— Ты их перерос и все еще растешь, как личность и как часть общества. Если их круг тебе тесен, я думаю, нет ничего зазорного в том, чтобы его покинуть. — Преподаватель вздыхает: — Конечно, это только мое мнение. Можешь пропустить, можешь прислушаться. В этой стае у тебя есть друзья?

— Нет. — Пауза. — «Друзей» у меня нет.

Смятение Артура — это когда он отводит взгляд в неподвижность, лицо теряет все улыбчивое безразличие и становится практически человеческим.

— Если, — произносит учитель, пересиливая нечто, — ты понимаешь, что с ними не сможешь достичь того, чего желаешь, — уходи. Мой единственный совет. — Он поднимает лицо и тепло улыбается, тон становится почти трогательным: — Спасибо, что поделился. Я это ценю.

— За это не благодарят, — ворчит Дима. — Спасибо за совет.

Судя по тянущему жжению в груди, никакой благодарности тут не будет достаточно. Одной фразой он не может описать внезапное облегчение, пробравшее до кончиков пальцев, когда впервые за долгое время поделился своими сомнениями.

И лишь сейчас, открыв часть своих мыслей, Дима начинает смутно осознавать, сколько их всего в нем. Как же много того, о чем он никому не говорил.

Артур улыбается ему, но в глазах сосредоточенная замкнутость. Сколько же тогда и он молчит вместо того, чтобы рассказывать? И о чем не поведает временному подопечному?

Ошибки быть не может. Он Диме вовсе не друг. И Дима ему — тоже.

========== (10) Вяз ==========

опора.

Снег укрывает все — а затем так же лениво тянется назад, вбок от тротуаров, скапливаясь в сугробы и грозя приближением оттепели. Пока стоит сырой морозец, пропитывает густой воздух, и детям запахивают курточки понадежнее да повязывают шарфы. Дима отыскивает зимнюю куртку, но ходит в осенней.

Он все еще ничего не решил с пацанами. Бросать все только из-за пары дней раздумий не хочется; не то чтобы ему недостает уверенности, но наобум дела не делаются. Дима присматривается, но завершающий шаг не делает. Сложно представить, как убивать время, если он уйдет из стаи; освободятся целые часы, в которые ребята хоть как-то разгоняли тоску, а тут хоть вешаться. Так что юноша пока ничего не предпринимает. Но думает много. В основном о том, что сказал Артур.

Началка работает исправно. На некоторые свои уроки Дима приходит, некоторые пропускает, предпочитая второклассников. Инцидент с обмороком Миши утихает, сам мальчик выглядит здоровее, даже румянец на впалых щеках появляется. Он таскается хвостиком за учителем и Димой, обгоняя в этом весь класс. Иногда Дима представляет себя многодетным отцом — судя по всему, именно такая репутация у него среди малышни, потому что кому, как не Артуру, быть их мамой.

Декабрь приносит предпраздничную суматоху — к Новому году готовятся заранее, аж за месяц витрины начинают заполняться тематическими украшениями и подарками. Дима избегает шумных магазинов, но перед некоторыми останавливается, разглядывая чинно лежащие на полках дары. Все это пахнет ностальгией, но он давно запретил себе созывать привидения, так что отворачивается и идет к школе. В полдень сегодня у малышни физкультура.

— Их учитель слег, — объясняет Артур, поплотнее запахивая пальто, — так что обязанности переложены на меня.

— Не особо-то вы и против, — ухмыляется Дима.

Они выводят стайку ребят из пристройки, погружаясь в зябкий зимний день. Небо затянуто белыми облаками и дышит морозом в лицо; холод прилипает к коже как пленка, вот-вот снова пойдет снег. Ребят надо ставить на лыжи, но никто не переобулся; преподаватель что-то задумал, лукавые смешки искрят в его глазах, плохо скрываемые защитой в виде очков. Дима завязывает волосы в низкий хвост, Артур поправляет ему капюшон со сдавленным смешком.

— Тебе так больше нравится? — любопытствует он. — С этой прической.

— Не знаю. Просто не стригся. — Дима чувствует, как кончики пальцев проводят по его затылку, на мгновение зарывшись в черные пряди, и вздрагивает. Учитель сразу убирает руку и как ни в чем не бывало созывает малышню.

