Только сплавившиеся в один два зелёных кристалла-накопителя (из которых он много позже сделает кулоны для своих подросших детей).

— Ты всё же убил его.

Это был не вопрос — утверждение.

Слишком меткое.

Чересчур много этих «слишком» для одного дня.

— Он не мучился.

А это — не оправдание.

Это — лишь попытка убедить самого себя.

Едва ли успешная.

— Быстро?

— Почти мгновенно, — со вздохом ответил Аран, несколько нехотя, но он знал, что лучше самому рассказать и так всё знавшей про него Видящей, чем выслушивать всё то же самое, но уже из её уст. — Я не понимаю, как это получилось — словно и не я был…

Ведь всё это рассказать нужно было в первую очередь именно ему — Мирослава и так наверняка знала всё.

А если не знала — догадывалась.

— Он узнал тебя?

— Да. И сказал, что прощает.

Осознание собственной силы и собственной же ничтожности по сравнению с ней, крывшейся внутри, было как вспышка молнии — ослепляло и пугало, дезориентировало.

Сбивало с пути.

И лучше всего сейчас было — замереть.

Разобраться во всём.

— Что же ты сделал такого, что так ошарашен теперь?

— Энергия… — попытался Аран подобрать слова для того, чтобы описать всё испытанное им, — она словно сама из моих рук вырвалась пламенем.

Взгляд и выражение лица Мирославы мгновенно преобразились — стали обеспокоенными и очень сосредоточенными, словно она прямо сейчас просчитывала все варианты уже с учётом открывшегося этого обстоятельства и пыталась понять, чем это все грозило.

— Какого цвета? — спросила она жёстко, требовательно, и промолчать в ответ было просто невозможно.

И какая-то надежда была в её голосе.

И скрытое отчаяние.

— Синий, — и надежда перевесила. — И словно — фиолетовый, как у Фурии.

— Понятно, — явно расслабившись, ответила Мирослава, словно её устроил ответ Арана. — Что-то ещё?

А молодой Страж попытался собраться с мыслями.

— Я видел призрака.

Мирослава этому явно не удивилась, даже не смутилась абсурдности этого высказывания, словно это было в порядке вещей — она, что ли, предполагала такой вариант развития событий?

Впрочем, это же Видящая.

Чему тут удивляться?

— Кого? — спросила она только, совершенно невозмутимо. — Своего друга?

И снова — в точку!

— Да, и я в растерянности — ведь Руни — это перерождение Беззубика, как они могут существовать одновременно?

— А как ты можешь сосуществовать с Иккингом в облике Магни?

Этот вопрос ставил в тупик.

На самом деле, Аран не сумел до конца понять всю суть того феномена, которым было перерождение его собственного Разума, условно умершего, в облике его младшего брата.

— Мы разные люди, — заметил Страж, не забыв про себя добавить, что оба — живые. — И разные личности.

— Так и Беззубик — это другой Разум, не Руни, — растолковывала Мирослава ему снисходительно. — Это тоже совершенно другая личность.

— Как же так?

— Ты же Страж, пусть и сильнейший, не Видящий и уж тем более не Странник, потому и много нюансов упускаешь. Ты был прав — ты адепт Дха, Тьмы, как положено, на самом деле, в основном Небесным Странникам.

***

Как-то незаметно так случилось, что Сатин и Аран сыграли свадьбу.

Просто в один прекрасный день (в тот самый день, когда девушка только очнулась, на самом деле) Аран заявил, что раз всё равно никто не справится с трудной задачей спасения из тех ситуаций, в которые попадала она, благодаря своей просто волшебной способности находить приключения себе на голову и другим на беду, то этим и продолжит он заниматься, но уже на более законных основаниях, так как ученичество её, в большей своей степени, было окончено.

Сатин же, неожиданно, не стала возражать.

Так совпало, что было решено в один день праздновать бракосочетания правителей обоих народов — ждавший больше пяти лет Дагур более препятствий не видел, а потому развёл бурную деятельность.

