Сатин не хотела, чтобы её племя узнало истинную причину её столь частого пребывания в лесу, — тогда Буре точно несдобровать, да и она будет изгнана с острова навсегда.

По тропе от Зала шли несколько чужаков.

Они выглядели грозно — рослые, мощные, скрывающие лица шлемами и одетые в жилеты из драконьей кожи. Кажется, пристеголовьей.

Так, всё ясно.

Эти люди к лично её друзьям отнесены быть не могут, а значит, она правильно делала, что их избегала.

Вдруг Сатин схватили за плечо, так несколько грубо вырывая из её размышлений. Девушка рефлекторно потянулась за кинжалом, но расслабилась, увидев, что это всего лишь её приятельница — Тира.

— Ты слышала? — смеясь, сказала девушка, не обратив на нервность подруги никакого внимания. — Охотники на Драконов хотят заключить союз с нашим островом, чтобы промышлять в наших водах. Нам надо будет только позволять иногда пополнять у нас запасы, а они взамен просто уничтожат драконов в округе!

— Вот оно что… — неловко улыбнулась в ответ Сатин и, еще что-то сказав, лишь бы приятельница отвязалась от неё и помчалась разносить благую весть дальше, сама бросилась бежать.

В лес, в лес!

К Буре, к её подруге, к её мудрой старшей сестре, к…

Сатин даже не могла найти таких слов, чтобы описать то, кем стала для неё за эти несколько месяцев дракониха.

Надо было срочно на что-то решиться, и девушка ощущала как никогда ясно, что она уже давно прошла свою точку невозврата — когда шагнула навстречу молящему о помощи раненому дракону.

И к подобному она должна была быть готова давно, да она и была готова, в принципе. Самое нужное для путешествия давно уже было спрятано в тайниках, ожидая своего часа.

Вот только, как оказалось, к своему племени она оказалась привязана намного больше, чем она считала раньше. И эта проклятая привязанность к домашнему уюту, к немногочисленным друзьям, к родителям и привычной жизни были словно цепь.

Цепь, за которую она была подвешена над пропастью, которой для неё была неизвестность.

И, конечно, лопни эта цепь, Буря подхватит, не позволит упасть, но было всё равно страшно.

Только такую аналогию для себя могла провести Сатин.

Умом девушка понимала, что надо бежать, что так будет лучше и для племени, и для неё самой, а главное — для Бури.

Но вот сердцем…

Впрочем, иногда надо отсекать все эмоции, слушая лишь глас разума, — иначе смерть.

Буря, выбравшая себе в качестве временного жилища небольшую пещерку в горах на северном побережье острова, была у себя. Она с беспокойством оглядела примчавшуюся к ней девушку, пытавшуюся отдышаться.

— Сатин, что произошло? — спросила дракониха.

— Охотники… Они заключили союз с нашим островом!

Буря, услышав это, замерла, обдумывая сказанное. Беспокойство и даже страх драконихи, пришедшие девушке по их Связи, были ей вполне понятны, да и сама она их вполне разделяла — иначе не примчалась бы с такой скоростью.

— Плохо… Я видела на горизонте их корабли, но всё надеялась, что обойдется.

— Надо уходить, да? — с ясно читаемой тоской спросила Сатин, прекрасна зная ответ и всё же надеясь какой-то дальней частичкой своей души, что обойдется, что можно будет отчаянный миг оттянуть ещё хоть на сколько-то…

— Да, — жестко оборвала все её и так несбыточные надежды Буря. — Желательно сейчас, пока они ещё не закрепились в окрестных водах, и есть шанс безопасно проскользнуть мимо них.

Действительно, наиболее логично было уходить прямо сейчас…

Пусть её будут искать, может, её пропажу даже свяжут с чужаками, что может хоть ненадолго остановить неизбежное истребление не успевших сбежать драконов.

— Значит, летим?

— Летим. Эх… Не хотелось бы по пути пересекать границы Гнезда Драконьего Края, иначе придется предстать перед их вожаком и убедить в собственных добрых намерениях, что мы — только путники.

И столько беспокойства в голосе Бури было при упоминании Короля Драконьего края, что Сатин заинтересовалась несостыковкой — до этого дракониха рассказывала о мирных нравах, царивших в том гнезде.

