Наверное, с высоты птичьего полёта пейзаж выглядел эффектно: тёмная вода реки, по которой движется множество лодок; присыпанные снегом заросли в пойме и на террасах; чёрный неровный частокол крепости. За ним сгрудились деревянные строения. Их крыши тоже завалены мокрым снегом. Труб нигде нет — помещения отапливаются по-чёрному.

Там, где это оказалось возможным, брёвна вкопаны в грунт вертикально, большей же частью изгородь опирается на козельчатый помост. За ней территория могучей империи, а снаружи — пустыня, населённая дикарями. Люди в крепости суетятся. Летний снегопад им некстати — у кого-то порох оказался сырым, у кого-то проблемы с огнём. Воспользовавшись моментом, промышленники скапливаются у приказной избы — им предстоит сражаться наравне со служилыми, а огневого припаса нет. У кого он и есть, тот «своё» тратить не желает — доказывай потом, сколь раз стрельнул! Деваться приказчику некуда, и начинается раздача — как ни спешно, а всё под запись. И вот раздаются голоса: «Плывут! Плывут!» Все — кто с чем — бросаются к стенам и лезут, оскальзываясь, на бревенчатые помосты.

Пересекая ширь основного русла, к крепости движутся длинные лодки, наполненные людьми в летних меховых одеждах и костяных доспехах. Недружным хором звучат над водой крики кормчих, которыми они подбадривают гребцов:

— Хой! Эн-хой! Хой!

В остроге четыре орудия — по здешним местам целая батарея. Только на реку смотрят лишь два. Ещё одно пушкарям удаётся спешно перетащить — чуть ноги себе не отдавили! Четвёртую пушку решено не трогать — оставить обращённой к лесу. Это, якобы для острастки — ну как и оттуда полезут! На самом же деле помост вокруг неё так прогнил, что и ходить-то по нему страшно, не то что тяжести таскать.

Кое-как зарядились, на воду навели и команды ждать стали.

Сотрудник Российской Академии наук Кирилл Иванов плыл в атаку на буксире. В лодке он нашёл какую-то палку и пытался закрепить на её конце тлеющий фитиль — чтобы быть подальше от запального отверстия в момент выстрела. Его тактический (или стратегический?) план был прост: подобраться к острогу, пугнуть защитников выстрелом (можем, дескать, мы и сами шевелить усами!) и вступить в переговоры.

Фитиль он кое-как привязал, после чего осмотрел окрестный пейзаж. От увиденного захотелось скрипеть зубами и материться:

— Чаяк! Чаяк, твою мать! Скажи ты людям! Скомандуй! Нельзя же всем кучей плыть! Порознь же надо! Ведь одним выстрелом половину байдар накроет!

Таучин оглянулся и сделал жест, означающий, надо полагать, полную утрату контроля над ситуацией. Впрочем, он, похоже, больше был озабочен тем, что его байдара, вынужденная тащить за собой деревянную лодку, всё больше и больше отстаёт от прочих.

До низкого берега осталось, наверное, метров 150, а до стены, соответственно, две сотни, когда за остриями брёвен возникла какая-то новая суета. Кирилл догадался, что сейчас последует, и инстинктивно зажмурился. Впрочем, тут же и открыл глаза, сообразив, что это никоим образом не поможет. А что тут может помочь? Доспехи он решил не надевать — в отличие от соратников. Последние, оказавшись в воде, тонут без особого сопротивления — в доспехах и без, — а он-то плавать умеет! Вот только понадобится ли это умение...

Бах! Бах! Бах!

Эхо прокатилось над водой и перемешалось с криками обороняющихся и атакующих. Сначала показалось, что никто ни в кого не попал, но несколько секунд спустя одна из байдар повернулась бортом к берегу и медленно завалилась набок. Что там происходило с экипажем, рассмотреть Кирилл не смог — загородили борта других лодок.

— Отпускай! — закричал аспирант своим буксировщикам. — Уходи с линии огня!

