Мужчина уже расстелил кровать. Дима впервые в его спальне — тут тоже чисто, но совсем не так, как у отца. Душа живет в каждом уголке; есть на прикроватной тумбочке электронные часы, пара сувениров, а теперь еще и елочка. Кровать двуспальная, но одна сторона выглядит безупречной, вторая, ближе к часам, примята. Понятно, где спит хозяин и что он спит один. Артур, видя Диму, замирает с неопущенной подушкой и пытается собраться и что-то сказать, но Дима милостиво прерывает неловкость и садится на «нежилую» часть. Артур безмолвно — одним взглядом — благодарит и сам направляется в ванную.
Дима отодвигает одеяло, скрещивает ноги. Включена только настенная лампа — тусклый шероховатый свет не режет глаза. Постельное белье белое, по краям редкие геометрические узоры бледных тонов. Вторая подушка не взбита, и Артур ну точно предложит свою — это в его стиле. А в стиле Димы не согласиться, огрызнуться и лечь как есть. Вообще смешно: они не трахаться собираются, а Дима все равно волнуется. Если припомнить, он и не спал ни с кем просто так, без секса. Артур снова попадает в категорию «особенный» — хотя ни разу еще ее не покидал.
Шорты свободные, футболка мягкой тканью лежит на плечах, Дима слегка оттягивает ворот. Думать ни о чем не получается — он крайне расслаблен. Ловко же волка приручили.
Артур заходит, он в штанах и свободной футболке. На Диму не смотрит совсем; гасит свет, и шорох свидетельствует, что он уже в постели. Дима ложится, берет за край одеяло и укрывает их обоих. Пространство уменьшается до маленькой вселенной между двумя холодными телами; они лежат лицами друг к другу в полной темноте, дыхание сохраняется в расстоянии. Если Дима совсем немного вытянет руку, то коснется его руки. Если сдвинет колено, коснется его колена. Но он не шевелится — потому что еще одна смелость перейдет уже все границы, снисхождения не будет. Взгляд заволакивает дымкой, и Дима не видит глаза Артура, не видит даже, смотрит ли тот на него. И говорит хрипло:
— Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — эхом отзывается мужчина.
«Хочу поцеловать его». Однако Дима не смеет — не потому что ему недостает отваги, а потому что всегда есть важный элемент, с которым нельзя не считаться. Этот элемент молчит, слышно его слегка подрагивающее дыхание, постепенно выравнивающееся. И хотя они не соприкасаются, Диме безудержно тепло. И вместе с тем сознание понемногу проясняется, возвращая в реальность, и стынет дрожью, до перезвона натягивая струны внутри. Сон отпускает, ворча на энергию, но и эта энергия болезненна, грызется, беззаговорочно прочищает мозг. Губы жжет, дурман выветривается, оставляя с ясным: «Я не могу так».
Дима думал, что способен на все, чего бы ни пожелал. Однако жизнь озадачивает его истиной неколебимой и одноцветной: он не всесилен, а его колючки и клыки не помогут в этот раз достичь цели. Здесь Диме уже не нужно сражаться. Нельзя взять такое силой.
Он ждет, лежа в темноте, а затем терпение иссякает. Стараясь действовать максимально тихо, Дима выбирается из-под одеяла, крадется в ванную, чтобы забрать свои вещи, быстро одевается. Он запирает дверь за собой запасными ключами, перескакивает ступени, торопясь наружу. Новый год только отгремел, и снег в некоторых участках усыпан цветастыми внутренностями хлопушек, лентами, блестками. Периодически снуют по сторонам переулков люди, спешат праздновать, весело начать то, что и без того не способны закончить, и Дима лавирует между ними, остается на какой-то левой детской площадке.
Диму не тянет к людям. Они ему не интересны по большей части, чужды, им плевать на него, ему плевать на них. Для всех это нормально — пусть и сам Господь, существуй он, отвернулся от Волкова годы назад. Никому в этом чертовом мире не удавалось подобраться близко к бдительному Диме, кусачему, злому. Никому он не позволял даже рядом стоять толком. Не думал, плохо это или хорошо — просто так было.
Артура это не остановило. Неприметный, не самый выдающийся, лицемерный в своем внешнем спокойствии, он вдруг оказался рядом. Не пытаясь сломать, не пытаясь предать. Не прося меняться, но побуждая к этому. Первый и единственный, кто смог Диму тронуть. Не как учитель. Не как друг.
