Да, уже были безвозвратные потери.

И это бесило.

Так.

Держать себя в руках.

Только бы не сорваться…

Только бы не сорваться!

Видя, как его драконы, отобранные из числа добровольцев, перед которыми он озвучил задачу и спросил, кто готов был умереть за своего Короля, один за одним погибали, Аран ощущал, как его начинала душить ярость.

Луна, светившая в глаза, только раздражала.

Что же… Пришла пора выйти на сцену Алору и его «фурёнышам», а вместе с ними и самому Кровавому Владыке.

О том, что некая Армада двигалась в сторону территорий Драконьего Края, Аран знал ещё за несколько дней до того, как они добрались до самой границы — Сеть работала исправно.

За кораблями следили, рассчитывая место, в котором они пересекут границу.

Место, в котором их надо было перехватить.

И рассчитали.

И нашли.

И вот — результат.

Приблизившись к месту, назвать это полем было уж точно нельзя, битвы, Аран даже глаза прикрыл — практически родной запах крови, боли и чужого отчаяния перемешался с копотью и палёной плотью.

Запах его победы.

Горький, практически тошнотворный.

Как и сами его победы, по сути.

Но он клялся делать всё, чтобы защитить свой народ, свою стаю, которая доверила ему свои судьбы, свои жизни, свои Души, свои семьи, в конце-то концов!

И обманывать их доверие было нельзя.

Непростительно.

Он стал Кровавым, чтобы они не были больше ими.

Он раз за разом окроплял свои руки в чужой крови, чтобы это не приходилось делать его подданным, чтобы их не заставляли нападать на людей и непременно погибать.

Ведь сейчас с его стороны бились добровольцы.

Только они.

Он мог приказать, но зачем?

Чем он был бы лучше той же самой давно покойной Красной Смерти, в таком случае?

А чем он лучше был сейчас?

Неизвестно.

Конечно, его драконы были слепо верны ему, уж не знал он почему, как ни искал ответ — найти его так и не сумел, и потому могли прийти сюда, даже не осознавая, что их ожидало.

Не готовые сражаться.

Не готовые убивать.

Не готовые умирать.

Но думать об этом было уже слишком поздно — жребий был брошен, битва была уже в самом разгаре, и ничего изменить уже было нельзя.

Просто невозможно.

Они сражались за него.

И он сражался за них.

Рубил головы с плеч, колол сердца, стараясь быть милосердным в собственной жестокости — чтобы не мучились его противники, чтобы не могли их Души проклинать Арана за причиненные страдания.

Они даже не успевали ничего понять.

Ничего они не успевали.

Даже закрыться.

А вот этот успел — попросить у кого-то прощения, перед тем, как и его голова заскакала по пропитавшимся кровью, провонявшим болью и бессильной ненавистью доскам.

И Аран просил прощения.

У всех них просил.

Души были едва ли виноваты в преступлениях единственного своего Разума, и ненавидеть Души смысла не было.

Вообще ненавидеть было бессмысленно.

Глупо.

Он отпускал их с миром, желая счастья для нового воплощения.

Как в самом начале.

Великие Небесные Странники, он ведь действительно стал забывать в этой бесконечной череде жесткости, с чего он начал и для чего он всё это затеял, стал только бессмысленно проливать чужую кровь, упиваясь своей силой.

Не делало ему это чести.

Много ли чести в том, чтобы победить слабого?

Много ли чести в убийстве?

Не было времени сомневаться, и он не сомневался — от его действий зависело слишком много: жизни и благополучие, здоровье и свобода его стаи, его семьи, его Гнезда.

Аран не знал, сколько уже это длилось, не знал, скольких он уже потерял безвозвратно — все слилось для него в бесконечную череду смертей и, вот забавно, невозможно было отличить — где человеческая, а где драконья Душа решила продолжать свой Великий Путь.

Не по своей воле, конечно.

