На стены Дима тоже смотрит. Они увешаны аппликациями, рисунками в самодельных рамочках, поделками. В дальней части класса — учительский шкаф, его светлые деревянные дверцы украшены приклеенными бумажными снежинками. Детишки старались, оформляя кабинет, и здорово, что Артур Андреевич им это позволил.

Почему он стал учителем? «Когда я был в твоем возрасте, я проходил через подобное. Тоже был на грани. Тогда на меня все махнули рукой», — говорил он. Вытащил из беды Диму, наведался к родителям Миши — он так старается. Зачем, интересно, и о чем он думает, когда так поступает?

Дима проходит между рядами, великан среди этих маленьких парт. Учительский стол завален — громоздятся учебники для следующего урока, Дима наскоро их разносит (Артур Андреевич не просил, но это не важно). Возвращается к «трону». Стул у Макеева самый обычный, никакого кожаного кресла или хоть более удобного сиденья. Дима вздыхает и опускается на него. Отсюда видно весь класс, получается даже представить призрачные силуэты детей. Стоит тишина.

Он смотрит на тетради, разложенные аккуратными стопочками по столу. Там русский, тут математика. Несколько открытых лежит на рабочей части стола, Артур Андреевич уже начал проверять: среди синих каракуль видны красные отметки и замечания, вежливые и аккуратные — просто пометки, не укор. Оценок он не ставит, зато оставляет комментарии в форме «Молодец» или «Попробуй еще раз». Еще на столе лежит забытый учителем собственный телефон — сенсорный, недорогой марки, с чистым экраном и немного сколотым верхним краем. Он в прозрачном чехле без узора. Рядом — записная книжка с заложенной страницей, из-под нее выглядывает краешек листа бумаги для заметок. Взгляд натыкается на знакомые слоги, и Волков удивляется: написано его имя.

«Дима. Ул. Свердлова, 20а. Номер?»

Нельзя трогать чужие вещи — это какой-то моральный запрет, хотя ту же сумку англичанки Волков брал, не размышляя. Но тут его рука вздрагивает, когда он тянется к листку — кажется, там что-то написано выше. И все же его не вытаскивает. Только берет лежащий рядом карандаш и быстро карябает одиннадцать цифр. Он редко пользуется телефоном — это скорее ему пацаны с района звонят — но номер свой помнит хорошо. У Димы вообще цепкая память. Он мало что забывает.

У Артура Андреевича почерк такой же бесцветный, как запах. В нем нет ни характерных завитков, ни острых краев, ни сглаженных кружочков. Простой наклон, простой размер — ничто не выдает человека в этих строчках. Дима, наверно, должен думать, что это скучно, но почему-то не думает; он разглядывает тетрадки, а потом встает и подходит к окну, распахивая его настежь. Холодный осенний ветер врывается в кабинет, гулом за дверьми напоминая, что скоро класс снова оживет.

Учитель возвращается с довольными сытыми младшеклассниками, ребята рассаживаются по местам, еще шумя и обсуждая между собой всякие безделицы, а Дима стоит у окна и наблюдает. Три десятка разношерстных головушек, над ними — Артур Андреевич, проходящий к своему столу и предлагающий готовиться к уроку.

— Спасибо, что разнес учебники… — слова прерываются: учитель смотрит на записку на своем столе, чуть хмурится, а затем уголки губ его выгибаются, выдавая выражение все же не совпадающее с повседневной улыбкой. Он поворачивает голову к Диме, в уголках глаз ютятся солнечные лучики. — Ты оставил свой номер?

— Да, — отзывается Волков. Он не представляет, что творится в голове у преподавателя. Нормально ли он отнесся к тому, что кто-то без его ведома черкал на его бумажках.

Артур Андреевич улыбается, взгляд отводит. Звенит звонок, и Дима отходит в дальнюю часть класса, устраиваясь прямо на полу и доставая в кои-то веки взятый с собой учебник, отказываясь от предложения Артура Андреевича занять его стул и принимая только свободный от одной из парт. Волков читает, но краем глаза следит за учителем.

В течение всего урока Артур Андреевич непонятно чему улыбается.

— Кстати, Дима, — окликает учитель его после уроков, когда детишки розданы родителям или оставлены на попечение продленки, — не хочешь пройтись?

