— Это подарок?
— Типа того, — пыхтит Дима. — С Новым годом, Артур.
— Спасибо. — Он так серьезен. Кладет ладони поверх коробки. — Мне очень давно не дарили подарков. — Точно пытаясь еще свести все в шутку, он добавляет: — Вот вино только получил от родительского комитета. Поздравления традиционные, в рисунках их детей искренности больше.
— Дети что-то дарили?
— Целую кучу рисунков. Я их все сохранил… — Артур слегка царапает короткими ногтями коробку. — Но от тебя получить — все равно другое.
— Может, раскроете уже?
Он взволнованно кивает. Уходит немного времени, чтобы распаковать, и на свет появляется она — елочка. Небольшая, сантиметров пятнадцать в высоту, с искусственными пушистыми веточками, украшенными белыми и серебристыми пластиковыми шариками, в декоративном серебристом горшочке. Скромный сувенир, который можно найти на любом прилавке в преддверии Рождества. Ничего фантастического. Но Артур держит ее словно хрустальное сокровище, способное рассыпаться вне защиты его ладоней — взор его светел и сияет. Дима аж смущается. Наугад вытягивает печенье.
— Погоди, — спохватывается Артур, не выпуская елочку из рук, — я же тебе заранее подготовил!
На обрывистое «А?» Димы он подскакивает и скрывается за пределами комнаты, скоро возвращается, держа в свободной ладони завернутый в красную блестящую бумагу предмет прямоугольной формы. Заинтригованный Дима принимает дар таинственный, держит на весу, растерявшись. Подарков не было дома с тех пор, как мама исчезла. Пальцы подрагивают, но справляются, разворачивая упаковку. Книга. Это книга! Сборник трудов известного историка. То, что Дима недавно скачал на телефон, но не успел еще начать.
— Подумал, что может понравиться, — так и сверкает Артур. — Ты ведь читаешь с экрана, а так будет бумажное что-то.
— …спасибо, — отчего-то сипло выговаривает Дима. — Мне нравится… очень.
— Я рад!
На тихо работающем телевизоре — еще одна обновка, но спросить о ней не успевается — возникает лицо президента, и мужчина торопится прибавить звук. Речь Дима благополучно мимо ушей пропускает; он сжимает книгу, глядя то на нее, то на елочку, гордо установленную по центру столика. На праздник пьют шампанское, но им и так сойдет. С запоздалой озвучкой шевелятся губы:
— Не хотите на брудершафт?
На задний план отступает мельтешение, и Артур безоблачно подхватывает:
— О, как подтверждение дружбы? Тогда надо бы речь придумать… — Он берется за бокал с воодушевлением, даже не представляя, в каком сумбуре находится подопечный: — Буду краток. Ты сильный и надежный, далеко пойдешь. Справишься со всеми препятствиями, сколько бы их ни было. И я уже хочу это видеть!
Он достижим, он почти достижим.
— А я хочу увидеть, — пересохшими губами выговаривает Волков, — все ваши эмоции, от лучшей до худшей.
И подсаживается ближе. Под размеренный бой курантов, торжественно отмеривающий последние мгновения уходящего года, подводится лишь лоскутками известный итог. Руки переплетаются, локти задевают друг друга, и в равновесии замирают бокалы. По негласному сигналу головы запрокидываются, алкоголь жжет губы и прокатывается по горлу.
Вино горчит на языке летней спелостью, а Дима уже подается вперед, так, чтобы локти стукнулись слегка — вытягивает шею, опускает подбородок и накрывает рот Артура своим. Всего лишь невесомое прикосновение сомкнутыми губами, тепло и сухость, расширившиеся зрачки Артура в досягаемой близости; Дима опускает веки, целуя его коротко, совсем невинно, как никого еще не целовал. В мгновение, когда Артур, перехватывая ненавязчивость, поддается и размыкает губы, Дима отстраняется, в голове зыбкой занавесью стоит очарование, он не может соображать трезво – кровь стала подобна тому же вину.
— Традиция, — поясняет он неясно кому. Они взрослые люди, они должны понимать. Они понимают.
— Конечно, — как ни в чем не бывало отзывается Артур, покачивая бокалом. Цвета поцелуя в нем плещется алкоголь. Первая улыбка за наступивший январь: — С Новым годом, Дима!
— С Новым годом, Артур.
