На несколько дней Волков перестает приходить в школу.

В своей комнате с серыми стенами он листает в телефоне скачанные книги. Переходит с классики на учебники по истории и обратно на художественную литературу, убивает время всевозможными способами, лишь бы на себя не отвлекаться. Он тогда и впрямь не ожидал, что Артур окажется у него на коленях и что Димино тело так живо отзовется. Да с любой девчонкой из тех, с кем он спал, не было столь острой и быстрой реакции! «Главное-то не это», — одергивает себя Волков. Ничего страшного в возбуждении нет, физиология типична и предсказуема, хоть сейчас и удивила немного.

Главное — это Артур. То, что привязанность Димы не физическая, а моральная, и если можно было бы объяснить влечением, он был бы оправдан. Но так нельзя. И что делать?

Телефон звонит на третьи сутки. Волков без задней мысли берет трубку, ожидая услышать хриплого Рыжего или бас Валька, но слышит только тишину на том конце. Дыхание тает, растворяясь в проводах над городскими просветами. Электричество танцует в опасной близости от сырых балконов, занесенных снегом, и зима вальяжно закидывает сугроб на сугроб и гордо задирает подбородок, обнажая белую глотку промерзшего льда.

— Дима? — раздается как всегда спокойный тон, не слишком низкий и не слишком высокий, но теперь в нем словно робость проглядывает. — Добрый день.

— …Артур? — Волков моргает, тупо пялясь в стену, затем выпрямляет спину, неясно перед кем стараясь выглядеть приличнее. — Э, здрасьте.

Не сильно верится, что это не мираж. Дима дает себе ладонью по лбу, пытаясь привести в порядок мысли, и удается вполне ухватить дальнейшие фразы:

— Когда я спросил, ответили, что ты не был на своих уроках. Кгхм… Ты в порядке?

Он так осторожно пытается подобраться к щепетильной теме Диминого состояния, что даже трогательно. Юноша выдыхает себе под нос, не зная даже, как реагировать. Артур, видимо, переволновался — они только поговорили об избиениях и отце Димы, и тут он исчезает, не появляясь в школе! Легко можно вообразить, что с ним сделали что похуже обычной порки. И все-таки всего три дня, что-то Макеев поторопился.

— Да. — Косноязычие как данность. Дима цыкает и продолжает: — Что-то случилось?

— Нет… Я просто звоню спросить. — Артур не договаривает, и это ощутимо. Он заминается, но затем вздыхает: — Извини.

— За что? Вы не сделали ничего плохого.

«Это я сделал, когда вас на себя потянул». Отрицать свою вину Дима и не будет, он отлично понимает: сам налажал, а как исправлять ситуацию — без понятия.

— Я впредь не буду вмешиваться в это, — мягко произносит так далеко и близко одновременно Артур. — Если ты считаешь, что должен справиться сам, я доверяю тебе. Ты… возвращайся. Обещаю, я больше не стану на тебя давить.

— …я вам не обидчивая барышня, чтобы запираться из-за такого, — фыркает весело Дима. Настроение отчего-то ползет по показателям, даже слишком быстро. Слышать голос мужчины у самого уха приятно, пусть в несколько искаженной версии. — Я отлеживался. Завтра приду.

Возможно, он воспринял Димину злость перед прощанием как недовольство, что Артур слишком настойчив. «Решим твою проблему», — сказал он, а не факт, что Волков этого хотел. Тогда можно понять, почему теперь учитель извиняется. И все равно на языке остается невнятный привкус, будто они вновь сказали друг другу не то, что надо было. Опять что-то упустили или не дали прорваться.

Но он позвонил. Все-таки позвонил, чтобы лично узнать, в порядке ли Дима. Волков чувствует себя по-дурацки довольным.

— Хорошо. Тогда до встречи, — улыбка чувствуется и без необходимости видеть.

— До встречи.

Артур прерывает звонок первым, и Дима телефон от уха отодвигает, даже дивясь проблеску разочарования. Зато в школу ему железно нужно явиться — еще и синяки поджили. Он только сейчас додумался использовать это как оправдание, вот и удалось Артура провести, получается. На самом деле проблема в другом. Дима не представляет, как снова поведет себя, когда Артур окажется так близко. И что будет чувствовать. Он всегда так полагался на свои интуицию, знание себя и своих пределов, своих поступков — и не ожидал, что всего один человек способен заставить усомниться даже в самом себе.

