Она снова ждёт ребёнка.

Сын.

Так ей сказала Готти, когда девушка опять пошла к ней с жалобами на здоровье. Старейшина посоветовала Инге меньше сидеть дома, больше гулять, желательно по лесу, ведь там нет ветра, неизбежного на берегу.

День стоял тёплый, солнце жарило изо всех сил. Это лето вообще выдалось на удивление жарким и сухим.

Детям исполнилось три года, и теперь они, подвижные, самостоятельные и умные, появлялись в самых неожиданных местах.

Именно поэтому молодая мама решила совместить приятное с полезным, гуляла по лесу вместе с детьми, искренне не понимая, почему же люди не любили бывать здесь.

Мия, весёлая и озорная девочка, оправдывая своё имя, порою бывала невероятно упряма и, если того требовала ситуация, то есть почти всегда, кулаками доказывала свою правоту своим друзьям.

Она всегда рвалась вперёд, за ней нужен глаз да глаз…

Девочка пыталась заставить брата играть с собой, пытаясь спрятаться, исчезнуть из виду.

Магни был с самых пелёнок серьёзен и молчалив. Он мало проводил времени со сверстниками, постоянно крутясь возле Плеваки.

Интерес к кузне радовал мужчину, явно воспарявшего духом, когда стал неожиданно обнаруживать рядом с собой берущегося словно из ниоткуда мальчишку, смотрящего на всё своими серьёзными глазами, в самой глубине таилось любопытство и что-то такое, что заставляло вздрагивать любого, кто вздумал играть в гляделки с сыном вождя.

Сходство с Иккингом было особенно ясно именно кузнецу. Только трёхлетний мальчишка походил на своего брата в возрасте десяти-двенадцати лет. А в три Иккинг был больше похож на Мию — любопытный, весёлый, озорной.

Походка, жесты, манера говорить, мимика…

Напившись, Плевака всегда называл мальчишку Иккингом, чем вызывал неудовольствие Стоика.

Ибо однажды чересчур серьёзный для своего более чем юного возраста мальчик подошёл к отцу и попросил: «Расскажи о братике!»

Мальчику до этого никто не говорил о погибшем старшем брате, не хотели травмировать психику ребёнка, ведь потом последовал бы весьма логичный вопрос: «А где братик?»

Магни всегда говорил про Иккинга «братик», очень злился, когда того поминали плохим словом и очень внимательно слушал редкие упоминания о брате, старательно всё запоминая и в меру своих сил обдумывая.

Магни любил лес.

Слишком серьёзный ребёнок только здесь столько улыбался. Особенно мальчику нравился овраг за Вороньим мысом.

Красивое, живописное место в этот раз было каким-то особенным. Резные тени от деревьев на сочной, молодой траве складывались в причудливые узоры.

Уже давно не были видны проплешины от пламени, не было копоти на каменных стенах, находящийся в укромном углу странный бугор зарос всё той же густой травой.

И лишь причудливым образом разбросанные рядом с тем бугром камни вызывали смутное беспокойство. Словно эти камни когда-то были одной глыбой. Да неизвестного происхождения узкие параллельные борозды на каменных стенах…

— Зря ты здесь ходишь, Инга, — вырвал из размышлений девушку голос Астрид. — Да и мелким здесь лучше не бывать.

Молодая жена вождя с недоумением посмотрела на свою неожиданно вышедшую из-за скалы подругу. Инга огляделась ещё раз, взглядом проходя по каждому камешку и каждой травинке в поиске угрозы для малышей, игравших сейчас на берегу пруда.

— Почему? — сдавшись, не найдя угрозы, спросила Инга. — Здесь красиво.

— Этот овраг считают проклятым, — пояснила Хофферсон. — Здесь убили Ночную Фурию.

Так получается те страшные события, про которые никто не хочет ей рассказывать, произошли тут?

Такое мирное место стало последним пристанищем Порождения Молнии и самой Смерти!

Кто бы мог подумать!

Но…

— Да? Я не знала… А Магни здесь нравится.

Как подтверждение этих слов раздался весёлый смех мальчика, заставивший вздрогнуть Астрид. Девушка прикрыла глаза, стараясь скрыть что-то в них мелькнувшее.

