Да и говорили, что дева эта учёной была! Все черкала что-то в своей книжонке, ведь они, богоугодные люди, не могли ничего из каракулей её прочитать!

И даже господский сын, говорят, прочитать не смог!

Каково! Учёная девка, когда всем ясно, что женщин грамоте учить нельзя, — не положено думать им о делах, ибо дело у них всё одно — детей рожать да за хозяйством следить.

Впрочем, поговаривали, что девушка эта была наоборот — божьей посланницей и могла предсказывать, что пошлёт им их Господь.

Но ясно же как день, что не могла грядущее знать божья дева! Лишь дьявольское отродье способно люду простому головы морочить да на путь греха наставлять.

Где ж это видано!

Им, глупым крестьянам эта ведьма морочить головы могла, а к благородным господам не приближалась — знала, проклятая, что будет предана суду и сожжена за злодеяния свои!

Вот недавно в их деревне предали огню такую ведьму — дьявольская ученица оказалась его невестой, но Бог оберёг его от такого страшного падения, и все видели её преступление — заставила она дикого волка, на детей бросившегося, ей подчиниться!

Люди всё видели.

И на костёр!

Все свидетели тому — не помиловал Господь одну из дочерей своих, явно доказав, что греховна была она, ведьма проклятая! Не тронуло бы её пламя священное, ежели безвинной была она. Всем это известно.

Но ничего!

Найдётся на ведьм проклятых управа!

***

Сатин тяжело вздохнула и мягко, аккуратно коснулась рядом с ней спящего дракона.

Точнее, это была самка.

Буря.

Так ее звали.

Это не укладывалось в голове — драконы не дикие, злобные твари, а такая же раса, как и люди. А может, даже ещё более великая.

Так странно было сознавать, что она, Сатин, тоже была не совсем обычной.

И что говорить драконы могут далеко не со всеми.

А с ней смогли.

За те месяцы, которые она выхаживала Бурю, свою новую подругу, самку странного вида драконов — Штормореза, многое изменилось.

На ее красновато-рыжей чешуе кровь видна была не сразу, а потому и рану в первую их встречу девушка не заметила.

Дракониха почему-то тогда сразу ей поверила.

Доверилась.

И это, несомненно, грело душу.

Буря много ей рассказала о драконах, о Стражах, о Небесных Странниках, о Великом Пути.

И о Брате Фурии.

О таинственном человеке, сумевшем оседлать Ночную Фурию и объединить разрозненные группы драконов в одну громадную стаю, и основать собственное гнездо.

Это очень удивило — человек был драконьим Королем?

Удивительно.

Но ещё больше восторга было, когда Буря полностью оправилась, но и не подумала улетать.

Напротив, она осталась и продолжила наставлять Сатин, как несмышленого птенца.

А потом неожиданно подхватила и усадила себе на шею, коротко попросив держаться за отростки.

И взлетела.

Полет оказался чем-то за пределами человеческого понимания.

Это было просто невозможно описать.

В человеческой речи просто не было таких слов.

С тех пор, когда не было опасности быть замеченными и пойманными, Буря и Сатин летали над островом, под самыми облаками.

И Сатин была почти счастлива.

Только один единственный факт не давал ей быть счастливой по-настоящему.

Ее остров всё ещё убивал драконов.

А, значит, она предала свое племя.

И почему же Буря часто тихо и печально говорит: «История повторяется»?

***

Магни, смеясь, догонял сестру — они опять гуляли в лесу.

Чем дети становились старше, тем меньше на них обращали внимание сверстники, тем больше они проводили времени вместе.

Они, в отличие от тех же близнецов Забияки и Задираки, были невероятно дружными, заступались друг за друга, научившись предугадывать слова и даже мысли друг друга.

С тех пор как Инга родила ещё одного ребёнка — сына, которого назвали Викар, и Стоик, и Астрид, и сама Инга стали больше внимания уделять именно младшему, порою забывая о близнецах.

Дети не обижались, прекрасно понимая, что их младшему брату внимание родителей нужно больше.

