Да, теперь Йоргенсон понимал, о каком страхе, окутывавшем всю душу, говорила Астрид — невозможно смотреть ему в глаза, не желая отвести взгляд.

Потемневшие белки казались практически чёрными на фоне ярко светящихся зелёным пламенем радужек — точно так же сиял потусторонним огнём кристалл, подобный тому, что так долго таскал на шее Магни.

Фиолетовые искры в по-драконьи узких зрачках и вовсе вызывали животный ужас.

— Надо полагать, Астрид тебе растолковала уже, что не совсем так, — насмешливо заметил Аран, от прерывая их гляделок.

Да, Сморкала не отводил взгляда, как бы ему не хотелось это сделать — перед хищником, которым был Покоритель Драконов, нельзя было показывать свою слабость.

Как нельзя было нарываться.

Спокойствие.

Да, именно Спокойствие ему сейчас было нужно — они всё равно были обречены, так зачем лишний раз трепыхаться, бесить своего убийцу

— Но должен же я был убедиться, — признался честно Сморкала.

Повисло молчание.

Аран, всё так же стоя в шагах в десяти от Сморкалы, прожигал ему душу своими чудовищными глазами.

Забавно, но даже у его Ночной Фурии взгляд был добрее.

Кстати.

Он настолько увлёкся самим Араном, размышлениями о том, кто станет его убийцей, что совершенно забыл про его ручное порождение Молнии и, вообще-то, самой Смерти, которое сейчас настороженно, но без агрессии изучало Йоргенсона.

— Я отпустил тебя в прошлый раз, — сказал наконец Аран, сделав шаг в сторону Сморкалы, и с каждым словом своим он становился всё ближе. — Дал шанс. Вы им не воспользовались.

На последнем слове их разделяло меньше метра, и только теперь Йоргенсон в должной мере осознал, насколько был высок Покоритель Драконов, и хрупкость его была совершенно мнимой — он был строен, не худ и уж тем более не тощ.

— Зачем ты пришел с войной в мой дом? — решительно заявил Сморкала, осознав в должной мере, что ему лично терять нечего, а Иккинг всегда был человеком чести, и вряд ли это изменилось.

— А зачем вы разоряете мой? — с неожиданной горечью и ещё более неожиданной усталостью сказал Аран. — Убиваете мой народ.

Вдруг Сморкала понял, что стоял перед ним не монстр, не злодей, тешащий себя вершением чужих судеб, а уставший от собственного бремени, но гордо несущий его, правитель сильного народа, как и они уставший от бесконечных воин.

Они все хотят мира.

Они все устали.

Они все — одинаковые.

И люди, и… драконы.

Эта мысль показалось до того простой и до того страшной, что Сморкала на миг забыл как дышать.

— Вот оно как… — прошептал он, все ещё не веря сам себе. — Тогда ты в своём праве.

Аран о чём-то задумался.

Надолго.

Быть может, его впечатлили это спокойные и обречённые слова из уст врага?

Печально, но врагом для него Сморкала быть не хотел.

— Забирай свою семью, женщин, стариков, детей и уходи, — сказал вдруг Покоритель Драконов, и что-то непонятное мелькнуло в его взгляде, что-то страшное, но дающее надежду на то, что, хотя бы кто-то спасётся.

— Что? — не поверил Сморкала своим ушам.

Примерещилось?

Или им дали шанс?

Но с чего бы это его противнику быть столь милосердным к тем, кто совершили такое страшное преступление, ведь, как говорится, за ошибки начальства всегда отвечали подчинённые, и это было особо применимо в их случае.

— Забирай всех, кто не способен за себя постоять и кто не хочет участвовать во всём этом безумии, — повторил Аран ровно, но уже с нажимом. — Я не трону вас, коли вы не станете в это ввязываться. Уходите. Через несколько часов здесь камня на камне не останется.

Вот оно что.

Действительно — шанс.

Выбор — стать предателем родного острова и вождя, но спасти семью, или обречь на гибель своих сына и беременную жену, но исполнить свой долг до конца?

Выбор очевиден.

— Зачем?

Это был единственный терзавший его в тот миг вопрос.

