Пока драконы отвлекали внимание, одновременно зачищая корабли, Фурии пробирались внутрь и освобождали узников.

Но Арану и Алору была в этом деле отведена особая роль — на головном корабле они должны были пробраться в каюту капитана и забрать все имеющиеся там документы — письма, карты, планы.

Всё, что может привести к главной базе Охотников.

И потому, проходя сквозь пламя, они были полностью сосредоточены на своей задаче, точными ударами выводя встречающихся на пути противников из игры.

— Отродье Бездны! Демон! — зло, словно выплюнул слова какой-то Охотник и бросился на него, крепче перехватывая секиру.

Аран представил, как выглядел со стороны, и ухмыльнулся, обнажая острые белые зубы.

— Вроде человек, разве нет? — зло усмехнулся он, с лёгким усилием перерубая лезвие секиры мечом, сильно этим удивляя и даже пугая своего противника.

— Отойди, тварь!

Теперь былой отваги в голосе охотника не было.

Только страх.

Это хорошо — страх путал мысли, мешал принимать взвешенные решения, а значит, заставлял противника ошибаться и очень играло на руку Арану, ведь противник в его глазах таковым перестал быть — настоящий воин никогда не показывал своего страха своему врагу, даже если ему хотелось подвывать от ужаса, ведь это слабость, которую стоило хранить при себе.

Конечно, чисто драконий азарт был не чужд Арану, но он прекрасно понимал, что сейчас не место и не время для того, чтобы отвести душу и схлестнуться в схватке с достойным противником.

Тем более, таковых в пределах видимости не наблюдалось.

А потому коротким, невообразимо быстрым движением отрубил мужчине голову и направился дальше, к капитанской каюте.

Алор в это время успел освободить всех пленённых драконов и благополучно добивал оставшихся в живых охотников — свидетелей не должно остаться ни при каких обстоятельствах.

Забрав искомое, попутно добив раненого капитана, Аран бросился к Алору, и они покинули корабль, прекрасно зная, что свою работу они сделали, а подчинённые закончат свою.

Корабли затопят, Охотников добьют.

Свидетелей остаться не должно.

***

Дагур, получивший прозвище Остервенелый, ухмыляясь, смотрел на горизонт.

Утром завтрашнего дня он и его свита (ну, и вся армада, куда же без неё, родимой?) отправятся на Олух для очередного подписания мирного договора между Берсерками и Лохматыми Хулиганами.

Формальный, казалось бы, договор, имел мало значения — главное, что Дагур сам хотел этого союза. Теперь, обретя контроль над собственным разумом и пересматривая все свои действия в детстве, молодой вождь понимал всю собственную глупость и нелепость.

Конечно, это бесило.

Он хотел, чтобы в нём видели не бешеное животное, совершенно безумное, погрязшее в кровавой ярости, а сильного, мудрого и жестокого порою в своей безоговорочной справедливости вождя.

Великого лидера великого племени.

Но раньше у него это получалось слабо.

Потакая своим слабостям, подкармливая собственное безумие, он был жалок, пусть окружающие его боялись.

Слабаки! Бояться бешеного животного!

О, Тор! Как он был смешон.

Но он вернул себя.

Сумел собрать бьющийся в агонии разум, сумел укротить собственные амбиции.

И всё для неё.

Для Хедер.

Не для чужих племён он старался, и даже до недавнего времени не для собственного, ведь плевать он хотел на надежды и чаянья чужих ему людей.

Для сестры.

Только для неё.

Дагур хотел, чтобы сестра им восхищалась. Чтобы она верила только в него, чтобы она приходила за помощью к нему. Чтобы она называла его братом. Чтобы она больше никогда не смотрела на него со смесью отвращения и страха.

Он устал от этого животного ужаса.

Ведь так просто заставить других при помощи страха.

Но разве настоящие воины идут самым простым путём?

Намного сложнее вызывать верность из уважения и восхищения. А потому он будет добиваться именно этого.

Пусть племя боготворит его.

