В шатре появился Чаяк. Он начал стаскивать через голову меховую рубаху, явно собираясь залезть в полог и вздремнуть.

— Скажи мне, друг, — обратился к нему Кирилл, — почему так происходит? По дороге сюда мы чуть не уморили собак, чтобы уйти от погони. Теперь мы хорошо едим, спим, говорим с друзьями и не грузим нарты. Разве мы в безопасности? Разве в безопасности люди, которые нас приняли?

— Конечно! — засмеялся Чаяк. — Это земля кочевий таучинов. Мавчувены и менгиты никогда раньше не приходили в неё.

— А почему?

— Мавчувены боятся нас. Их много, но они трусливы. А менгиты... Не знаю.

— А я, кажется, знаю, — вздохнул учёный. — Конечно, я здесь гость и многого не понимаю, но...

— Что такое? — забеспокоился таучин. — Поделись своим знанием с другом!

— Это не знание, а догадки, предположения. Скажи, таучины часто убивают русских? Часто захватывают «огненный гром?»

— Такого не было много лет! — гордо выпятил грудь воин. — Когда-то таучины кочевали возле большой реки. Они часто сражались с менгитами. Потом те, кто остался в живых, ушли далеко в тундру — много лет назад.

— Так вот, Чаяк, я думаю, что русские не совались сюда, потому что им нечего было тут делать — у вас нет пушнины для ясака. А теперь... Теперь у них не оказалось выбора!

— Не понимаю!

— Попробую объяснить. Кто такой раб, ты знаешь, — это человек, который должен делать то, что хочет его хозяин. Грубо говоря, все русские являются рабами своего царя.

— Все?! Жалкий народ... Но этот царь живёт далеко!

— Не важно! Он умеет повелевать на расстоянии. Менгиты пришли сюда для того, чтобы добывать для него красивые шкурки зверей — добывать сами или забирать их у мавчувенов и таучинов. Для этого царь даёт им «огненный гром» и немного еды.

— Даже самые мудрые старики не могут понять, зачем русскому царю столько бесполезных шкурок. Он что, украшает ими свою одежду, как женщина?

— Главным образом он выменивает на них у других царей нужные ему вещи.

— А другим-то они зачем?! — продолжал недоумевать Чаяк.

— Ох-хо-хо-о... Когда-нибудь я расскажу тебе об этом, — уклонился Кирилл от сложной темы. — А сейчас о другом. Ты забрал у русских два «огненных грома» и считаешь, что поступил правильно, да?

— Конечно! Я... то есть мы честно победили их!

— Как же тебе объяснить... Понимаешь, эти ружья не принадлежат тем, кто с нами сражался. Они принадлежат русскому царю. На них стоит его клеймо — вот смотри!

— О, да — двухголовая птица...

— Если пастухи пасут чужое стадо и теряют самых лучших оленей, как поступает хозяин?

— Заставляет искать их, конечно... Или отдавать своих... То, что ты говоришь, звучит разумно. Но мне это не нравится! А как... Как ты оказался близ Вихлястого ручья?

— Мы с Луноликой на оленях катались, — проговорил Кирилл и сразу же вспомнил, что глагол «кататься» (с женщиной!) в таучинском языке имеет несколько значений. И русское «развлекаться быстрой ездой» среди них совсем не основное.

— С Луноликой?!

— Ага, — подтвердил учёный и почувствовал, что краснеет.

— И она тебе... А ты её?!. — Похоже, факт соития нового «друга» с этой женщиной взволновал таучина значительно сильнее, чем наличие рядом со стойбищем многочисленных врагов.

Кирилл решил, что терять уже нечего, и заявил твёрдо:

— Да! Она будет моей женой «по дружбе»!

— Однако... — почесал выбритый затылок Чаяк. — Ты сделал не лучший выбор. В год плохой охоты я привёз её сюда из нашего посёлка. Но никто, кроме Шамгына, не захотел иметь такую жену — она очень своевольна и груба, у неё слишком острый язык. Да и Шамгыну пришлось дать много подарков. Кроме того, она то ли бесплодна, то ли отказывает мужу в ласке — кончается четвёртая зима замужества, а живот её так и остался плоским.

— Что ж ты раньше не сказал?! — с некоторым облегчением изобразил обиду Кирилл. — Я уже согласился...

— Разве ты спрашивал меня? — вскинул бровь Чаяк. — Впрочем, она легка на бегу и умеет вкусно готовить... Когда захочет, конечно.