— Иккинг тоже любил это место, — с горечью сказала Астрид, отвернувшись.

Она до безумия боялась за мальчишку, ужасающе похожего на своего старшего брата.

Ничего, уж этому они даже повода оступиться не дадут.

Пример Иккинга был слишком показательным.

***

Радмир так и не сумел найти сестру, но, признаться, он и не надеялся — поиск был не ради того, чтобы найти, а ради того, чтобы не потерять себя, не сойти с ума от бесконечного одиночества.

Да, ему, сыну плуга и мотыги, простому селянину из западных земель до щемящей боли в груди полюбилась великая Дикая Степь.

И запах цветущих трав.

И сухой ветер.

И бесконечный простор.

Когда вышедшая однажды к его костру девушка, которой он совершенно не удивился, ведь он столько лет провёл рядом с маленьким чудом, совершавшим поистине невозможное, предложила пойти с ней, он огласился.

Она тоже не удивилась.

Философия Кабур Не’та Тал вообще не располагала к удивлениям — всё воспринималось людьми этого народа с определённой долей фатализма.

Чем-то это напомнило отношение Мирославы к жизни и действительности.

Различие во внешности не было барьером — никто не обратил на это совершенно никакого внимания.

В людях для них была важнее душа, их внутренний мир, а не внешность, ведь тело — всего лишь сосуд, всего лишь простая оболочка для чего-то большего, чем способен понять человек.

Чем больше он проводил времени рядом с Айшей, ставшей для него наставницей, сумевшей помочь найти свой внутренний покой, тем больше он он обретал равновесие.

Прекратил метания.

И Радмир успокоился.

Он всё ещё до безумия любил Степи, но в этом уже не было того полубезумного хватания за последний шанс.

В этом уже не было поиска избавления.

Это было его личное смирение.

Айша словно учила его жить заново. Жить не ради того, чтобы вкусно есть и много спать, а ради своей идеи, ради Цели, коей для юноши стала сестра, встреча с ней.

До самой весны Радмир странствовал вместе с кочевниками — народом Айши, до самого цветения яблонь он познавал их культуру и жизненный уклад.

Но до этого он столь же прекрасно познал на самом себе всю жестокую красу беспощадной Зимы в степях.

Да разве ж знал он раньше о буранах?

Ничего он не знал.

То, что видел он до этого, — не метели.

Истинная стихия предстала перед ним на третье полнолуние после первого снега — было невероятно холодно, на усах некоторых мужчин облачка пара оседали инеем, не успевая раствориться в морозном воздухе. Сугробы появлялись словно из ниоткуда: вот — ты стоишь на ровном месте, и вот — прямо перед тобой гора снега. Было невозможно увидеть даже соседнюю юрту — про что-то дальше речи и не шло.

И в самый отчаянный миг он был уверен — он видел белые силуэты странных созданий с крыльями.

Они, словно призраки, кружили над селением, но не нападали — лишь наблюдали непонятно за чем конкретно.

Никогда не видел таких зим доселе Радмир, путь и жил он севернее, и холода у них бывали и более страшными. Но не было у них никогда этого пронизывающего до костей ледяного ветра степей.

Можно было сколько угодно кичиться тем, что человек покорял природу, вырубал леса и покорял моря, как те торговцы, что часто посещали его родное селение, но на деле истинная Стихия не подвластна никаким разумным — она была равнодушна и жестока, и не было никакого смысла пытаться её укротить.

Можно было лишь восхищаться и преклоняться.

Что и делал Радмир, помня о словах сестры.

Да, он больше не верил в Богов — слишком откровенно и подробно об этом говорили дневники Мирославы, что та оставила зачем-то ему.

У юноши осталась лишь чистая, незамутнённая вера в чудо.

И в сестру.

За себя же Радмир не боялся — Айша взялась обучать его искусству боя, не желая, чтобы её юный друг пал жертвой собственной глупости или по причине недостатка знаний, которые она вполне могла ему дать.

Хотя, если быть честными, по-настоящему занимался учебой юноши отец Айши — Амир.