Дракон оскалился и явно приготовился превратить детей в кучку серого пепла, который и так витал в воздухе, мешая нормально дышать, от которого хотелось кашлять, глаза слезились, и першило в горле.

В его глазах горела такая неописуемая ненависть, какую не встретишь у людей.

Но то была не животная ярость, не звериная жажда крови. Эта пышущая жаром ненависть была совершенно осознанной.

В последний миг Магни сумел отскочить в сторону, рефлекторно дёргая сестру за руку, оттаскивая её подальше от опасности, закрывая Мию собой.

Девочка не пострадала — только охнула, когда заметила на предплечье брата обуглившуюся ткань туники и большой ожог.

Магни же, казалось, даже не почувствовал боли, а она должна была быть страшной — взрослые кричали и ругались, поминая Хель, Локи и всех их сыновей, братьев и сестер и от меньшего.

Он сделал на тот момент поистине безумный поступок — посмотрел Чудовищу прямо в глаза и тихо, но с угрозой зарычал.

Дракон несколько опешил, ровно на те секунды, ставшие роковыми.

Осознав и осмыслив дерзость мальчишки, он тоже оглушительно зарычал в ответ и приготовился новым потоком пламени уничтожить наглеца.

За миг до, казалось бы, неминуемой гибели детей, мелькнула ещё одна тень.

Эта тень набросилась на дракона, утробно рыча.

Ночная Фурия.

— Ты чего, Фурия? Это же человеческие детёныши, они вырастут и будут нас убивать! — зло прошипел дракон.

Магни со смесью ужаса и восторга наблюдал за битвой двух опаснейших драконов, ни капли не сомневаясь в том, кто именно победит.

Но осознание того, что он услышал, как дракон говорил, и даже сумел его понять, поражало мальчика.

Однако услышанная фраза говорила о гораздо большем, чем просто понимание драконьей речи.

Фурия действительно не просто поссорилась с этим Чудовищем — она защищала близнецов.

И это завораживало и пугало.

— Ты даже не представляешь, что с тобой сделает любая из оставшихся в живых Фурий, если хоть волосок с их голов упадёт! — послышался ответ Фурии.

Драконы то сцеплялись, пытаясь ранить противника когтями и зубами, то отступали друг от друга и кружили, рыча и шипя.

Никто не пускал в ход пламя.

Видимо, драконы понимали, что едва ли сумеют причинить вред друг другу огнем.

Или просто они не хотели напоминать друг другу, что есть более быстрый способ всё закончить.

— С каких пор тебя люди интересуют? До этого ты убивал их без малейшего зазрения совести.

Под сей милый диалог дети попытались незаметно отойти в сторону, подальше, но этому не суждено было случиться.

Чудовище увидело неудавшихся беглецов и бросилось в их сторону — Фурия ему на перерез.

Дитя Ночи закрыло собой близнецов, всем своим видом показывая, что не подпустит.

— Не просто так убивал любых — мстил, как полагается по древнейшему священному закону всех Фурий — мстить убийцам собратьев.

Так вот почему эта Фурия убивала их соплеменников — мстила за своего предшественника!

И ведь многие люди вели бы себя в такой ситуации едва ли иначе…

Мальчик не держал зла на дракона за убитых олуховцев — они все до единого очень плохо говорили об их братике, а память Иккинга Магни старательно оберегал, не желая позволять осквернять кому бы то ни было память о погибшем.

— Но это-то просто человечки.

Дракон снова попытался добраться до детей, Фурия снова не позволила ему это.

— Нет, это брат и сестра Арана, Короля Драконьего Края, а он из тех, кто не погнушается развязать войну между двумя гнёздами ради мести за своих! Думаешь, Королева скажет тебе за это спасибо? Заранее предупрежу — их стая раз в пять более многочисленна.

Драконий Край?

Гнездо?

Король Драконов?!

Брат?..

Неужели догадки Магни были действительно верны?

Неужели такое возможно?

Конечно, мальчик чувствовал своим сердцем, что это правда, но…

Сердце радостно пело и трепетало — брат даже на расстоянии заботился: ведь если не по его просьбе (или приказу?), то почему Фурия помогает им?

