— Сава, Аленка, — зовет он.

У дверей ссорятся два ребенка-второклассника. Мальчик в бежевой курточке, кучерявый и смуглый, и девочка в белых колготках и голубом плащике, с двумя светлыми хвостиками. Звонкие голоса рассекают ветер поперек, дети сердятся, девочка топает ногой, снова забрызгивая и без того мокрые до колен ноги. Увидев подходящего старшеклассника, ребята поначалу вздрагивают, но, узнав Диму, освещаются восторгом и облегчением. Такое милое доверие даже забавляет; Дима приближается и становится рядом с ними, оглядывая. Ребята от пяток до макушек вымочены, хоть в ведерко выжимай, и юноша хмурится.

— Что такое? Почему вы мокрые? — спрашивает он, стараясь, чтобы тон звучал не строго, но и не расслабленно. Для них он все же взрослый, на которого можно положиться, а не один из страшных и вечно ругающихся других обитателей школы.

— Это все она! — заявляет Сава.

— Неправда, это он! — Аленка заходится слезами. Такая маленькая, а уже пользуется типичными женскими приемчиками; Дима, вздыхая, присаживается на корточки, чтобы быть приблизительно на одном уровне с малышней, и кротко поглаживает Аленку между хвостиками по голове. Плакать та сразу перестает, довольно жмурится, как котенок. Сава пыхтит.

— Давайте по порядку, — предлагает Дима дружелюбно. — Что случилось?

Вряд ли они выложили бы преподавателю, а вот школьнику — пожалуй.

— Мама хочет меня перевести! — причитает Аленка жалобливо, и в этот раз у нее на личике искреннее страдание. — Она ничего не понимает! Я говорю Саве: «Не хочу в другую школу», а он облил!!

— Я насмешить хотел! — возмущается Сава. — Ты вся кислая такая! Вода — это весело! Дим, Дим, это ведь весело? Я же не злюсь, что она меня тоже облила!

— Так, — Волков укладывает в голове поднявшийся сумбур и со всей уравновешенностью спокойно говорит: — У вас есть с собой спортивная форма?

— Ага, — ребята принимаются рыться в рюкзачках, достают тщательно упакованные родителями вещи.

— Хорошо. Тогда сейчас мы пойдем внутрь, к раздевалкам, и вы переоденетесь в сухое. А потом пойдем к Артуру Андреевичу и все ему расскажем, ладно?

— Он расстроится! — всхлипывает Аленка испуганно. — Мама тако-ое говорила!

Нехорошее предчувствие сжимает из-под ребер.

— И что она говорила? — спрашивает Дима настороженно.

— Что Артур Андреевич безост… безотс… безотвс… плохой! — Аленка на грани слез. — Это неправда!

— Он самый лучший! — прикрикивает Сава. — Она просто не понимает!

— Не понимает!

Дима кладет ладони на хрупкие детские плечики, переводит взгляд с одного второклашки на другого. Они замолкают, послушно ожидая, что он скажет, с любопытством и некой опаской. Сейчас от него зависит так мало, но одновременно и так много. Удивительна сила слов.

— Понимаете, ребята, — серьезно говорит Дима, — кто-то всегда будет «не понимать». Но вы же знаете, что Артур Андреевич хороший, правда? — Слышатся многочисленные убеждения, единодушное согласие, и Дима продолжает: — Это самое главное. Мы поговорим с твоей мамой, Аленка, не беспокойся. Сава, больше не обливай никого водой, особенно девочек. Девочек нужно беречь и защищать.

— Я же помочь хотел, — виновато бурчит Сава, пряча глаза. — Прости…

— Я не злюсь, — заявляет ему Аленка. Улыбается смешливо, становясь похожей на крольчонка. — И ты прости. Я тоже облила!

— Вот и молодцы, — Дима похлопывает их по плечам и поднимается на ноги. Нужно поторопиться, иначе простудятся — на таком ветру в сырой одежде; дети с обеих сторон перехватывают его за руки, смотрят снизу вверх с трогательной радостью. Невинные и чистые создания. И их мнение будет формироваться на мнении родителей. Дима вспоминает отца и про себя с облегчением выдыхает: тот слетел с катушек по крайней мере тогда, когда Дима и сам мог что-то соображать, так что за собой не утащил.

