Само по себе чувство страха словно пропало в ней.

Был только удивительный в своём равнодушии покой.

И больше — ничего.

Ни переживаний, на миг блеснувших в сознании, тупым ножом резанувших по сердцу, почему-то внутри неё, заставив это самое сердце, саму её душу болеть и плакать от накатившей тоски.

Всего миг.

А глаза Мирославы — колдовские, проницательные, но — чуть усталые. Совсем, стало быть, как у мудрой Старейшины очень старого Гнезда, к которой пришли за советом ещё юные птенцы, и стали задавать наиглупейшие с точки зрения взрослых вопросы.

Взрослые эти не понимали, что эти птенцы только учились, что сами они когда-то так же приходили к Старейшине за советом и помощью.

И она, прекрасно всё понимавшая, старалась не выдавать своего утомления и подробно и доступно рассказывать всё, что интересовало пришедших, ведь, пусть ей и было всё это известно, это вовсе не означало, что это известно было всем.

Странная ассоциация, если честно.

Но, безусловно, интересная.

Почему же Мирослава, ровесница самой Сатин, казалась ей бесконечно мудрым и бесконечно древним существом, которое продолжало наблюдать за живыми со снисходительностью принявшего человеческую личину и не желавшего выдавать себя бога?

Почему в глазах её гасли и зажигались звёзды?

— Какая любопытная, — разбила повисшую на неопределённое количество времени тишину Видящая, чуть лукаво усмехнувшись.

— И всё же?

Мирослава вздохнула, и лицо её вновь словно стало маской — ни чувств на нём нельзя было увидеть, ни эмоций.

Ни-че-го.

— Мы находимся сейчас далеко за чертой жизни и смерти — здесь их просто нет, — ответила девушка ровно, тщательно подбирая слова, пытаясь объяснить понятные ей термины и понятия доступными для Сатин словами. — И никогда не было. И не будет.

— Ты так уверенно себя ведешь… — наконец решилась вслух заметить молодая Одарённая. — Не в первый раз тебе довелось здесь оказаться?

Мирослава только усмехнулась.

А глаза-то — как два осколка льда.

— И даже не в десятый, — послышался спокойный ответ. — Моя Душа, по крайней мере, в Звездных Кругах оказывалась раньше весьма регулярно, и воспоминания об этом, признаться, были далеко не самыми приятными.

— Потому что страшно? — набралась наглости Сатин.

Мирослава вдруг замолчала, задумчиво смотря на ляпнувшую глупость девушку, и понимая, что они с Араном: два сапога — пара…

— Потому что одна.

— А с… проводником — не страшно?

Видящая одобрительно улыбнулась правильно подобранному слову и покачала головой, отвечая:

— Нет, думаю.

И вновь — тишина.

— И куда же теперь? — уже как-то растерянно спросила Сатин.

Она внимательно оглядывала всё, что их в тот миг окружало, исключая только сам Круг — тот был всё таким же, каким она его помнила по разным иным местам, а вот близкие и в то же время такие бесконечно далёкие огоньки звёзд, мерцавшие самыми разными, совершенно умопомрачительными цветами, были совершенно незнакомыми…

Это было удивительно.

Здесь было совершенно тихо — невозможно было услышать ничего, кроме дыхания и биения сердца.

Её собственного и Мирославы.

Здесь было невероятно спокойно.

Все печали и заботы отошли на второй план, оставшись где-то там — далеко, недостижимо далеко в этом бескрайнем космосе, на крохотной, забытой всеми планете.

И, как ни странно, несмотря на довольно интересную компанию мудрой и явно очень много встретившей на Пути своём Видящей, было почему-то до зубовного скрежета, до тихого воя и трясущихся рук, до побелевших сжатых кулаков, до слёз одиноко.

— А куда ты хочешь?

Вопрос застал врасплох.

Как бы то ни было, а Мастер редко давал своим подчинённым, и Ученикам в том числе, выбирать — всё их творчество было ограничено разнообразными вариантами выполнения его, Короля, Воли.

И она очень долго считала подобное положение вещей совершенно естественным — привыкла, стало быть.

Или просто никогда не задумывалась.

