растекается по телу, сменяя запал. С начала апреля погода вдруг решила стать теплее раз в десять, и сугробы быстро сошли на нет — ныне они разве что в лесах еще лежат, грязные и никчемные, проигравшие ударившей со всей силы весне. Асфальт резко высыхает, позволяя менять зимнюю обувь на легкую летнюю, лужи скоро превращаются в облачка на горизонте, и чем дальше, тем ярче город сверкает в наступившем сезоне. Некоторые кусты горделиво распускают листочки, радуясь, что обошли по скорости остальные деревья, голая бурая земля ежится мелкими желтыми цветочками и качает ими в такт игривым ветеркам. Солнце заливает классы неохотой учиться, воздух наконец-то пахнет жизнью — как тут сосредоточишься на занятиях! Дима еще усидчивый, как руки в ноги возьмет и челюсти сожмет, а некоторым не повезло, так и растекаются по партам, мечтая о скором отдыхе. Экзамены уже не кажутся чем-то страшным, хотя становятся все ближе. Скоро начнется паника, а пока пусть привыкают школьники к теплу. Оно им ой как понадобится.

Тепло… Дима наполнен им до основания, до кончиков пальцев. Уже сложно вспомнить, каково было жить в холоде и пустоте или когда совсем ничто не касалось неподвижного черного силуэта на застывшей в космосе планете. Сейчас вокруг сплошное движение. Земля крутится, как юла, красками пестрит, как платье карнавальное, перья и мех, гуашь и акварель. Иногда встречаются на улицах пацаны из стаи или знакомые девушки, но они не решаются подойти, а Дима только приглядывается — как они, уходит, не разговаривая. С ними ничего не станет, они не позволят чему-то измениться. Нет нужды и интересоваться. К тому же, теперь направлять компанию должен Рыжий, пусть он и развлекается. У Димы свои дела. Например…

— Ты поначалу вообще диким каким-то казался, — ударяется в воспоминания курящий. — И не подойдешь просто так. А как начал ходить, норм чувак оказался. Хотя все равно в чем-то ты странный.

— Что поделаешь, — хмыкает Дима. Прислонившись спиной, он сползает на корточки. Джинсы на нем черные и рваные, все еще не по школьным правилам, зато поверх рубашки — свободный свитер с эмблемой, хоть в чем-то согласился соответствовать. И то чтобы его школьного «опекуна» не торкали по таким пустякам. Лопатки немного печет, от окружающего сверкания клонит в сон, напряженные мышцы понемногу распускаются, освобождая дыхание. Волков знает, что не подходит под стандарты, но ему от того ни жарко ни холодно. От того, что он начал как-то мелькать в обществе, сам он мало изменился. Люди не меняются так просто, хотя знакомство с кем-то или особенные события могут повлиять, как повлияли и на Диму.

— Похер, — пожимает плечами другой одноклассник, единственный не опустившийся на корточки. Он стоит рядом с оконной рамой, и потому поднять на него глаза физически не получается: от окна отражаются лучи, слепят и неприятно размываются цветными кругами перед зрачками. — Как бы ни отличался.

Дима кивает, но отрешенно: ему не хочется ни о чем думать, когда так припекает приятно. Лето обещает быть жарким, раз хорошая весна. Ну, и если в мае не ударят заморозки. После экзаменов — время поступления, подавать документы в универ. Искать работу и съемное жилье, хотя бы простенькое на первое время, чтобы поскорее съехать от отца. В универе можно получать стипендию и заодно подрабатывать, так что жизнь сложится, как надо. У Димы нет ни страхов, ни опасений по поводу грядущего — будущее его занимает немногим меньше, чем прошлое, и он уверен, что с любой бедой справится, любую трудность переступит. Ему теперь дорога лишь наверх. Он уже вынырнул из омута и тем более сможет взлететь.