Но смотреть, как горели дома, в которых ещё утром кипела жизнь — было больно.

Лес за деревней — тоже горел.

Едкий дым выжигал глаза, сильно покрасневшие и ставшие слезиться, заставлял кашлять, мешая дышать, и сердце билось сильно, слишком гулко, словно намереваясь пробить таким образом рёбра и сбежать подальше отсюда.

Скоро всё закончится.

Уже почти конец.

Почти…

В этот раз Покоритель Драконов был не в броне, да и не было у него на голове скрывавшего лицо шлема, и когда они оказались на достаточно близком настоянии друг от друга, Стоик понял, что забыл, как дышать.

Сердце пропустило удар.

Лицо это, такое родное до последней чёрточки, пусть повзрослевшее, вон даже шрамик, оставленный ему в детстве тем утащившим его Вал драконом, и эта рассыпь забавных веснушек, таких милых когда-то.

— Иккинг?! — невереще спросил мужчина, глядя в глаза своего самого главного врага.

Сын.

Его сын жив.

Все эти годы он был жив, и он же станет его убийцей — какая ирония.

— Нет, Стоик, это не наш сынок! — бормотала практически бессвязно обнимавшая его со спины Валка, уже давно и безвозвратно сошедшая с ума. — Ты же не уберёг его! Мы не уберегли…

Что же, это его судьба.

— Прости меня за всё, отец, — послышался полный горечи и раскаяния голос. — Мир твоей Душе, счастья в новой жизни.

И Стоика окружило невероятное спокойствие.

Фиолетовые искры в глазах того, кого он столько лет ненавидел, роились, множились и вдруг посыпались из пальцев потоками синего пламени, такого обжигающего, и такого… холодного.

Это странное пламя окутало его и Валку, захватило, плотным коконом, вышибая дух.

— Я прощаю, — успел только сказать он, заметив слёзы в глазах сына.

И мир погас.

Навсегда.

***

Где-то далеко-далеко, в доме Мирославы рыжеволосая девушка резко открыла глаза.

***

Аран бездумно бродил по пеплу, который теперь застилал весь тот клочок земли, когда-то, ещё совсем недавно бывший островом Олух.

Что же он натворил?

И зачем?

Он и сам не заметил, как ноги привели его в такой родной, до боли родной овраг, с которого всё началось и которым всё закончилось тогда, больше десяти лет назад.

Самые прекрасные и самые болезненные его воспоминания.

По-видимому, Овраг остался единственным местом, которое не пострадало — огонь не тронул его, хотя он и не особо охотно распространялся по заснеженному ещё лесу, уничтожая все безжалостно и равнодушно.

— О чём печалишься, vodˈika?

Аран резко обернулся, встречаясь взглядом с такими родными глазами, смотревшими на него насмешливо и чуть лукаво, но по-доброму…

— Быть того не может… — прошептал Аран неверяще.

— Ну почему же?

Перед ним стоял полупрозрачный дракон, словно сотканный из чёрного дыма, из самой тьмы, Ночная Фурия, бывшая олицетворением своего грозного названия, такая знакомая и такая родная.

Беззубик.

Комментарий к Глава 8

Главу посвящаю героически погибшему коту моего бывшего одноклассника. Кота я не видела никогда, одноклассника - несколько лет уже, но не разделить его боль не могу.

Котейка, тебе было шестнадцать лет! Ещё чуть-чуть и быть бы тебе совершеннолетним! Мир душе твоей.

Простите, если глава вышла мрачноватой

Аран(просто захотела):

https://vk.com/club147969315?w=wall-147969315_62

Да вы посмотрите что я нашла! Это же практически моя Сатин!:

https://vk.com/photo-147969315_457239201

А это просто милашки!:

https://vk.com/photo-147969315_457239202

https://vk.com/photo-147969315_457239203

https://vk.com/photo-147969315_457239204

Ну, с днём рождения меня!

========== Глава 9 ==========

Она до крайности удивилась, узнав, что прошло около полугода с той страшной, безумной битвы за тот клочок земли, в которой она по глупости своей пострадала, так нелепо подставившись под удар.

Полгода.

Шесть лун.

