— Они любят тебя, — говорит Дима, — правда. Просто они сейчас стараются ради тебя же. Понимаешь? Чтобы ты хорошо проводила время и улыбалась. Они не забыли, они бы очень хотели прийти. — Он краем рукава бережно стирает слезинку у повернувшейся к нему девочки. — Тем более, твой папа же обещал прийти? Надо дождаться. Им было бы очень грустно, если бы они знали, как тебя расстроили. Не грусти, хорошо?
— Они правда любят? — всхлипывает Аленка.
— Конечно. — Не важно, даже если это ложь.
— Ла-адно. А ты ведь все равно посмотришь, Дим??
— Никуда я не денусь. Должен же я увидеть, какой ты будешь красавицей-Белоснежкой, — улыбается юноша, поднимаясь на ноги и беря вещи девочки. — Как ты только добежала с таким грузом. Пойдем, Артур Андреевич с ребятами совсем заждались нашей звездочки.
Они приходят в класс, и Аленку сразу обступают друзья, все становится хорошо. Дима приглядывает за ней краем глаза, а сам склоняется к уху Артура:
— Ее мать отказалась прийти, отец задержится, вот и расплакалась.
— Понятно, — отдергивается учитель поспешно. — Тогда сегодня нам нужно восполнить ей внимание.
— Побудем родителями на пару часов, — хмыкает Дима. — Хэй, Алена, подойди-ка, платье поправить надо!
Артур отвечает ему странным взглядом, но больше ничего не говорит.
Они выступают сразу после первоклашек. Актовый зал школы с большой сценой, но тесными рядами скамеек — взрослым зрителям приходится стоять, пока всячески наряженные школьники галдят на своих местах. Дима с Артуром расставляют пару декораций, начинают спектакль. Напоследок перед выходом Дима оглядывается на учителя и опускает маску, коротко рычит, замечая его улыбку, и шагает под яркий люминесцентный свет.
Нет у него актерского мастерства, но не так много нужно, чтобы изобразить пару жестов — на большее участие стали бы ворчать другие преподаватели и их классы. Дима мелькает пару раз, отыгрывая свою роль, затем возвращается за полупрозрачную занавеску в стороне от сцены, стягивает с оханьем маску.
— Торопишься, — окликает его Артур, уже в полной обмундировке. Диму прорывает на смех, стоит взглянуть: Дед Мороз, в красной шубе и с белой ватной бородой, а глаза все такие же, его глаза. Разнятся же образы, однако, а суть остается. — Нам еще фотографироваться.
— Вот тогда и надену, жарко!
Он с интересом наблюдает за остатком выступления. Где-то на середине приунывшая Аленка вдруг восторженно вскрикивает, чудом не руша сценарий, взгляд ее направлен в толпу и на вошедшего в задние двери скромного немолодого мужчину — папа пришел, значит. Дима вздыхает с облегчением. Он не знает, как бы утешал ее, не приди тот вообще.
Зал наполняется аплодисментами, как заливаемая молоком чаша; второклассники сияют, как солнышки, аж смотреть больно, переглядываются, хватают Артура и Диму за руки, кучкуются вокруг — общий снимок делает специально вызванный фотограф, и Артур насмешливо поправляет на Диме ушастую шапку, проводя ладонью по меху.
— Волчонок, — говорит он просто и весело.
Дима клацает зубами, демонстрируя всю свою суровость.
Отсиживают остальные выступления, а там и бегут обратно в класс. Столы расставлены, пластиковая посуда и кружки, аж два чайника и графин с холодной водой, полные вазочки печенья — рассаживаются дети в ожидании, новая сценка. Артур Андреевич, еще не избавившись от костюма и образа, задвигает речь по поводу того, какие ребята молодцы, что им стоит быть такими же хорошими в следующем году, и его покорный друг-тире-слуга Волк помогает разносить подарки. Кабинет наполняется гомоном, счастье плещет через край; Дима наконец-то стягивает душную маску. Ему мерещится, что вся атмосфера вокруг сверкает, ярко и без обмана. Красивее любых сокровищ и чище любых благословений. Новый год тоже может быть прекрасен, и Артур рядом кажется довольным — улыбка на губах, только глаза за стеклами очков смущенно прячут выражение.
Плевать, что будет потом. Сейчас Диме хорошо. И он умеет это «хорошо» ценить.
========== (14) Миндаль ==========
скрытая истина.