Даже слово подходящее не получается подыскать.
Диму никогда не тянуло на парней. По крайней мере, он не пробовал. Спал с девушками от случая к случаю — сухая сделка на пару часов, но ни одну из них толком не запомнил. С таким раскладом, может, и должно испугать, что избранником в итоге стал именно мужчина, на восемнадцать лет старше, обычный учитель началки, но… не страшит. Дима уверен в своем мнении: не плохо и не хорошо, раз так вышло, значит, так правильно. Одно он понимает ясно — Артур нужен ему. Именно Артур. Это не может быть никто другой. Быть с ним. Любить его, спать с ним, видеть его каждый день. Понимать его.
Забавно, что действовать привычно недопустимо. Дима закуривает, горча воздух, закашливается с поспешности. Нервы как-то по-другому срывать надо, но он и не курил в последнее время. Многое меняется, Дима и сам меняется, замечая это за собой. Артур одним своим присутствием вытаскивает наружу лучшие его качества, дает им развитие.
И благодарность Димы — в этом? В поцелуях, в объятиях, в ночи в одной кровати? Он знает, что Артур одинок, совсем замерз, исчерпал в себе жизнь. Что Артур предпочитает мужчин и давно ни с кем не был. Такова благодарность Димы — давать себе волю, утолять физическое за счет душевного?
Дима всегда может взять его силой, и Артур не будет сопротивляться. Но тогда все станет стократ хуже и уже никогда не будет хорошо. Брать без спросу выйдет что угодно, но не людей, и одни чувства оттока не дадут. «Осторожнее, — твердит себе Дима, изгнанным из праздника бесом темнея на фоне светлой площадки. — Впредь осторожнее». Любит он или нет, теряет важность, потому что это все равно не может быть оружием.
В небо поднимается сигаретный дым — ни ветерка, снег смелеет, все ускоряясь, хоть и опадая так же мягко. У Димы сквозит в груди и индевеет в сознании. Он уже думает, что пора возвращаться (и заодно перелечь на диван от греха подальше), подходит к ограде, собираясь покинуть площадку - сталкивается с резко освещенным человеком.
— Вот ты где, — охает Артур. Он собирался, похоже, второпях, и поверх осенней куртки накинут широкий шарф, в нем утопает лицо. Румянец нанесен морозом на скулы и нос, очки отражают фонарь. Дыхание слегка прерывистое: быстро шел. Артур хочет продолжить, но замирает, проницательно подмечая горькую задумчивость в юноше, и вместо этого тоном теплым, как оставленные одеяла в маленькой спальне, предлагает: — Давай вернемся.
Не очень здорово, что Дима сбежал, ничего не объясняя. Здорово, что Артур его нашел. Волков выдыхает последнее облачко и ломает сигарету: она больше не понадобится.
— Ага. — Он возвращается не к себе, но как будто все правильно.
Дома они снова раздеваются. Квартира погружена в сумеречность, контуры предметов размываются тушью. Свет никто не включает, а о диване Дима уже не заговаривает. «Настоящий подарок — не книга, а само сегодня», — решает он про себя. Наскоро меняет одежду на пижаму в ванной и заходит в спальню. Они снова ложатся спать, и Артур, будто чувствуя, что Диме не нужен сейчас разговор, молчит. В полном мраке, топящем спальню, одни пальцы ложатся поверх других, едва касаясь, но соединяя каналом безмерной теплоты. Словно он так говорит: «Я рядом».
Дима никогда не сможет его принудить.
Что ж, если так… Дима опускает веки — все равно лицо мужчины напротив не рассмотреть. И если скоро будет мучительно стыдно за всю эту ночь, то хоть сейчас он ею насладится.
За окнами вовсю гуляет наступивший январь.
========== (15) Лимон ==========
горечь.
Дима чутко спит, а потому пробуждение следует сразу за восприятием звуков — рядом что-то слышится, и сознание быстро встряхивается, Дима разлепляет глаза. Последний день декабря, вино, поцелуй, ночной холод, ладонь поверх ладони. Веки поднимаются, а в голове вот чисто и спокойно. Море смирно лижет прибрежную полосу, мелкие волны лениво ластятся друг к другу. Через шторы пробивается серебристый утренний свет, синенькие полоски на экране электронных часов указывают на девять. На облачном фоне комнаты живой силуэт лишь один — застыл, склонив голову.