И на следующий день Дима, выполняя обещанное, идет в школу, загребая светлыми кроссовками снег и морозя лодыжки, шагает по знакомым до трясучки улицам. И еще на ступенях здания сталкивается с Артуром — узнает его со спины, в другой куртке (уже зимней), неясно как вообще, но узнает. А учитель оглядывается через плечо, тоже невесть как чувствуя, и улыбается ему — кратко и пусто, но ему.

Все возвращается на круги своя. Ничего впечатляющего или потрясающего, но особенной кажется всякая мелочь. Улыбки и слезы, горести да радости; Дима растворяется в повседневности, переставая считать дни и впервые — не из-за скуки. Как будто тридцать низкоросликов-восьмилеток и их предводитель в светлых очках внезапно залили его жизнь цветами, превратив тоскливый быт в заполняемую постепенно раскраску. Так стало гораздо лучше. Даже появился какой-то смысл.

Дима бы отдался беззаботным будням, забывая пустяки, но время само напоминает о себе. Уже в середине декабря не протолкнуться в магазинах между полками с гирляндами и шариками, подарками обрастают прилавки, в каждом торговом центре — стойки, забитые до отказа сувенирами. Маленькие Санты в снежных шарах, пушистые фигурки северных оленей, веночки с ягодами и новогодние елки размером с ладонь: повсюду вдруг вспыхивает праздник, погребая под собой прочие детали, и настроение поднимается до максимума.

Вместе с тревогами — у старших классов идет волна сложных контрольных и пробников; учат до посинения. Все пытаются разделаться с долгами, чтобы перейти в следующий семестр, а Дима раньше на это гвоздь забил и теперь не беспокоится. Он успешно пишет пробные экзамены, а оценки за четверть и не думает исправлять: за кучу пропусков ему проставляют красивые ряды лебедей, так что похвастаться особо нечем. Учителя косятся с подозрением: прогульщик с кучей проблем и хвостов абсолютно плюет на их закрывание, а на уроки все-таки ходит и даже работы сдает на хорошие баллы. Что с репутацией Волкова творится — фиг поймешь. А ему и дела нет — он просто приходит к началке, водит малышню вместе с Артуром по куче мероприятий и развлечений и даже спонтанные драки в школьных коридорах не устраивает, как любил делать еще года с два назад.

— Ты так изменился, — улыбается девушка-староста, оттягивая длинную темную косичку. — Ответственнее стал.

— Ответственность у всех своя, — отзывается Дима равнодушно. Второклассники уже разошлись, а придумать повод навестить еще работающего Артура он не может. Черкает в блочной тетради несколько пунктов из экзамена по математике — надо разобрать тему на досуге.

— И в чем же твоя?

— Тебе и не нужно знать. — Дима закрывает тетрадь. Вспоминает наконец-то: ее зовут Лена. — Лен, иди по своим делам. Мне есть, чем заняться.

Девушка выглядит так, словно ей пощечину отвесили, но иначе она бы не поняла, видал Волков таких особ. Она, может, и не пытается ничего добиться, но сама себя обманывает. Он же ей лгать не будет. Если его в этом мире кто и интересует, то это не семнадцати-восемнадцатилетняя одноклассница. Это человек совсем другой. Интересно, отвяжется ли она, если Дима заявит, что предпочитает мужчин старше на поколение? Даже не так: одного мужчину.

Он че, девчонка, придумывать причины для появления? Хочется и пойдет. И Дима приходит к Артуру, садится за первую парту, вытягивая слишком длинные для нее ноги, и пересекается взглядами с учителем. Тот даже перестает журнал заполнять.

— Вы празднуете Новый год? — спрашивает Дима.

— С классом будут елка и чаепитие. — Артур оглядывается на стоячий календарик. — Двадцать седьмого. Ты, разумеется, приглашен, ребята будут рады.

Они воспринимают Волкова как естественный элемент своих будней. Даже забавно, обычно такого не происходит — Артур единственный учитель, у которого в помощниках кто-то вообще есть. Да Дима и не нужен ему, но приходит, а Макеев не прогоняет, находя работу даже тогда, когда ее нет.