— Я… — Сатин и опомниться не успела — слова полетели вперед её мыслей. — К Арану хочу.

— Уже просто Аран?

Мирослава лукаво улыбалась.

— К Мастеру, — исправилась Сатин.

— Назад, то есть? — уточнила Видящая.

— Конечно.

Что-то неуловимо изменилось во взгляде её — появилась какая-то жалость, смешанная со странным, мучительным одобрением.

— Что же… Это твой выбор, — кивнула она. — Но будет больно. И… хочешь ли ты возвращаться туда, где остался охваченный безумием монстр, сдерживаемый лишь своим человеческим обликом.

Монстр?

А разве её идеальный во всём Учитель хоть когда-то был человеком?

Разве люди способны быть такими, как он? Удивительными в своей Воле, способными добиться безоговорочной верности у десятков тысяч себе подобных? Пусть и Мастер её не был совершенен, и был примером многих недостатков, присущих, увы, слишком многим наделённым властью разумным — профдефформация, однако.

Был ли он человеком?

Или он есть то, кем его называют — Ночная Фурия в людском теле?

Монстр…

Разве она этого не понимала? Не видела, как с каждой минувшей луной её Учитель становился всё более и более жестоким, бескомпромиссным и авторитарным, переставая прислушиваться к чужому мнению, к чужой точке зрения, делая исключение только для самых своих приближенных — для своих Учеников и Братьев.

Но чтобы его, величайшего из Стражей последнего тысячелетия, сама Видящая назвала Монстром? Что же он натворил?

— Если моё отсутствие заставило его стать таким, то я просто не имею права его оставить, — заметила Сатин.

Мирослава, молча наблюдавшая за размышлениями своей собеседницы, не решавшаяся их прервать, была похожа на тень, обретшую почему-то человеческое лицо.

— Ты ведь не хуже меня, Сатин, знаешь — он уже был таким. Всегда был. Просто твоя глупость помогла Монстру до конца стряхнуть с себя сон.

Завуалированное обвинение больно кольнуло, попав в самую цель, — ей в сердце.

Её вина.

Очаровательно.

— Какая разница? — покачала головой Сатин. — Я ещё не всё закончила там. Не всё сказала.

Вдруг с лица Мирославы словно маска слетела — она широко и очень тепло, по-сестрински, или даже по-матерински улыбнулась, вызывая желание точно так же улыбнуться в ответ — просто так, чтобы у неё тоже разлилось по душе тепло.

— Я рада, что не смогла сбить тебя с пути, — призналась Видящая.

— А могла?

— Это моя обязанность, — послышался тяжелый вздох.

— Сбивать с пути? — уже Сатин внимательно посмотрела на Мирославу, чуть прищурившись.

Откровения Видящей были занимательными, но обдумать их стоило чуть позже, когда появится возможность.

— Давать выбор, — поправила девушку Видящая.

— Но кто ты?

— Минувшая Буря знаменовала, как оказалось, рождение одного из моих братьев или сестёр, — сказала Мирослава вместо ответа.

— Что?!

***

Руни чувствовал приближение чего-то… странного.

Не страшного, не опасного и не, наоборот, радостного, а — именно странного, непривычного, необычного, чего-то выходящего за рамки ставшей привычной для него жизни.

Причём, коснётся его это «странное» только косвенно.

А к кому это относилось напрямую?

Руни попытался сосредоточиться на своих ощущениях и предчувствиях, но ничего, что могло бы подсказать ему разгадку, не находилось, кроме того, что нечто подобное испытывал, если верить словам друга, и Магни — о чём тот не преминул поделиться.

Магни и Руни.

Иккинг и Беззубик…

Что их связывало, кроме того, что они — названные братья?

Хотя…

Стоп!

Руни и Магни — Ученики и братья, названные и даже частично кровные, Арана, который и был Братом Фурии, который постоянно влипал в какие-то неприятности по собственной и чужой вине.

Аран.

Во что он опять ввязался?

***

Аран был практически в бешенстве от того, что его подчинённые оказались такими бездарями, что допустили проникновение чужаков на его территорию и разорение малых Гнёзд его стаи.