Зарядом пушечной картечи накрыло центр и корму байдары. Обшивка превратилась в сито, а гребцы и кормчий... В общем, невредимыми оказались лишь трое ближайших к Кириллу гребцов. Однако несколько секунд спустя голова одного из парней разлетелась кровавыми осколками. Служилые на палубе приветствовали удачный выстрел радостным матом:

— A-а, бляди!! Заполучи!!!

Новые выстрелы с «фрегата» — меховая рубаха на спине парня, сидящего рядом с Кириллом, взорвалась кровавым гейзером. Пуля прошла навылет и пробила кожаный борт байдары.

«Выше ватерлинии... — отрешённо подумал Кирилл. — Нас расстреливают как в тире. Сейчас моя очередь...»

Наверное, тело убитого гребца сместило общий центр тяжести, или, может быть, слишком много воды набралось через дыры, только байдара резко накренилась, черпанула бортом воду и уже не выровнялась — так и осталась на боку, освободившись от груза...

Вываливаясь из одной среды в другую, Кирилл почувствовал, конечно, лютый холод воды, только это почти не произвело на него впечатления. Он всё видел и понимал, но при этом был как бы без сознания. Это самое его сознание переполнилось, захлебнулось и перестало работать.

Учёный висел в воде, держась двумя руками за верхний обвод байдары. Висеть было неудобно, потому что ноги и нижнюю часть корпуса всё время затягивало куда-то вперёд и вверх — чтобы держаться вертикально, приходилось подгребать ногами.

Голова Кирилла оказалась над бортом — чуть выше уровня воды. «Фрегат» покачивало волной, перевёрнутую байдару тоже слегка колыхало, и попасть в торчащий над водой предмет у служилых всё никак не получалось. Кроме того, останки кожаной лодки довольно быстро относило течением в сторону, так что вскоре целиться пришлось наискосок, а потом и вовсе вдоль борта. Это было неудобно, и часть стрелков переместилась на корму.

В конце концов они перестали палить — даже из нарезных ружей. К этому времени на мачтах во всю ширь красовались паруса, наполненные ветром странствий...

А Кирилл плыл и плыл — мимо знакомых пологих берегов. Он висел в воде и думал, что ему в общем-то не очень холодно, потому что вода под одеждой нагрелась. «Это хорошо, но рядом плавают трупы — почему их не уносит течением? Наверное, потому, что все мы движемся с одной скоростью. Никто не отстаёт и не догоняет. Если посмотреть влево, то ещё можно увидеть открытое море. Красиво смотрится серый парус на синем фоне... Как оно там — у поэта?

Действительно, интересный вопрос: что он там кинул? Есть что-то ещё из той же оперы, только более позднее:

Нет, это не то — „янки“ там на самолётах летали, а наши их сбивали... Или не наши?

Похоже, меня обратно в лиман несёт — тихо так, спокойно... А там „баржа“ — вон она. Прямо на неё и несёт — врежусь или не врежусь? А почему её не сносит? Потому что она на якорях стоит — двух сразу. Грунт на дне, наверное, мягкий, так что якоря должны быть большими, а якорные цепи — длинными. Или у них канаты?»

Из своего психического ступора Кирилл не вышел, даже услышав крики над водой. Кричали по-таучински, но кроме боевого «Эн-хой!», разобрать ничего было нельзя. Учёный всё-таки подвигал головой и увидел позади себя и сбоку много лодок — таучинских байдар. Все они были ещё далеко, а «баржа» уже близко — можно даже рассмотреть людей на палубе.

Кирилла несло прямёхонько на русское судно, однако он совершенно не волновался из-за этого. В конце концов, снизу обнаружилось какое-то препятствие: «Неужели топляк? Странно... A-а, это ж канат! Который якорный!» Препятствие исчезло, но вскоре появилось вновь — уже выше. Притопленную байдару двинуло течением чуть в сторону, и канат пихнул Кирилла в поясницу, из-за чего тело легло почти горизонтально и голова ушла в воду. Всё происходило достаточно медленно, воды учёный не хлебнул, но как бы разозлился: «Гадина какая — плыть мешает! Сейчас я тебя...»