— К другим родителям? — не понимает Волков. Артур Андреевич качает головой, и заинтригованный старшеклассник протягивает: — Ладно. Давайте.

В конце концов, с таким человеком, как Макеев, особо не понапрягаешься. Он бесцветный, а потому не вызывает тревоги, вот и не выходит всегда быть настороже. Дима отмахивается от привычки грызть незнакомцев за протянутые руки и разрешает держать ладони вблизи от себя, точно бездомный бродяга, еще не решивший, доверять или не доверять чьей-то помощи. Зато он знал об учителе то, о чем вряд ли подозревают другие его ученики. Больно хорошо шифруется.

Куда Артур Андреевич собирается вести ученика, Диме неизвестно. Он решает не расспрашивать заранее, все равно узнает; они выходят из главного здания школы вместе, не нуждаясь в разговоре — даже молчание кажется каким-то уютным. И все бы ни по чем, если бы навстречу именно в такой момент не вылез Рыжий.

— Оп-па! — вихрастый койот застывает, разглядывая спутника своего вожака. В зубах застряла сигарета, глаз подбит на прошлой драке. — Здрасьте.

— Здравствуй, — кивает Артур Андреевич невозмутимо. Переводит вопросительный взгляд на Диму.

— Че тебе? — угрюмо интересуется Волков у заместителя, догадываясь, впрочем, что серьезного не услышит. Рыжему просто захотелось прикопаться, а тут вожак удачно подвернулся, еще и с тем самым преподом. — Отвали, Рыжий.

— Да я-то че, — восклицает тот, забавно щерясь. — Я так, проходил… Эт и есть твой Макеев?

Краем глаза Дима замечает, что брови Артура Андреевича поднимаются. Он спешит ответить прежде, чем учитель подаст голос, и сердито заявляет:

— Именно, мой Макеев. Пиздуй отсюда уже. Потом поговорим.

— Бывай, Волчара!

Наконец-то наглая морда койота скрывается за углом. Дима шагает, сунув руки в карманы потрепанной черной куртки, рядом идет Артур Андреевич в светлом пальто. Учитель кажется отстраненным, и Дима не знает, стоит ли вмешиваться; однако скоро учитель встряхивается, будто вылезшая из омута собака, и улыбается:

— Спасибо, что согласился пойти со мной.

— Вы многовато благодарите, — замечает Волков. — По каждой мелочи.

Вступает в свои права осень, полноценная, дождливая, но сегодня небо ясное. Солнце прорезает мир каллиграфической четкостью, озаряет серебристые улицы и успевшую запылать разноцветную листву; лучи разбиваются о поверхности вчерашних луж, отражающих светлую голубую высь. Вокруг все красно-рыжее, город меркнет по сравнению с собственными скверами. Артур Андреевич будто пронизан солнцем — оно проходит сквозь него, не замечая, словно он бесплотный призрак.

— «Спасибо» и «извини» — важные слова, необходимые для общения. Я лишь пользуюсь ими. — Учитель усмехается, вспоминая что-то забавное: — В любом случае…

Он не договаривает. Вместо этого замирает, глядя, как в стороне играют дети, соревнуясь, кто прыгнет дальше в лужу, и молчит. Осень разбивается брызгами. В звенящем воздухе, уже лишенном тепла, тлеет терпкий ноябрьский день. Проходит уже достаточно времени, чтобы начать переминаться с ноги на ногу и пыхтеть, но Дима стоит рядом без напряжения — просто ждет. Даже крупицы молчания внезапно кажутся ему чем-то необъяснимо важным. Он смотрит, как по скуле худого лица мужчины крадется солнечный зайчик, и под кожей зреет желание поймать этого зайчика в ладонь. Рука даже чуть дергается, но быстро подавляется сознанием.

— Хочешь мороженое? — спрашивает Артур Андреевич.

— Что?..

— Мороженое. Вкусное. Тут поблизости кофейня. Если, конечно, у тебя нет предпочтений, где еще можно посидеть. Улица не очень подходит, здесь шумно.

Дима качает головой: предпочтений нет. Идея того, что учитель хочет с ним где-то посидеть, выглядит странной, и юноша только предполагает про себя, что дело касается родителей Миши или подобного. Или Артур Андреевич хочет расспросить об отце. Больше ему и незачем тащить старшеклассника на разговор вдали от школы и ее всеслышащих стен.