Инга ему не мешала — женщина, наконец-то, наслаждалась покоем, когда она могла не бояться за себя и своих детей.

Вообще, история того, как за женщиной ушла немалая часть отказавшихся сражаться и уставших от бесконечной войны Лохматых Хулиганов, была совершенно неожиданной в плане того, что на её сторону встал, привлекая идти за собой, не только Сморкала Йоргенсон, как ещё один наследник Вождя, идущий сразу после Викара, при котором регентом была его мать, но даже Астрид.

Её решение прекратить бесконечную войну и найти наконец себе покой оказалось для народа неожиданным, но тот же Сморкала видел — всё закономерно.

Перегорело что-то в стальной Хофферсон — что-то, что не вернуть назад.

И тому, что условно мирная часть олуховских Лохматых Хулиганов ушла искать приюта у Берсерков, а не на завоёванных Стоиком островах — было тоже не удивительно.

Ведь всё держалось на Стоике.

С его гибелью — распалась громадная сила, началась грызня за власть, и только самые небрезгливые и отчаянные бросились туда, как вороны на место побоища.

Инга совершенно спокойно отнеслась к старшему брату своих детей — те, по крайней мере, его любили и безгранично им восхищались, а не принимать это во внимание было бы глупо и недальновидно, что было бы совершенно несвойственно вдове самого страшного и сурового Вождя одного из самых свирепых племён Варварского Архипелага.

По крайней мере, она была благодарна Арану за то, что он её, собственно, и сделал вдовой.

И вновь — завидной невестой с солидным приданным в виде целого жаждавшего мира и покоя, ручного труда племени, ушедшего за своим наследником.

И ведь Лохматые Хулиганы не растворились среди Берсерков — Дагур милостиво позволил племени, с которым его супруга за столько лет по-настоящему сроднилась, заселить один из условно захваченных, а на деле — диких островов.

Его и назвали Новым Олухом, на нём же и поселились чета Йоргенсонов, Торстон, всё так же не отходящий от своей сестры и своих племянников, Хофферсон, и даже Плевака — в мирное время нужны были не мечи и стрелы, а серпы и ножницы для стрижки овец, а тут без кузнеца было никуда.

Условие для Лохматых Хулиганов было одно — освоить остров.

Вспахать и засеять поля.

Развести скот…

В общем, заниматься всем тем, чем уставшие от так грезившейся им вечной войны Лохматые Хулиганы были только рады.

Даже если для этого пришлось жить в нейтралитете с драконами.

Вообще, новоолуховцы к раскрытию тайны личности Покорителя Драконов отнеслись весьма философски — выживает всегда сильнейший, а старший сын Стоика не просто выжил, а ещё и возвысился так, как не снилось ни одному простому смертному.

Жить хотели все, так что пытаться лезть в чужой монастырь со своим уставом никто не пытался — у всех и так было много работы, не до пустых размышлений о несбыточном.

История не знала сослагательного наклонения.

И размышлять о том, что было бы, прими они Иккинга таким, каким он был, было бессмысленно.

И глупо.

Сделанного не воротишь.

***

Тогда, в миг, решивший её судьбу, Инга не сомневалась, выбирая, куда именно направиться изгнанникам, ведь, по сути, конкретно у неё и её сына выбора-то особо и не было.

Но её удивило количество тех, кто отправился вместе с ней.

В том, что уставший от войны и бесконечных скитаний глава рода Йоргенсон примет её сторону, она как раз таки и не сомневалась — слишком повзрослел за эти четыре года выросший у нее на глазах мальчишка.

Где чета Йоргенсонов — том и Торстоны.

А вот решение двоюродной сестрички, пошедшей уже не в первый раз вопреки воле собственных родителей, бывших людьми крайне радикального толка, оказалось весьма неожиданным.

Хотя, если верить всё тому же Сморкале, — совершенно естественным и, несомненно, единственным путём это было для Астрид.

«Те, кто лицом к лицу встречался с Араном, потом хотят лишь мира!»

Было в этой фразе недосказанное «лишь бы не воевать с ним, ибо очень, очень страшно…»