Они приходят к спортивным раздевалкам. Большая часть одноклассников уже переоделась; Дима отправляет Аленку и Саву по разным комнатам и сам ждет в коридоре. Мимо ходят знакомые особы, оглядываются, мол, чего тут стоишь, но Волков преспокойно отвечает, что у него тут дети, и насмехается над реакцией — обычно это недоумение.

Затем переодевшихся в сухое ребят ведет наверх, в крыло началки. Видимо, сегодня у класса занятия со второго урока, и класс еще не наполнен; Артур Андреевич, встречая их, улыбается Диме, затем видит детей — глаза округляются. Пока ребята объясняют, что случилось, Дима становится рядом с учителем, следя за дистанцией — расстояние между ними не сохраняется. Если Макеев захочет взглянуть на него, придется и корпус разворачивать, неудобно. А сейчас не стоит его видеть. Дети-то не поймут, а вот Артур Андреевич — запросто.

— Давайте-ка свои вещи, — распоряжается учитель, — заодно позвоню вашим родителям, пусть привезут сменную одежду. Горло не болит? Не замерзли?

— Дима нас сразу нашел, — пищит Аленка. — Не звоните маме! Пожалуйста!

— Не звоните! — поддакивает Сава, сверкая испугом в глазах.

— Да ладно, — Дима прислоняется к Артуру Андреевичу и негромко говорит ему на самое ухо; тот ощутимо вздрагивает, но отодвигаться некуда. — Пусть это останется секретом. Нам надо поговорить.

— Понимаю, ладно, — бормочет учитель, все еще пытаясь отвернуться. Его плечи и спина очень напряжены, он всячески старается отвести лицо. Дыхание Димы на волосах его так раздражает? Волков с привкусом разочарования отступает. Артур Андреевич на него не смотрит, даже не оглядывается, говорит детям: — Побудете тут до начала урока? Мы сейчас вернемся.

— Ла-адно. А почему вы такой красный?

Он — какой?.. Артур Андреевич подталкивает Диму в сторону двери, и тому ничего не остается, кроме как шагать и выйти первым, слыша мягкий шаг Макеева за спиной.

В коридоре шумно даже в ранний час, и единственные взрослые сворачивают к учительской — та не заперта, в ней ни души: все бегают по делам. Пропуская вперед учителя, Дима дверь плотно прикрывает, поворачивает защелку. У него есть странное ощущение, что сейчас к ним лучше не соваться. Личный разговор довольно-таки.

— Что такое? — спрашивает Артур Андреевич, опираясь на один из столов. Только теперь он поворачивается к Диме лицом, но на нем непроницаемая маска свободной будничности. Дима включает свет, и учитель щурится; не давая ему отступить в тень, Волков делает широкий шаг и оказывается близко. Опускает голову, вглядываясь столь пристально, что учителю становится неуютно, и он отшучивается: — Что ты так смотришь? Я кажусь тебе симпатичным?

— Да, — отзывается Дима, чтобы хоть как-то прекратить попытки Артура улизнуть. Тот замирает, что-то в его лице дергается, губы сжимаются. Юноша же тихо начинает: — Я все-таки не ошибся. Вы плохо выглядите.

— Разве? Я вроде брился с утра, — неловко посмеивается Артур Андреевич.

— Это из-за того случая с Мишей, да? — напрямик спрашивает Дима, практически припирая учителя к столу, на который тот уже почти сел. — Аленина мать говорила, что вы безответственный. Родители прослышали об обмороке? Или о… другом?

— Насчет последнего не знаю, — вздыхает учитель, переставая отнекиваться. Понимает, что из захвата Димы ему не выбраться, а потому нет смысла пытаться. — Обморок наделал шуму. Последние две недели я ношусь с каждой семьей. Объясняю, что произошло. — Он потирает тремя пальцами переносицу, сдвигая очки. В этом жесте впервые проглядывает усталость. — Их можно понять: что за учитель, который не усмотрел за ребенком? Работа с детьми очень ответственна.

— Вы не могли предсказать такое. Он не из-за вас болен.

— Да, я это объясняю, и мне по большей части верят. Алена, да?.. С ее матерью я поговорю позже.

То, что отличалось от обычного его вида, — утомленность. Должно быть, на работе она не проявляется: Артур Андреевич все так же энергичен, говорит с энтузиазмом, жестикулирует, а вот глаза у него запавшие, нутром Дима чувствует в нем изможденность.

— Перестаньте себя изводить, — сквозь зубы выговаривает он. — Так нельзя, Артур.