Магни был совсем не против называть Арана братом, а не только другом.

— Да мне плевать! Люди убили моих мать и брата! И я буду истреблять их! — прорычало Ужасное Чудовище, видимо, понявшее тщетность попыток.

На миг Магни стало даже жалко этого дракона, но потом на него навалился весь страх сестры, ее отчаянье, ее боль — стоять ей было явно неудобно — и жалость мгновенно прошла.

— Я не позволю.

***

Радмир с улыбкой встречал рассвет — его сотый рассвет на острове, что на ближайшие годы станет его домом.

Утро было морозным, но ясным — от тяжелых туч, одаривших вчера, казалось, весь мир белым ковром пушистых и мягких на вид хлопьев не осталось и следа — только несколько похожих на перья лёгких облачков мирно проплывали на западной части неба, стремительно исчезая из виду.

Зима в этом крае была суровой и многоснежной — толстый лёд панцирем сковал вечно холодное море, и теперь по нему можно было, не без особых приспособлений, естественно, добираться до находящихся за маленьким проливом островков, а в те моменты, когда ясная, пусть и морозная погода держалась несколько недель, а бывало и такое, можно было без особого труда на санях по вытоптанным дорогам добираться до соседних племён — этот народ, в отличие от некоторых других, даже зимой не оказывался отрезан от остального мира.

Снежные дороги значительно облегчали путь, помогая племени не отставать от событий и доказывая, что зима — не преграда для активной жизни.

А жизнь у племени была с момента вступления в свои права нового Вождя весьма и весьма насыщенной.

Юноша сумел убедиться, что Риг не соврал и когда говорил о том, что в подчинении у его вождя тысячи воинов и громадная армада. Куда уж там князьям его народа и их дружинам!

А про качество и профессионализм солдат и говорить не приходится — разница на лицо.

Здесь, в племени воинов Радмир чувствовал себя по-настоящему своим.

Не было лживости и лицемерия, люди были простоваты и несколько грубы, прямолинейны, но в том была прелесть этого сурового края!

Как покорили юношу, истинного сына земли, бескрайние Степи, так заняли своё место в его сердце бесконечные воды холодных, хмурых морей Варварского Архипелага.

Юноша не скрывал — в первый шторм, который выпал на его век, он боялся по-настоящему, уверенный, что это был конец, что слепая стихия сотрёт их всех с лица мира, и лишь память о сестре, о её непоколебимой уверенности в том, что они ещё встретятся, помогала ему не терять самообладания окончательно.

Синяя бездна завораживала и манила — такие родные его сердцу ветры мчали кораблик, и вместе с ним Радмира, вперед, в новую жизнь.

Там, на тот самом корабле, с которым к концу своего путешествия Радмир справлялся вполне неплохо, юноша познакомился с другим юным воином — своим ровесником, решившим пойти по стопам погибшего в кровавой битве отца.

Лейв Атлисон оказался человеком интересным — он много знал о мире, об островах, на которых успел побывать, и племенах, его населявших. Радмир же в свою очередь поведал своему новому товарищу и, он надеялся, другу о Диких Степях и Сангороде, о князе, о своей семье и родном селении.

Друг слушал, задавал вопросы и искренне соболезновал в печальные моменты повествования.

Радмир ощущал искренность эмоций юноши и без сомнений доверился ему — у него никогда не было такого друга, чтобы на него можно было положиться, которого можно было называть братом и быть уверенным, что услышишь то же в ответ.

Никогда, до того дня.

Зародившаяся в штормовом ветре дружба, выросшая из товарищества и взаимовыручки в страшную бурю, как станет известно много позже, спустя десятки лет, прошла через всю жизнь юношей, став не кровным, но духовным братством.

Лейв был на хорошем счету у Вождя, начавшего выстраивать собственный Ближний Круг, игнорируя таковой, унаследованный у своего погибшего отца.

Именно потому Вождь ответил согласием на просьбу юноши позволить поселить его друга вместе с ним — в доме его отца, где с ним жили лишь овдовевшая мать, которая и вела хозяйство, да младшие брат с сестрою.