Он явно темнил, что-то недоговаривал. Однако раскручивать своего «друга» Кирилл не стал: собеседник явно хотел спать и поддерживал разговор из последних сил, дабы не «потерять лицо».

«На самом деле ему всё сейчас пофигу, — подумал Кирилл. — В том числе и то, что через несколько часов его убьют. Что ж, в моём мире все, кто имел дело с таучинами XVIII—XIX веков, в один голос отмечали, что они «на смерть лёгкие». Ну, не боятся они её! Для какого-нибудь горожанина утопить котят, которых родила любимая кошка, целая проблема. А люди, живущие за счёт животных, видят смерть, имеют с ней дело чуть ли не ежедневно. Своя ли, чужая — дело житейское. Вихлястый ручей далеко — сражаться и умирать нужно не сейчас, так чего ж переживать?!»

— Мне кажется, — вежливо проговорил Кирилл, — что тебе нужно полежать в пологе и всё обдумать, правда?

— Угу, — кивнул купец и разбойник, явно засыпая «на ходу». — В тундре много сильных воинов, и все (ну почти все!) они мои друзья... Можно собрать их, перебить ясачных мавчувенов, сжечь деревянное стойбище, а самих менгитов переправить к предкам — как в старину. Но боюсь, что в этом году мы не успеем — скоро наступит время отёла, и никто не захочет воевать...

— Шёл бы ты спать, Чаяк, — пробормотал учёный. — Когда нас начнут резать, я тебя разбужу...

«Эх, ма! — вздохнул Кирилл, когда „друг“ удалился. — В нескольких десятках километров от стойбища на снегу темнеет пятно — олени и люди. Луноликая доходчиво объяснила, что вся тундра знает, кто где когда кочует, и на чужую территорию не заходит, если только в гости. Возможность набега соседей женщина отмела сразу — таучины никогда не воюют друг с другом, хотя ссорятся часто. Мавчувены же и собственные стойбища защитить не могут, где уж им нападать на чужие. А вот русские...

Была у меня надежда (правда, слабенькая!), что острожное начальство, в связи с инцидентом, лишь затеет переписку с канцелярией Икутского воеводы, требуя увеличения штата служилых, регулярных поставок огненного зелья, выплаты задержанного жалования и инструкций по дальнейшим действиям. Такое в истории родного мира, конечно, случалось, но... Но чаще острожные „царьки”, отделённые тысячами километров от вышестоящего начальства, писали ему слёзные челобитные с жалобами на „скудость”, а сами же, не рассчитывая всерьёз на помощь, действовали самовластно и жестоко. Благодаря „стукачеству“, издревле распространённому среди служилых, некоторые их деяния стали известны потомкам. Вообще-то, царское правительство требовало „иноземцев" без нужды не обижать, дабы не сокращать налоговую базу. Но я почему-то не натыкался на документы, свидетельствующие о том, что кто-то был наказан за нарушение соответствующих указов. В общем, как ни крути, а получается, что это — каратели...»

Данный факт Кирилл осознал, ужаснулся и понял, что... Что вот-вот заснёт — прямо здесь и сейчас. Что, пока не поздно, нужно лезть в полог и чуть-чуть вздремнуть, ведь умирать не сейчас... Так он и сделал.

Конечно же, спать по-настоящему Кирилл не собирался — так, слегка покемарить, чтоб в мозгах прояснилось. Тем не менее в пологе он отключился мгновенно, даже не успев устроиться поудобней. Последнее сослужило ему хорошую службу — какой-то предмет так больно давил в рёбра, что вскоре пришлось проснуться. Учёный сразу же всё вспомнил и, почти в панике, начал выбираться наружу. Там он вздохнул облегчённо: «Если и проспал, то не сильно — кажется, ещё утро. Но что, чёрт побери, тут происходит?! А похоже, что ничего... Никто не строит укреплений, не проводит мобилизацию, не организует эвакуацию. Может, я вообще как-то не так понимают ситуацию?!»

Принять душ и выпить чашечку кофе не было никакой возможности. Даже умыться было нельзя — вся вода в округе находилась в замёрзшем состоянии. Спасибо бабушке — приучила не переживать из-за мелких неприятностей: Кирилл справил нужду, обтёрся снегом, имитировал чистку зубов, причёсывание волос, и утренний туалет был закончен. Потом он вспомнил (тактильно и визуально) живот и бёдра Луноликой, вспомнил, что она где-то тут — в одном из соседних шатров. Что он...