Сила всё ещё бурлила в его крови, она пьянила получше любого, даже самого дорого вина, она шептала уставшему Разуму, чтобы он перестал сдерживать монстра, живущего внутри.

Чтобы отпустил себя.

И с каждый мигом сопротивляться становилось всё сложнее и сложнее.

Может, она права?

***

Это было настоящее безумие.

Сморкала уже и отвык от того, что подобное бывало в этой жизни, и от этого становилось ещё страшнее — непозволительно расслабился, стал слишком слаб, слишком неумел для того, чтобы спасти себя.

Не ради самого себя стоило спастись — ради Забияки.

Ради их сына.

Сморкала не хотел, чтобы маленький Бранд Йоргенсон рос сиротой.

Молодой мужчина убивал драконов, как и мечтал когда-то в детстве, и делал это очень хорошо — быстро, эффективно и результативно.

В голове сами собой всплывали картины почти одиннадцатилетней давности, когда Иккинг при помощи своих уловок раз за разом побеждал на Арене, зарабатывая этим себе всеобщую любовь.

Какой малой оказалась за неё цена — всего лишь умение красиво убивать.

Какая мерзость.

И этим он когда-то хотел быть?

Этим заниматься?

Чем Сморкала так провинился перед Стоиком, что тот отправил своего самого преданного воина на верную смерть?

Этого, и только этого не понимал мужчина.

За что?

За какие проступки?

Впрочем, сейчас это было не важно.

Важно было найти у дракона, сейчас перед ним рухнувшим и ненадолго собственным падением оглушенным, ту особую точку, которая заставляла тварей отключаться в блаженстве.

Пусть.

Пока дракон не сопротивлялся, его проще было убить.

Без излишних страданий.

Он — человек, он — не зверь, упивавшийся чужим страхом и болью, чем зачастую и увы отличались слишком многие безумцы, слишком многие головорезы Стоика, особенно из числа тех, кто стал солдатами Олуха немного не по своей воле.

Он не будет мучить тех, кого можно отпустить безболезненно.

И пусть зачтётся ему это за чертой жизни и смерти.

***

Сатин с ужасом почувствовала, как её сердце стало биться в разы быстрее нормы, как непонятной природы паника затопила её сознание, и слишком много сил понадобилось на то, чтобы обуздать себя, вернуть себе контроль над собственным разумом.

После того, как почти три с половиной года назад ей довелось побывать под ментальным контролем другого Вожака, девушка стала яростно оберегать собственный разум, строя нерушимые щиты.

И научилась она этому… у Магни.

У мальчика оказался настоящий талант именно к защите своего сознания, и с него действительно можно было брать пример.

Теперь её ментальные щиты не мог пробить даже её Учитель, и именно этот факт Сатин считала наивысшим подтверждением достигнутого ею успеха, ведь Мастера Разума лучше его не знали во всём Варварском Архипелаге.

Но если это не могло быть влиянием из вне, то чем была вызвана эта тревога?

Она шла… изнутри?

Как странно.

Да, страх — практически ужас, так и не отпустил её, просто она теперь контролировала свои действия более или менее.

Но направлены они были не на себя.

А на кого?

На детей?

Нет, они сейчас мирно спали под неусыпным взором Тагуша.

Рядом с этим драконом им точно ничего не грозило — третий после Короля, даже она была четвёртой.

На Валку?

Её охранял Грозокрыл, ей едва ли могло что-нибудь грозить, ведь не была она такой уж важной фигурой в Драконьем Крае.

Не имела влияния.

Значит… На её Мастера?

Да!

Её Учитель был в беде, и, судя по всему, только ей под силу было ему помочь. Пусть это звучало совершенно глупо, так наивно, по-детски, но иного варианта она просто не видела.

Нужно было его спасать.

Защитить.

На мгновение, всего на краткий миг, девушке стало очень смешно — она собралась неизвестно куда и неизвестно как спасать своего грозного Мастера, от которого как раз таки и надо было бы зачастую спасать разумных.

Он вообще в последнее время сам не свой был.