— А это, часом, не Волков Дмитрий?

— Часом, да, — скалится было Дима, но Артур Андреевич плавным жестом становится ближе. Почти незаметное движение, но Дима чувствует слабую вибрацию воздуха и то, как плечо учителя в коричневом пиджаке почти касается его плеча, словно прикрывая.

— Да, Дима сейчас вроде моего подручного, — безоблачно сообщает Макеев. — Помогает с малышами.

— Вы сами не справляетесь? — елейно интересуется завуч.

— Ну что вы, справляюсь. Это ведь моя работа. Однако, согласитесь, — учитель бесцветно улыбается, — с помощником всегда приятнее. Так он закрывает прошлые наказания, еще и хорошему чему научится, пока рядом есть кто-то, кто его направляет.

«Он все еще говорит обо мне как о нашкодившем щенке», — угрюмо стискивает зубы Дима. Как в душу плюнули. Нет, вовсе не за его одобрением он тут протирает джинсы на скучных парах и вообще таскается к нему во время перемен. Тоже «направитель» нашелся. Ангел-хранитель, блять.

— Как знаете, — бормочет завуч, не желая вступать в спор. И, договариваясь о каком-то совещании, уходит. Артур Андреевич поворачивается к старшекласснику.

— Что-то не так?

— Все так, — огрызается Дима. — Мне на урок пора.

Он отворачивается и собирается уже нырнуть в толпу школьников, разбредающихся по кабинетам, предчувствуя скорый звонок, как Макеев чуть тянет его за рукав, останавливая. Затем обходит кругом, становясь напротив, и приближается вплотную, так близко, что Дима задыхается — впервые чувствует легкий отголосок запаха. Тело сводит безболезненно, и он сбивается в мыслях, когда чужие руки впервые уверенно и спокойно касаются там, куда раньше не добирались.

Все обостряется до мелочей, и Дима втягивает воздух — слишком близко. Что он себе позволяет?! Он еще и…

Несколько секунд требуется на то, чтобы понять: Артур Андреевич самым наглым образом, точно зная, что ничего ему не будет, заправляет рубашку Димы ему в брюки и под свитер. Просто затыкает светлую ткань за ремень, не касаясь кожи, но проводя в непосредственной к ней близости, со всех сторон — поэтому он так близко. Отчего-то темнеет в глазах. Дима не отшатывается только из-за того, что уже упустил момент.

Когда он настолько привык к этому бесцветному человеку, что перестал настораживаться, позволил так легко вторгнуться в личное пространство?!

— Теперь меньше поводов пристать у учителей будет, — весело говорит Артур Андреевич, отстраняясь. — До встречи тогда, Дима.

— До встречи, Артур Андреевич, — Дима сам не уверен, вслух ли это сказал.

Возвращаясь в класс, он внезапно вспоминает деталь, о которой и подумать толком не успел: когда учитель разговаривал с ним, он казался немного другим. Не таким, как обычно. «Что-то произошло?» — думает Дима, сбитый с толку, и жгучая обида в нем сразу угасает.

На уроке он скучает. Действительно, пустая трата времени: эту тему он проходил сам, от нечего делать прочитав весь учебник по обществознанию, сейчас же даже на одноклассников смотреть не так уныло, как слушать преподавателя. Ни с кем из присутствующих он не общался близко — разве что в коридорах или снаружи виделся. Не то чтобы Дима социофоб или ему не нравится общество: все-таки в стае он чувствует себя комфортно, только вот специально он знакомства ни с кем не ищет. По привычке отталкивает, смотрит на реакцию. Готов стерпеть — добро пожаловать. Нет — иди на все четыре стороны. Диме все равно, один он или с кем-то, потому что одинок он остается так или иначе. Главные тайны прячутся на дно, до него не доплыть посторонним. Дима не позволит так просто касаться своей души.

Привяжешься — будет больно, а потом все разрушится.

Больше они с Артуром Андреевичем сегодня не пересекаются. Вечером учитель звонит, и через слабые помехи на линии его голос сообщает, что пока к началке наведываться не надо. Но и спустя пару дней ничего не меняется, и с Макеевым они по-прежнему не видятся.

