— Ты собираешься ЕГЭ по истории сдавать? — в лоб спрашивает учительница.
— Да. — Про себя он перечисляет, сколько раз вообще об этом говорил. Ни одного. Даже заявление с экзаменами по выбору, выданное до конца февраля, еще не заполнил. Вариант остается только один, но Дима уточняет для верности: — Откуда вы узнали?
— Учитель из начальной сказал. — Она заминается, но вспоминает: — Артур Андреевич. Говорит, ты хорошо разбираешься в истории. Я всегда знала, мало кто столько знает, сколько ты… но удивилась. Будешь поступать?
— Ага. Хочу рискнуть.
— В наш город или в столицу куда?
— В наш. — Дима пожимает плечами. — Образование, может, и разное, но история одна.
— Тоже верно. — Учительница улыбается, от ее глаз расходится сеточка мелких морщин. Она старше Артура. — Ну, я с радостью помогу тебе подготовиться. Тесты раньше не решал, да? Ничего, главное, что знания есть. В рамки загоним. Дополнительные по вторникам и пятницам, но это для всех сдающих, тебе еще придется приходить, я объясню, как на что отвечать… Четверг устроит?
Дима соглашается. На самом деле он рад, что не пришлось подходить самому; Марина Сергеевна взяла все в свои руки и заметно довольна, что заполучила ученика, заинтересованного не только в баллах, но и в самом предмете. А еще тот факт, что Артур соориентировался быстрее, связался с нужным преподавателям ради него, Димы… Мелочь, а по венам разливается мимолетное счастье. Не совсем плевать. И Артур все еще знает Диму лучше, чем можно представить.
По сути, Волков не обращал внимания, сколько о нем знает Артур. Скрывать было особо нечего, особенно раз мужчина знает его биографию с чудесными подробностями. Дима разговаривал с ним вполне открыто. Но в то же время, привычный ограничиваться в беседах со сверстниками, вряд ли распространялся о себе — и то, что Артур обратился за помощью для него, свидетельствует, что Артур приглядывался и прислушивался к Диме гораздо внимательнее, чем полагается. Как-то уловил детали характера, что смог составить правильное представление.
Это круто, но, с другой стороны, чем больше о человеке знаешь, тем меньше он может нравиться. С Димой другое дело — он влюблен по уши. А что с Артуром? Он ведь ни разу не подавал и намека, что может Диму полюбить, хотя ориентацию не прятал и вообще свободно о многом говорил…
Путано. Отношения — это сложно. Возможна ли взаимность — это еще сложнее. Влюблять в себя Артура Дима не собирается, хотя бы потому что тот вряд ли пришел бы в восторг от такой затеи. И что, ничего не делать?
— Спасибо, — напоследок вспомнив о вежливости, говорит Волков учительнице. Та кивает с улыбкой, делая в настольном календарике пометку на четверг.
Время снова растягивается, как в ожидании. Дима приходит в началку помогать на некоторые уроки, но ему особо нечего делать, да и Артур ведет себя отстранено, забывая пройденный путь. В смятении, с каждым проходящим днем растущим недоумением, Дима упрямо продолжает его навещать, но не получает в ответ ничего, кроме неподкупных улыбок и ровного мерцания очков — глаза почти не видно.
Слухи зародились быстро, облетели школу, как и предсказывалось, но так же быстро смолкли. По крайней мере, в коридорах слышно больше не было, и то ладно; Дима пока ничего не предпринимает. Лидочка хоть и обозлилась не на шутку, против его воли не попрет, рано или поздно сплетни забудутся — ее же стараниями. Мерзавка, даже не думала, о чем щебетать. Дима не может защитить Артура от его прошлого, но от настоящего пробует, и это всем стоит учитывать.
Если бы еще Артур хоть немного на него внимания обращал… Это становится постепенно и верно кошмаром. Дима и не подозревал, как сильно нуждается во внимании Артура: раньше они не виделись каждый день, но Волков хотя бы знал, что между ними все в порядке, а теперь он не уверен. Теперь все изменилось, причем не в лучшую сторону. И Диме одиноко.