Пусть видит его великим воином и мудрым правителем.

Он сделает всё для этого.

А ведь недавно, когда Хедер ещё не нашлась, он и не помыслил бы о подобном.

Берсерк позволил себе чуть безумно оскалиться при воспоминании о кровавой расправе над мучителями сестры.

На самом деле, Хедер пропала, когда ему было лет тринадцать, — она вместе с их матерью отправилась в путешествие на дружественный остров — ответный визит жены вождя, всё в рамках традиций.

Однако на их корабль напали драконы.

Об этом он узнал от двух выживших и сумевших вернуться воинов (он потом лично выпустил кишки обоим за то, что они принесли сию дурную весть, и Освальд, их отец, никак не сумел ему помешать). Берта наравне с воинами её свиты храбро сражалась, защищая малолетнюю дочь, и погибла от когтей взбесившегося Ужасного Чудовища.

Корабль затонул, девочку, кажется, подобрали увидевшие обломки рыбаки, а их, воинов, нашли лишь спустя несколько дней.

Кажется, он именно тогда сошёл с ума.

И стал столь люто ненавидеть драконов — убийц своей матери. И виновников предполагаемой гибели сестры.

А младшую сестру он любил, опекал её, защищал.

И, видимо, именно её исчезновение послужило причиной его безумия.

А отец, слабохарактерная размазня, ничего не предпринял для поисков единственной дочери, уверовав в её гибель.

Освальд честно оплакивал их, но он, располагая громадной по сравнению с другими племенами армадой и тысячами обученных воинов, даже не попытался найти хотя бы гнездо убийц-драконов! А ведь они могли разорить его, к Хель вырезав всю стаю!

Но вождь предпочёл лить слёзы, пусть и по ночам, пусть и лишь когда его никто не видел.

Подобное поведение было недостойно великого лидера.

Ведь тот же Стоик Обширный, который, надо заметить, в детстве бесил его невероятно, тоже оказался в подобной ситуации — лишился жены, а потом и своего ребёнка, но он остался символом своего народа, ничем не показывая своей боли.

Он делом, а не словами, доказывал свою ненависть.

Ещё больше Дагур сошел с ума, когда пропал отец. Освальд Разлюбезный всё так же, верный своим обычаям, отправился нанести визит своим союзникам, оставив управление островом на подросшего сына.

Весть о пропаже отца его по-настоящему сломала.

На виду, для всех, он упивался свалившейся на него властью, но на самом деле, он чувствовал всё более и более разрастающееся одиночество — никого из родных рядом не осталось.

И никому он не мог доверять.

Когда, возвращаясь из очередного завоевательного похода, окончившегося, естественно, победой, он услышал о том, что его воины нашли девушку в обломках корабля на берегу острова, на котором они остановились для пополнения запасов пресной воды, он просто приказал привести её к нему.

Вот только окрылённые победой вояки совсем не собирались выступать благородными спасителями юной девы, напротив, собирались воспользоваться.

И приказ вождя в запале попросту проигнорировали.

Даже для Дагура это было слишком.

Он, охваченный гневом, отправился разбираться в этом безобразии — в его войсках всегда царила железная дисциплина, так что же сии наглецы себе позволяли?! — и увидел не просто напуганную незнакомку.

Он увидел знакомые, родные глаза и такую знакомую чёрную косу, совсем как у их матери…

Девушка не собиралась сдаваться и яростно сопротивлялась своим «спасителям».

— Хедер… — только и смог прошептать тогда он.

А после этого — кровавое марево, и воспоминаний практически не было. Только то, как он заставил этих тварей, недостойных называть себя Берсерками, захлёбываться собственной кровью и хрипеть.

Сестра тогда дико испугалась.

Да, тогда он предстал перед ней именно так — как дикое, бешеное животное.

Хедер вспомнила его не сразу.

Но вспомнила — и родные, зелёные, совсем как у неё, глаза, и голос брата, и собственное детство, и руки отца, и родной остров, на который он не преминул забрать сестру.