Он опустил одну руку в воду и нашарил на поясе рукоять тесака. Осязалась она как-то плохо, и Кирилл испугался, что потеряет ценное орудие. Он вытянул его на поверхность и, помогая себе зубами, надел на запястье ремённую петлю, приделанную к ручке. Теперь захват получился плотным. Кирилл зацепил канат коленным сгибом правой ноги, потом нащупал его лезвием и начал пилить. При этом он размышлял о том, что произойдёт раньше — верёвка перепилится или силой течения его оторвёт от лодки? Он решил, что последнего варианта допускать не стоит и лучше вовремя отцепиться.

Отцепляться не пришлось — опора под лезвием внезапно исчезла. Чтобы не потерять равновесие, пришлось выпустить ручку и схватиться обеими руками за борт. Нож, висящий на ремешке, оказался у самого лица, и Кирилл подумал, что можно порезаться — он же острый!

Стоило так подумать, как мёртвая байдара вдруг ожила — дёрнулась, слегка завибрировала, стала поворачиваться килем вниз. Кириллу пришлось активно работать левой рукой и ногами, чтобы остаться в прежнем положении. С некоторым удивлением он обнаружил, что почти не чувствует своего тела, но команд оно в общем-то слушается. Корпус байдары совершал циркуляцию — ему явно что-то мешало спокойно дрейфовать по течению. Что именно, выяснилось довольно быстро — второй якорный канат чуть не разлучил Кирилла с его плавсредством. За это учёный и его перерезал — с садистским удовольствием.

Дрейф продолжался. Теперь положение лодки в воде изменилось, и Кирилл мог опираться ногами о край противоположного борта. Правда, ног он уже почти не чувствовал. Руки, однако, ещё держали, глаза смотрели, а мозг худо-бедно фиксировал информацию.

«Баржа» приближаться перестала — её теперь тоже несло течением. На палубе возникла бурная суета — кажется, там одновременно пытались поставить парус и спустить шлюпку. При этом некоторые мореплаватели показывали руками на приближающиеся байдары таучинов и что-то кричали.

Потом характер движения изменился: суд но стало смещаться влево и двигаться медленнее. Кирилл сначала поравнялся с ним, а потом начал отдаляться. Его отнесло, наверное, метров на сто, когда до «баржи» добрались первые байдары. Кормчие и гребцы орали во всю глотку. С борта русские их встретили недружным ружейным залпом. Сначала Кирилл решил, что ему тоже надо что-нибудь крикнуть или хотя бы рукой помахать — чтоб заметили, чтоб подобрали... Он очень быстро убедился, что ни того ни другого сделать не может: руки отпускать нельзя, а голосовые связки работать отказываются. Собственно говоря, было не вполне даже ясно, дышит ли он ещё. Оставалось только смотреть на медленно удаляющийся театр военных действий: «Они, что же, на абордаж пойдут? Как-то у таучинов это не принято... А, понял: из луков будут стрелять! Кто это на носу передней лодки? Уж не Чаяк ли?!»

Атаку первой байдары Кирилл рассмотрел довольно хорошо. Она шла на сближение под острым углом — прямо навстречу выстрелам. В ответ несколько пассажиров стреляли из луков с колена. Когда расстояние стало минимальным, трое таучинов вскочили на ноги и что-то метнули на борт. Последовала вспышка криков — таучинских и русских, — и с корабля в воду упал человек. «Да ведь это они арканы метнули! — догадался Кирилл. — Совсем не глупо, но очень рискованно...» Передовая байдара миновала судно, не пытаясь остановиться и завязать рукопашный бой. Она начала делать круг для захода на новую атаку. Тем временем её место заняла вторая, на подходе была третья, а там и целая флотилия.