И о милосердии его вожака.

Вообще о человеке, которого Ночная Фурия назвала своим братом, было страшно даже думать — это должен был быть очень сильный и талантливый Страж. А уж с учётом того, что за два с лишним года он собрал стаю в разы большую, чем те, что удается создать лет за десять-пятнадцать.

— Ты же говорила, что Брат Фурии знаком с вашим Вожаком, — заметила с надеждой девушка, припоминая предыдущую их встречу.

— Говорят, они недавно встретились по вине Всадницы, и им пришлось обсудить границы Гнезд, — поправила её Буря, выделив интонацией разницу между желаемым и действительным.

— Оу…

— А долететь до дома, не пересекая границ невозможно. Значит надо быть насколько это возможно доброжелательными — с Драконьим Краем ссориться нельзя.

***

Они встретились в лесу, куда молодой вождь Берсерков пошел после пира в честь очередного подписания договора. Смотреть на пьяную ораву викингов, на которую налюбоваться он может и у себя на острове, у него не было никакого желания, а потому он, отсидев всю официальную часть мероприятия, под предлогом подышать свежим воздухом незаметно ушёл.

В олуховском лесу Дагур более-менее ориентировался — Иккинг любил от него сбегать сюда, когда они были детьми, и он, развлекаясь, выискивал мальчишку, что, кстати, удавалось ему далеко не всегда, ибо под сенью вековых деревьев тот чувствовал себя намного увереннее и мог не пойманным часами водить своего преследователя кругами.

Благодаря подобным играм Дагур запомнил несколько безопасных троп в этом лесу и именно поэтому решил сейчас по ним прогуляться — подальше от шума и пьяных драк, ведь он так хотел тишины, покоя и возможности разложить всё в своём уме по полочкам, а окружающая обстановка как ничто другое подходила для этого.

А ведь в своей юности Дагур грезил подобными пирами, где вина и эль текут рекой. Почему-то только теперь он понял неприязнь к подомным мероприятиям, которую он столько пытался вытравить из Хедер…

Тишина ночного леса была столь умиротворяющей, что если бы не его паранойя, развившаяся за годы бытия наследника вождя, а потом и вождём, то он даже не заметил бы слежки.

Но настойчивое ощущение взгляда то пропадало, то снова заставляло паранойю истерично кричать, и Дагур старался не подавать вида, что он заметил преследование.

Впрочем, когда ему начало казаться, что этим тяжёлым взглядом ему скоро прожгут спину, он всё-таки не выдержал и оглянулся, но ничего подозрительного не заметил — кусты, деревья, вытоптанная тропа, по которой он, собственно, и шёл сейчас.

А когда он решил продолжить свою прогулку и повернулся обратно, то чуть не вскрикнул второй раз за день.

Метрах в двадцати от него на валуне, который огибала его тропинка, сидел и смотрел ему в глаза, не мигая, Иккинг.

Мальчишка был таким, каким он него запомнил лучше всего — лет пяти.

Именно столько было Иккингу, когда Дагур вместе с отцом часто приплывал на Олух, оставляя мать и сестру на родном острове (после смерти жены Освальд перестал столь часто покидать собственный остров, а, соответственно, и он, Дагур, почти нигде не бывал).

Мальчик был в своей неизменной зелёной тунике с длинными рукавами и растрёпанными волосами.

Он сидел, чуть склонив на бок голову, не шевелясь, рассматривая его.

Иллюзия была такой сюрреалистичной и пугающей, что мужчина протёр глаза.

К его немалому удивлению и мальчик, прекрасно различимый в лунном свете, какой-то таинственный и не настоящий, и тот валун, и всё остальное остались.

Встреча с призраками никогда не была добрым предзнаменованием.

Тем более в полнолуние.

Особенно, если ты чувствуешь некую вину перед этим мертвецом.

И уж точно, когда он тебе является в облике мальчишки того самого возраста, когда ты его больше всего обижал.

Дагур вспомнил, как мать рассказывала ему о Йенгангерах — погибших людях, которые вернулись зачем-то в мир живых.