Сатин, уже более спокойная, приняла факт укрепления и усиления в принципе Связи между ней и её Мастером, ведь это означало, что не просто так она вернулась, не зря…

Мирослава, ставшая первой, кого девушка, очнувшись, увидела, спокойно и слегка снисходительно, как бабушка своей внучке, рассказывала обо всём произошедшем на протяжении этого полугода, не забыв упомянуть об Аране.

Что тот — всё это время провел рядом с ее кроватью, поддерживая Сатин собственной энергией.

Не давая уйти.

«Она — мой Свет…»

Столько всего в этих словах — и больно, и радостно, и страшно — неопределенность и какая-то недосказанность все же напрягала.

Причина, по которой тот всё же сорвался в путь в неизвестном направлении, тоже беспокоила.

А ещё беспокоила невнятная боль в груди.

Там, где раньше была Связь с Бурей.

А потом она вспомнила.

Нет.

Просто — нет.

И Связи больше нет, потому что Бури больше не было, вот и все — так просто, и так страшно в своей неотвратимости и невозможности что-то исправить.

Спасти.

Так, получается, чувствовал себя Мастер, потеряв Беззубика?

Почему-то не было ни убивающего горя, ни полного осознания трагедии — просто разраставшаяся в груди пустота и такой привычный и до боли родной покой.

И печаль.

Смутная, словно просто по привычке.

Родная печаль.

Потом, много позже, Мирослава честно призналась, что за пахучими и, надо признать, всё равно очень действенными, травами в отваре крылись ударные дозы Драконьей Мяты, которая, как уже было известно, на Стражей действовала не меньше, чем на их крылатых Братьев.

Оттуда и покой.

Мастер вернулся к Берсеркам спустя сутки после того, как умчался в неизвестном направлении. В тот момент на острове уже, помимо Венту, была ещё одна Фурия — она называла себя Хеттир.

Та, оказавшаяся наставницей Мирославы, тоже хотела встретиться с её Учителем.

Но вернулся Аран совершенно разбитым, потерянным — словно он лишился чего-то важного, столь неожиданно и странно, будто и не мог он предположить то, что чего-то «этого» можно было лишиться.

Что случилось?

Но как загорелись глаза Мастера, когда Сатин, стоя на пороге лекарской хижины, встречала его с усталой полуулыбкой.

И тихое, нежное «Одуванчик…»

Обнимать Мастера, уткнувшись ему в сильно отросшие и словно ещё больше потемневшие волосы, в которых запутались крупные, резные снежинки, слыша ритм его сердца, на миг сбившийся, было прекрасно, пусть и можно было уловить, как пахло от его одежды гарью и страхом.

Пусть.

Всё закончилось.

Теперь — всё хорошо.

***

— Что же ты сделал, Страж? — спросила Мирослава у Арана, когда тот, блаженно улыбаясь, вышел к ней, на улицу, отправив Сатин кушать — пусть она не отвлекается.

Взгляд Видящей был слишком пронизывающим.

Слишком.

Счастье, нескончаемо бившее ключом, словно прямо из сердца, пусть и не улетучилось, но отошло на второй план, уступая былым вопросам и переживаниям, терзавшим Драконьего Владыку всё это время.

— Я отпустил всех, кто отказался сражаться, — признался он наконец.

Тревожная и напряжённая складка меж бровей разгладилась — лицо Мирославы застыло вновь бесчувственной маской.

— И много их было? — спросила она почти безразлично.

Аран прищурился, но сделал вид, что не понял, о чём именно спрашивала Видящая, однако, всё же ответил:

— Больше тысячи ушло.

Мирослава даже не стала задавать ещё вопросов, утверждая, что говорила не об этом.

Аран молчал.

Его вновь начинало легонько потряхивать, ведь события сегодняшнего дня, перенасыщенного тяжёлыми впечатлениями, не могли пройти бесследно, не оставив своего отпечатка на состоянии молодого Стража, будь он хоть трижды Драконьим Королём.

Из головы не выходил образ исказившегося в душевной муке лица отца, а потом — его умиротворение, потустороннее спокойствие, с которым он говорил своё «Прощаю…»

А ведь от них с Валкой не осталось даже пепла.