Утром, во время уличной физкультуры, Дима, Рыжий, пацан со стаи по имени Саня и физрук курят у огороженного футбольного поля. Физра — то, с чем у Димы не было проблем, единственный такой предмет. Физрук понимающий мужик, да и курить одному ему не нравится, а тут несколько вполне себе взрослых лбов, с которыми можно базарить на мужицкие темы. Дима в таких беседах по большей части отмалчивается, но физрука вполне устраивает — лишь бы была компания.

— Одна радость — курящие, — болтает физрук. Он небритый и бандитского вида, но, в общем-то, мировой мужик, если его не бесить. В прошлый раз он грохотал, когда за шкирки пацанов из девчачьих раздевалок вытаскивал, в другое время простодушный человек. — Среди учителей курильщиков маловато.

— Разве? — спрашивает Дима, стряхивая пепел. Невольно вспоминается лицо в профиль, очертания подбородка и скулы, бело-рыжая сигарета в узловатых пальцах, держащих с равнодушной бережностью. Он ведь…

— Есть, конечно, да большинство отдельно предпочитают. Я и пересекался пару раз всего. В последний месяц и Макеева не видно… это с началки. Мы иногда вместе ходили.

Представляются сразу два силуэта: широкоплечий физрук в спортивном костюме, а рядом — Артур Андреевич, невесомый и хрупкий в сравнении, с легким станом и плавной бесшумной походкой… Дима хмурится, подобно грозовой туче, и Рыжий, чувствуя недовольство вожака, пихает Саню в бок: что-то будет. Волков потакать их желанию посмотреть шоу не собирается и сам доволен, когда его тон звучит безэмоционально:

— И что, больше он не ходит?

— Да я спросил на днях, он говорит, не курит больше. — Физрук презрительно фыркает. — Никогда такого скучного человека не видел!

— Он не скучный, — машинально отзывается Дима, добавляет, поднося сигарету ко рту: — Иначе дети бы его не любили.

— А, твоя правда. Малышня его любит, хрен пойми, за что. Я вообще что слышал… — Он понижает голос, точно агент, выдающий военную тайну: — Заднеприводный он. Ну, вы парни взрослые, все понимаете.

— Педик, что ли? — оживляется Рыжий. С ним Лидочка добытой информацией, видимо, не делилась; глазенки так и засверкали. — Да ладно?!

Дима становится еще мрачнее. Откликаясь на его раздражение, небо грохочет надвигающейся темнотой.

— Кто он — не наше дело, — жестко отрезает он. — А вы, оказывается, фанат слухов. Базарные бабки б оценили.

Физрук краснеет, бурчит:

— Просто поделился. Это ж слухи просто, кто знает, что там по правде. Да только этот тип ни с кем не общается, с чего о нем хорошему взяться…

Дима ломает незажженную сигарету и сбрасывает в отсыхающую позднюю траву, придавливает кроссовкой. Ему жарко, хотя он стоит в одной рубашке на поднимающем крылья ветре; треплется ткань, треплются волосы. Верно, с чего взяться хорошему. До сих пор неизвестно, почему Артура из прежней школы выкинули, почему он все равно вернулся к обучению детей. Что он за человек. Но Дима верит ему. Верит — и все тут.

Название этого чувства — доверие? Потому он, получается, и злится на всех этих уродов. Они не понимают Артура, но уверены, что имеют право о нем судить. Никто не имеет, даже Дима, они попросту недостойны! Если бы Волков мог нормально до них это донести…

И что бы он сказал?

Урок заканчивается, одноклассники прерывают игру в футбол, бросая матч на середине. Физрук тушит сигарету. Рыжий, замирая на максимально допустимом расстоянии, шипит сквозь зубы вожаку:

— Заделался преподской собачонкой?

Дима сдерживает желание отвесить ему затрещину потяжелее. Ограничивается сухим мрачным взглядом и с расправленными плечами поворачивается к школе. Из окна второго этажа за ним наблюдает знакомый силуэт.

Неожиданно других знакомых он встречает уже у дверей в спортивный зал. Зал — пристройка к основному школьному корпусу, у него отдельный выход на улицу с асфальтовой дорожкой до площадки и заросшими травой краями, будто бакенбардами. В трещинах земли скапливается дождевая вода. Здесь коварно поджидают школьников самые глубокие лужи, и мало кто уходит отсюда с сухой обувью. Дима привычно перешагивает несколько маленьких озер, а у последнего останавливается.