Даже сны начали сниться. Раньше по ночам грезы его огибали, посещая всех людей, но не оставляя Диме и лоскутка картины — обычно к утру он вставал с пустотой в голове. Теперь вставал он и сам, и определенной частью тела. «Если бы он знал, что снится мне и что в этих снах делает, точно бы почувствовал отвращение», — в отчаянии думает Дима, запахиваясь в одеяло. У него, кажется, жар, но не от болезни. Его лихорадит и знобит, и он готов еще тысячу лет себя ненавидеть — но с навязчивыми иллюзиями не борется. Оправдание одно: он все-таки парень, это должна быть нормальная реакция при столь долгих и тематических мыслях о человеке, которого любишь. Даже пусть это мужчина. Даже пусть он всячески Диму избегает.
«Отродье, — повторяет про себя Волков извечную мантру, — отродье. Тварь умрет тварью. И где же мое наказание, эй, Небеса?» Гром его не поражает, только метели с каждым днем все сильнее. Февраль наступает нежданно и напрыгивает на плечи шаловливым ребенком. Когда Дима пишет первый пробный экзамен, справляясь с ним на ура, хоть и не идеально пока что, уже близятся первые в году контрольные.
Подготовка к экзаменам занимает, оказывается, много времени, и Дима впервые сочувствует своим одноклассникам, зубрящим материал двадцать четыре на семь. На непрофильных предметах они прорешивают тесты, и Дима тоже втягивается, вместе с ними разбирая сложные вопросы. Он всегда занимался один, но в группе удобнее уточнять некоторые вещи. Теперь он появляется на учебе каждый день, так что и по именам запоминает собратьев по несчастью.
Они курят на школьном крыльце, пуская серую хмурость в заглушенный снегом воздух, в повседневной форме, не накидывая на плечи куртки, и беспечно разговаривают о каких-то пустяках. Дима, не нуждавшийся в принципе в приятелях, не отталкивает их все равно и постепенно приходит к мнению, что не такие уж они скучные и напрасные, какими он их считал. Иногда с ними даже интересно побеседовать. Одноклассники — не просто декорации школьных будней, и коротать с ними часы становится веселее.
Оглядываясь, Дима замечает в окне знакомую фигуру и машет рукой, но Артур за поцарапанными стеклами отворачивается и быстро уходит. В этом смысле ничего не меняется.
Сигареты невкусно пахнут. Хочется бросить, а не получается. Как и с чувствами, видимо.
— Ты чего? — заботливо спрашивает староста, когда Дима в классе покашливает в кулак.
— Ничего, — отзывается он уже без злости, но и без довольства.
Действительно «ничего». Происходит столько всего, что вместе это одно большое «ничего». И если о матери не думать получается, то об Артуре не думать Дима не может никоим образом.
Легче от этого не становится. Становится только тяжелее.
========== (19) Яблоня ==========
грех.
Хотел бы Дима быть взрослым и собранным, чтобы инстинкты подчинялись голове, а гормоны перестали досаждать навязчивыми фантазиями. К сожалению, ему только восемнадцать, и у него есть свои лимиты. Он не может бесконечно ждать, бесконечно терпеть, бесконечно принимать нежелание идти навстречу — рано или поздно по плотине пройдутся трещины. Дима порывистый и решительный, он как берсерк может кинуться в гущу схватки, и лучше попробовать до пробуждения этой неуемной энергии, чем потом плакаться.
Артур избегает его всеми способами. Он разговаривает исключительно по деловым вопросам и на переменах, больше не выдумывает задания, что могли бы удержать Диму в крыле началки. Раньше он приходил и ему сразу находилось дело, но ныне не находится ничего. Артур, значит, специально что-то подыскивал на каждый раз. Сейчас просто перестал. «Ты больше не нужен», так, что ли? Артур обещал не отказываться. Почему отверг теперь? Жжет под сердцем, Дима старается обиду погасить, ища причины и поводы, но в упор не видит, что сделал не так. Чем заслужил нелюбовь со стороны учителя.
Одиноко. Дима привык сам по себе не ощущать одиночества, потому что всегда был один — но стоило в жизни появиться человеку, которому не все равно, как его тепло стало необходимо каждый день, постоянно, без него и дышать невозможно. Привязанность скрежетом сковывает горло, Дима окликает Артура, но не получает ответа. Горькие чувства все боле и боле рвутся наружу, становится тяжелее. «За что?» — стучит в голове, в сердце, во всякой артерии; юноша вновь и вновь приходит ко второму классу, но Артур хоть и не холоден, однако все так же безразличен. До него не докричаться. Вместе с непониманием растет отчаяние, и Дима не сдается: если он отступит сейчас, никто не восстановит хрустальное. Если бы только…