Эйфория от праздника обрывается, как канатный мостик, падающий в пропасть. Когда второклассников разводят по домам, довольных и измазанных шоколадом, когда двери кабинета смыкаются за спинами, обещая встречу лишь в следующем году, и в этот момент становится отчего-то грустно. Школа еще не прогоняет Диму, но здешний мирок самоцветных улыбок и распахивающихся окон отвергает его, предлагая прийти позже. Единственный осколок, дававший ему краски, возвращается в общее бесцветное зеркало. Сезам захлопнулся, а Артур остался в нем.
Они прощаются просто и сердечно. Всего на пару недель, как сообщает Артур. «Ты наконец-то в зимней куртке, — одобряюще замечает учитель. — Теперь в ней и ходи. Увидимся в январе!» И все, будто прощался с коллегой или очередным родителем, а не с тем, кто вокруг трется добрый четвертый месяц. Даже странно. Дима кивает, не возникая, и желает Артуру не болеть. В глубине груди остается осадок, пересыпающийся барханами при каждом движении.
Для стаи тоже не важны кружочки и черточки в календаре. У них всех семьи, далекие от понятия «благополучные», и проводить с ними больше пары часов никто не стремится; вот кучкуются пацаны, собираются чаще обычного, они злы и подточены морозами, размахивающему над городом снежный веер. Метели ворохами сыпятся на непокрытые головы, загребают за шиворот простуды, но чихать хотели дикие собаки на эти простуды. Правда, «чихать» в буквальном смысле — за несколько дней до самого Нового года валится с температурой добрая половина компании. Дима говорит им поправляться, а сам пишет Артуру — спрашивает, не подхватил ли тот заразу. Мужчина почти сразу отвечает: нет, здоров, а как Дима?
«Никогда бы не подумал, что простое может быть таким ярким», — Дима гасит телефон и выдыхает облачко пара. Внутреннее тепло растворяется в зыбкой ряби воздуха, но холоднее не становится, будто ничто не может выветрить трепет из-под ребер. Скованное внезапной привязанностью тело отпускает душу, но что делать с цепями, если не желаешь их ломать? А на себе тяжело таскать, Дима не привык и не стремился. Они просто набросились на запястья и замкнулись. Не больно, но и не свободно.
Ему порой не хватает того самого персонажа из видеоигр, с которым главный герой ведет задушевную беседу, который объясняет правила игры и как себя вести. Или хотя бы понимающего товарища, с коим можно напиться до забытья и все выложить, зная, что наутро тот не вспомнит ни чужих жалоб, ни своих советов.
Дом совершенно пустеет. И без того как неживой, он становится мертвым. Едва слышно работает техника, поддерживаемая кровью-током здания, провода ластятся за спинами мебели, тайком друг другу передавая энергию, словно наркодилеры за гаражами. Дима впервые за долгое время вдруг решает навестить спальню отца, заглядывает. Эту границу он не перешагивал давно — не было смысла и желания. Зачем теперь приперся — хрен его знает, но раз уж он тут, хоть оглядится.
В спальне прибрано почти чопорно, все идеально разложено по местам. Минимум вещей: комод, шкаф и кровать, заправленная и чистая. Как будто неживое место. Когда здесь была мама, она украшала стены, а на комод ставила всякие сувениры и статуэтки, на стене красовалось зеркало — мачеха его сняла. Эта комната, бывшая ранее уютной и обитаемой, такая унылая и педантичная. Даже скучно.
Дима садится на кровать, не беспокоясь о том, чтобы ее промять, задумчиво вертит головой. Тут все изменилось, и в то же время осталось прежним. Места живут дольше людей, потому и имеют право смотреть столь надменно, нечего к ним за то придираться. Юноша встает на ноги и, не поправляя кровать, возвращается в свою комнату. Быстро одевается, не захватывая ничего, кроме обычного комплекта — телефона и карты. Выходит.
Он шатается по улицам, обходя точки сбора местных банд; дышит городом, пробираемый им до кончиков пальцев, наполняемый его призрачной жизнью до последнего капилляра — он никуда не спешит. Сегодня тридцать первое, и люди то потоком хлещут по дорожкам, то вдруг пропадают. Уже ночью они будут горланить и смеяться, рыдать и клясться в чем-то, чего никогда не исполнят. Диму же обойдет стороной, как сейчас он обходит стороной предвкушающих полночь жителей каменных ульев.