Вряд ли Чаяк понял все слова, но смысл жестов уловил и убрал буксирный багор. Его байдара взяла чуть левее и устремилась к берегу. Кирилл же насухо вытер руку о штаны, достал из бочонка щепоть пороху, высыпал её на полку, пробрался обратно на корму и, дождавшись, когда течением повернёт лодку так, чтобы с гарантией никого не задеть, ткнул фитилём в осыпающуюся кучку возле запального отверстия. Сначала ему показалось, что он зря старался — фитиль просто потух. Однако потом последовала вспышка и... жахнуло!

Если бы выстрел производился с борта, а не с носа, переворот, наверное, был бы гарантирован. Орудие отдачей перекосило, оно съехало на ремнях вниз. Впрочем, бомбардир и в мыслях не держал, что пушка может снова понадобиться. Он кое-как разобрал вёсла и начал устраиваться для гребли. Пока он этим занимался, тяжёлое деревянное корыто повернулось на 180 градусов, и гребец оказался спиной к «сцене» театра военных действий. Работать вёслами в таком положении было относительно удобно, но не видно, куда плывёшь. Пришлось разворачиваться, чтобы табанить. К тому времени, когда корабль занял нужное положение в пространстве, перед стенами крепости уже шёл процесс десантирования. Оттуда доносились крики и редкие ружейные выстрелы. Вне зависимости от своего желания Кирилл оказался в роли зрителя, рискующего, правда, в любой момент получить шальную пулю.

Пока он работал брёвнами, изображающими вёсла, высадка закончилась. Однако атакующие не полезли на стены, высота которых далеко не везде превышала три-четыре метра, а распределились среди кустов вдоль берега и принялись перестреливаться с защитниками. В крепость полетели стрелы и камни из пращей, в ответ — тоже стрелы и ружейные выстрелы. Кто находился в более выгодном положении, объяснять было не нужно.

Лодка никак не желала двигаться по прямой. Кирилл люто злился на неё, на себя и на то безобразие, которое творилось у него на глазах: «Одну из исторических загадок можно считать решённой! А именно: каким образом русские конквистадоры умудрялись в своих острогах отбивать штурмы и выдерживать осады противника, чья численность была многократно выше? Мало того, что им обычно удавалось отбиться, они делали это с буквально символическими потерями! Причём вооружены русские были по европейским меркам плохо, обучены и того хуже. Противостояли же им чуть ли не профессиональные воины! А ларчик просто открывался: первые шкуру свою спасали, а вторые демонстрировали друг другу удаль молодецкую. Причём делали это не как лучше, а как у них принято. Вон, кажется, знаменитый силач из посёлка Нугун вышел вперёд — весь в костяных доспехах — и пуляет из своего дальнобойного лука. А вокруг него суетятся «подмышечные» помощники. Зачем, спрашивается, он вылез? Ведь дождётся пули, от которой никакой доспех не спасёт! Идиот! Все — идиоты!! Э-э... А-а... А куда это, собственно говоря, я плыву? И зачем?! Меня ж там убьют!»

Было совершенно ясно, что все задумки со стрельбой, переговорами, освобождением пленных — просто наивные фантазии дилетанта. Однако не менее ясным оказалось и другое: он — человек из иного мира — желает поскорее оказаться на берегу, где идёт битва: «Но почему?! С какой стати?! А вот ХОЧУ — и всё!! Потому что ТАМ УБИВАЮТ МОИХ ЛЮДЕЙ — друзей, родственников, знакомых! Ч-чёрт, ну какие ж они мне родственники?!.»

Никаких рациональных ответов на заданные вопросы не существовало, и Кирилл просто поддался душевному порыву. Он перестал табанить, развернул лодку и заработал вёслами обычным способом — до треска напрягая мышцы спины и ног.

Когда Кирилл оказался на берегу, перестрелка почти прекратилась — человек на стене махал руками и что-то кричал. Учёный пробрался туда, где рядом стояли Рычкын и Чаяк:

— Это кто там? Чего хочет?

— Мэгый вроде бы, — ответил Рычкын. — Говорит, что если мы не уйдём, то менгиты убьют и его, и всех людей, которые у них есть.

— Правильный приём — ничего не скажешь! — вздохнул Кирилл. — А много у них пленных?

— Кто его знает — давай спросим!

Спрашивать, однако, не пришлось: над зубьями частокола показалась ещё одна черноволосая голова, а потом и корпус человека, одетого в летнюю парку. Руки он держал в каком-то странном положении.