— Может, я и чудовище, — усмехнулся Аран мрачно, — но Сатин мне не простит гибели целого острова и сотен детей.

При имени Сатин что-то неприятно сжалось в груди Сморкалы — она явно была слишком дорога Арану, и тому стоило бы как раз мстить за то, что с ней случилось, ведь это так страшно…

— За Сатин ты как раз и мог бы отомстить, — озвучил Сморкала свою мысль обречённо.

— Она жива, — после паузы ошарашил своего собеседника Аран, глянув чуть удивлённо, но в его взгляде появилась какая-то странная теплота — сразу почему-то вспомнилось, что они вообще-то троюродные браться, пусть теперь Аран мог смело и не признавать этот факт.

— Что?

— Она выжила, — прошептал Аран с какой-то нежной, чуть печальной улыбкой, полной отголосков пережитого горя.

Полной смирения и какой-то грустной радости.

— После такой-то раны? Её же насквозь проткнуло той стрелой! Внутренности в кашу!

— Не утрируй, — вздохнул Аран. — Но да — я был бы своём праве, убей вас всех. За все те тысячи закоченевших трупиков птенцов. За мертвые тела детей.

Значит, Сморкала был прав в своих размышлениях. И от этого становилось еще горше — но теперь он жалел уже не себя и свой народ, а Арана.

— Это…

— Безумие, — послышалась подсказка.

— Да.

— Иди.

— Спасибо.

— Кровь за кровь. Ты — мне не причинял зла. Как и сотни других людей. Так идите с миром.

***

Нападение драконов оказалось настолько закономерным итогом всего того, что творилось все эти дни, что Астрид даже не удивилась.

Но она с усталостью поняла — не хотела она сражаться.

Ничего не хотела.

Но когда к ней подлетел буквально Сморкала, и пересказал кратко свой разговор с Араном, она, вздохнув, покивала и стала собираться — она уходила, что бы не вернуться.

Никогда не вернуться.

Когда, ступая на палубу драккара, она поняла, что Стоик так и не заметил в толпе, бесконечной, нескончаемой людской реке, что предпочла путь мира войне, ни Плеваку, своего вообще-то лучшего друга, ни Ингу, прижимавшую к себе Викара.

Да.

Мир.

Прощай, Олух.

Мир и покой тебе.

Вечный.

***

Окрылённый закончившимся победой походом, неожиданным возвращением Валки, таким чудесным, таким счастливым, Стоик проморгал момент, когда стоило бы заметить неладное, а когда опомнился — было уже слишком поздно.

Драконы.

Глупо думать было, что все их победы останутся безнаказанными, а Покоритель Драконов вечно будет оплакивать свою Ученицу, позволив Лохматым Хулиганам разорять гнёзда его ручных Тварей.

Уничтожение места, где были драконьи кладки, дорого им обойдётся, и это Стоик знал изначально.

Но он даже предположить не мог, что этот Аран решится на нападение.

Почему он не учёл это?

Самое очевидное?

Самое обидное, что Покоритель Драконов показал его людям, уставшим от бесконечных войн и запуганным, что он мог быть, в отличие от него, Стоика, милосердным.

Ведь тем, кто не желал сражаться, он позволил уйти.

И вот — десятки, почти сотня кораблей мелькали теперь своими парусами лишь на горизонте, и в деревне стало удивительно тихо и пусто.

Да, он был искусным, опытным и сильным воином, но его тело уже стало подводить — вместе с молодостью ушла и гибкость, и скорость, и только Валка, его верная, такая прекрасная Валка не отходила ни на шаг, словно навечно оставшаяся юной, прикрывала его, помогала выправить все огрехи.

Она столько лет жила с этими проклятыми тварями, но всё равно — ради него и рубила, и колола.

Его руки — по локоть в крови, она пропитала его бороду и одежду.

Всё горело.

На острове всё равно осталось не меньше пятисот верных ему воинов, но этого всё равно было слишком мало — один за другим они падали, истощённые, выбившиеся из сил, израненные и замученные, но до конца верные своему племени и вождю.

Их путь — прямо в Вальхаллу.

Но чем дольше он сражался, чем яснее понимал — это действительно, его последний бой, его лебединая песня, и уйти надо было достойно.