— Можете просто погулять, но не разбегайтесь за территорию, — говорит он внушительно. — Я вас позову, чтобы все потом вернулись, хорошо?

— Хорошо-о! — отзываются ребята.

Им лишь бы не заниматься, сплошные развлечения. Детские радости, детские заботы. Дима смотрит, как разбегаются к сугробам будущие взрослые люди, как копаются в снегу, восторженно зачерпывая его ладонями, и как несколько ребят не могут найти себе дело, слоняются без толку. Артур стоит ровно, убрав руки в карманы светлого пальто, он без шапки; тоже наблюдает.

Дима смотрит — а затем наклоняется. Ладонь промерзает при соприкосновении со снегом, иней отдается колко в пальцах, но мнется хорошо, легко придать ему нужную форму. Пара движений — и снежок летит в курточку одного из одиноких второклашек, чуть ниже шеи, чтобы не попасть за ворот. Тот подпрыгивает, оглядывается.

Мальчишка соображает пару мгновений, а потом тоже тянется к сугробу, лепит снежок — и бросает обратно. Не докидывает, но не отчаивается, а Дима тем временем пускает снежком в другого ребенка. И снова. И обратно прилетает патрон, и вот уже весь класс втянут: летит снег криво и прямо, попадает то туда, то обратно. Пространство наполняется возгласами и смехом, легкой руганью и криками, девчонки визжат, мальчишки отстраивают снежную крепость. Дима получает снежком прямо в лицо, едва счищает мороз — и кто так метко зарядил?! Артур рядом наблюдает, не вмешиваясь; Дима оглядывается, собирает новый снаряд и бросает прямо ему в живот.

— Вы продуваете, — замечает он нагло.

Артур щурится:

— Думаешь?

И присоединяется к игре. В белом сверкании зимнего дня две команды под предводительством разных взрослых ведут настоящий бой — снаряды разбиваются о стены и людей, вода стекает по щекам, все румяные и смеющиеся, мелькают разноцветные шапки и потерянные варежки, Дима уже не чувствует пальцев. Оборачивается, смотрит на учителя — очки перекошены, пальто в снегу, и…

И Артур смеется. Задорно, весело, от всего сердца. Смех у него тихий, не режущий, суховатый и такой же искристый, как погода вокруг. Но это смех — эмоция яркая, преображающая каждое прерывистое выдыхание. Перехватывая взгляд Димы, Артур сбавляет смех, старается его подавить, но улыбается широко, и эта улыбка — самая честная из всех, что Дима у него видел.

Сердце замолкает, и во всем мире эхом слышится только этот смех.

Диме кажется, что он пялится на мужчину добрую бесконечность, но потом в него прилетает снежок, и жизнь вновь приходит в движение.

Когда звенит звонок, разочарованные окончанием битвы, встопорщенные и перемерзшие, но крайне довольные дети тянутся к раздевалкам, Артур и Дима отряхивают их вовсю, заменяя любые метелки, и затем ведут в столовую отпаиваться горячим чаем. Работники недовольны, ворчат, что еще не обеденная перемена, но счастливых ребятишек сложно игнорировать. Диме тоже достается чашка, он обжигает язык; шея мокрая, волосы липнут.

— Главное, чтоб никто не заболел, — сетует учитель, но на его щеках тоже румянится радость, а глаза сверкают совершенно по-живому, почти как у ребенка.

Можно ли называть мужчину «очаровательным» или это будет грубо?

Кипяток с дешевой заваркой печет в горле, но Дима все равно улыбается — даже против воли, только с того, что улыбается Артур. Но об этом он старается не думать.

Куртка промокла насквозь, но Волков и так на уроки собирался остаться, так что он приходит на занятия, даже выполняет все задания. История интересная, но слишком сжата, а литература уже повеселее — харизматичный препод глубоким голосом рассказывает про грех Понтия Пилата. Диме нравится русская литература, и слушает он внимательно. Думает мимоходом, не простынут ли детишки и сам Артур, но заставляет себя переключиться на учебу. И из окна восточного крыла видит окно западного, где как раз находится второй класс.

Дома задерживаться сейчас не особо хочется. Дима еще раз вспоминает, зачем ему пацаны с района, когда приходит ночевать к Саньке. У Саньки чище, чем у Рыжего, и даже есть диван, где Дима дрыхнет всю ночь, а утром собирается в школу — и того же парнишку тащит за шкирку.