Им прекрасно хватало компании друг друга.

Мия и Магни любили иногда подшучивать над людьми — они не знали, почему люди не замечали, как они подходили или уходили — они всегда появлялись или исчезали внезапно.

Дети специально носили практически одинаковые одежды, одинаковую длину волос, различаясь, порою, только цветом глаз.

Каково же было удивление детей, когда они впервые сумели связаться друг с другом мысленно!

Аран появлялся на Олухе нечасто, и Магни со странным удовольствием отмечал их внешнюю похожесть.

Мальчик уже давно вспомнил.

Конечно, он заметил невероятную схожесть его снов и рассказов Арана. Отсюда можно было сделать один единственный вывод — его сны были воспоминаниями Иккинга, что было странно, но не страшно.

Это объясняло его странную привязанность к неизвестному и незнакомому старшему брату, якобы погибшему до его рождения.

Смутное подозрение затаилось в сердце мальчика — он осознавал, что дети не могут этого понимать, и что его сознание старше тела.

Это было тоже странно.

Впрочем, ничего не выходило за пределы гениальности.

Сестра, конечно, это замечала, но ничего не говорила, и за это он был ей невероятно благодарен.

Мальчику казалось, что Мия если не знала, то хотя бы догадывалась о дружбе с кем-то не из племени.

Магни не знал, как рассказать ей об Аране, а потому тянул с рассказом.

Впрочем, это не самое страшное, что с ним случалось, — слишком явное внешнее сходство с Иккингом вызывало неудовольствие племени — первенца вождя поминали недобрым словом, его, что не удивительно, не любили.

Злым предзнаменованием люди считали это сходство.

А Мия, всегда шедшая за братом, нередко заступалась за брата и не стеснялась применять в убеждении кулаки.

И если с малых лет начавший наравне с другими детьми тренироваться Магни любил кинжалы и луки, Мия с удовольствием забрала себе боевой топор Иккинга, подаренный тому отцом перед началом тренировок на Арене.

Вдруг раздался протяжный вой сигнального рога.

Трижды.

Драконы…

Налет!

Среди бела дня?!

Ну ладно, уже вечерело, через часок и солнце зайдет, но…

Ох… А ведь пока дети играли в лесу, начало темнеть!

Нет у них этого часа.

Минут десять только, за которые они едва ли успеют добраться до деревни — они опять играли в Овраге и потеряли счёт времени…

В таких случаях близнецам было наказано без промедления мчаться обратно в деревню, нельзя оставаться в лесу ночью — это главное правило.

Магни, недавно заметивший, что неплохо видит в темноте, схватил сестру за руку, и дети бесшумными тенями отправились домой. Мальчик одному ему ведомыми тропинками вывел сестру из леса и…

Сердце застучало так, что, казалось, это стало слышно даже Мие.

Деревня горела.

Они никогда не были во время налетов на улице — мать всегда запирала их в доме в такие моменты, боясь скорее не того, что они подвергнут себя опасности, а того, что будут мешать.

Но сейчас до дома, до безопасного укрытия, было слишком далеко — они бы просто не сумели добежать.

Взрослые смогли бы, но они-то дети…

Мия и Магни замерли, как вкопанные, с ужасом глядя на огненное море, страшные силуэты драконов и не менее страшные лица викингов.

Олуховцы бились отчаянно, зло и стремились к одной единственной цели — убить всех драконов в поле их зрения.

От них разило ненавистью.

И это пугало больше всего.

Ведь драконы на разный лад буквально ментально кричали о своем отчаянии и безысходности.

Раздался знакомый и вселяющий ужас в сердца викингов свист.

Ночная Фурия.

Странно, но после рассказов Арана и собственных снов Магни не боялся этого дракона.

Других опасался, а этого — нет.

Вдруг громадная тень мелькнула перед детьми, и прямо перед ними приземлилось изуродованное шрамами Ужасное Чудовище, вспыхнувшее факелом (или же их собственным погребальным костром?).