Слова на самом деле значат так мало. Волков раньше не пьянел так быстро, но вот голову его покачивает, мягко согреваются конечности, сердце, наоборот, бьется слишком истошно, Артур может его услышать. Ритм пронизывает тело, все вынуждая работать в своем темпе, мысли теряют форму. Это от вина или от поцелуя? Если бы Дима знал, что так отреагирует — просто касание губ, без языка, даже без вкладывания чувств — поступил он бы так?
Взгляд у Артура поблескивающий и кашемировый, точно потрогать можно. Он проводит ладонью по лбу с легким удивлением.
— Вы давно не пили? — интересуется Дима. Запоздало добавляет, улыбаясь: — И кстати, на «ты» теперь можно звать?
— На брудершафт пили — можно, полагаю, — тоже улыбается мужчина. — Очень давно… Еще в студенческие годы. Подбили однокурсники. Я не очень люблю алкоголь. Но реакции на него почти нет.
— Тогда мне не стоило предлагать.
— Все в порядке. — Полулунное мерцание его глаз наводит на ассоциацию никак не со смертным человеком. — Я бы не стал пить с тобой, если бы не хотел.
К чайнику они так и не прикасаются. Затекшие конечности Дима разминает, пощелкивая суставами; Артур убирает и споласкивает бокалы по обоюдному согласию, отказываясь от помощи. Им и того достаточно пока. Оглядываясь, учитель без интонации спрашивает:
— Ты не пойдешь домой?
— Там пусто, — отзывается Волков несколько невпопад. — На улице и то лучше.
— На улице не надо. — Он качает головой; свет над плитой навевает сновидения. — Может, останешься у меня? Полотенце, зубная щетка… и постельное найду. Могу постелить на диване, или кровать, если хочешь…
— На кровати спите вы, — поспешно отнекивается Дима, забывая новое обращение. Он отлично знает, что Артур готов ему всю спальню предоставить, а самому на диване ночевать, для него это практически правила гостеприимства. Таких жертв не нужно.
— Хм, в чем тебе лечь… У меня найдется чистая одежда. Растянутая, правда, но ведь и ты выше. Хоть по сложению не сильно различаемся. — Голова учителя и в таком состоянии работает, как машинка с вычислениями. — Футболка. Шорты. Не побрезгуешь?
Дима мотает головой. Он и правда не смог бы брезговать, а посмотреть на вещи Артура так близко — тем более удача. Алкоголь притупляет ощущения, и реакции шока нет, не вводит в заблуждение эмоциональность. Вопиюще необыкновенное событие — то, что Дима собирается ночевать у Артура, — не кажется странным. Настолько естественно воспринимается, что рука не поднимается отвесить себе оплеуху. Он уже наворотил дел. Смелость нельзя путать с опьянением, однако раньше Диме и не пришли бы все эти идеи, особенно теперь, когда голос звучит не отстраненно и совершенно трезво:
— Не парьт…ся с постельным. Я могу просто лечь с тобой.
Нечитаемое выражение Артурова взгляда окатывает волной.
— Не боишься спать в одной кровати с геем? — дразнит он с явной шуткой, но край бокала сжимает с силой большей, чем нужно. Зрение Димы обостряется до предела, и он до мелочей окружение через себя фильтрует.
— А ты против?
— Я… нет. Если тебя устраивает, то ладно. — Его голос, принявший более низкую и бархатистую тональность, разносится вкрадчиво, сразу достигая изнанки: — Пойдешь в душ?
— Угу.
Артур покорнее, когда выпьет, но практически не изменился. Пьяные всякие бывают: кто-то буянит, кто-то заваливается спать, кто-то становится раскованнее. Артур же такой же, как всегда. Только в его грациозных движениях появляется ранее не скользившая плавность, намеренная гибкость. Легкий шаг — тягучий, взгляды глубже его повседневно-поверхностных. Драгоценно, что Дима может находиться с ним сейчас.
Еще месяц назад он бы не представлял, что окажется в его душе. Дима споласкивается, вытирается заботливо уложенным махровым полотенцем. Прежде чем одеваться, застывает, уткнувшись в футболку на ладонях носом. Едва уловимый запах стирального порошка, вот и все. «Я совсем пьян», — вздыхает Дима про себя, поводя по ткани щекой. Чистит зубы — паста тоже нейтральная. От них с Артуром теперь будет одинаково пахнуть. Так приятно.
