Но не против такого громадного их количества!

Их отправили на убой.

Они были смертниками.

Но зачем это всё их нанимателю?

Зачем ему было подставлять совершенно незнакомых ему людей, которые ему ничего плохого не сделали, никому из его окружения дорогу не переходили, да и не могли — не те категории у них.

Это глупо.

Это бессмысленно

Это правда.

Когда густая, липкая тьма окутала мир, а солнце, их последняя, а потому и такая бессмысленная надежда, беспомощно утонуло в равнодушном и порою таком безжалостном море, Бьёрн уже смирился.

Что бы там ни задумал их наниматель, он и его ребята уйдут достойно!

Жаль, он не попрощался нормально с женою.

Поссорился с ней, с глупой, и не извинился.

Полная луна, налившаяся каким-то голубоватым, жестоким и холодным светом, смотрела на мир свысока, затмевая своим блеском сияние звёзд.

От этого само небо казалось ещё чернее.

Откуда-то с кораблей, идущих впереди, пришло распоряжение — они остановятся на ночь возле темневшего сейчас невдалеке острова, а часть и вовсе сойдёт на него — необходимо было, на всякий случай, пополнить запасы пресной воды, ведь сколько им плыть, было неизвестно.

Им — неизвестно.

Бьёрн знал — нисколько.

Никуда они уже не поплывут.

И те огоньки, сотни, тысячи огоньков, чем-то напоминавших звёзды, но только намного ближе, на земле, зажегшихся в этой беспросветной тьме, были тому прямым подтверждением.

В повисшей тишине послышался отдалённый и расстоянием заглушённый, но там, вблизи, явно громкий боевой клич.

И небо вспыхнуло алыми разводами.

И полился с этого самого неба огонь на палубы кораблей, где сонные и ничего не подозревавшие люди не сумели вовремя среагировать, за что и поплатились.

Смотреть на то, как его ребята горели заживо, не хотелось — детские и юношеские воспоминания были слишком яркими.

В плохом смысле.

Послышались крики, и воины решили оправдать своё название, стреляя в проклятых тварей и даже иногда попадая, благо зарево от горящих кораблей помогало не потерять в темноте этих порождений мрачного Хельхейма.

Вдруг послышался знакомый всему Варварскому Архипелагу свист, причем — многократный.

Сердце Бьёрна ушло в пятки.

Несколько Фурий.

Несколько.

Не одна.

Это конец.

Грохота взрыва мужчина практически и не услыхал, ведь тот был заглушён стуком его собственного сердца — он всё же был человеком, и ему, как и любому иному, было до безумия страшно.

Да, он тоже стрелял из арбалета.

Да, он тоже попадал, и раненые твари падали с громким воем в воду, а некоторые — на палубу, где их уже практически без потерь, разъярённые их коварством, добивали люди.

Неужели остальные не видели этого?

Это не твари такие умные были, о нет!

Просто руководил ими человек.

Вдруг на палубу корабля Бьёрна, оглашая свой позорный путь, упал раненный кем-то Змеевик, бешено сверкавший своими орехового цвета глазами, зашипевший и попытавшийся отползти, броситься в море.

Сбежать.

Спастись.

Улететь.

Но с пятью стрелами в теле сделать ему это было весьма проблематично, судя по всему.

Как сумел заметить мужчина, глянув мельком вдаль, твари оказались умнее тех, что зачастую нападали на острова (выдрессировал их, что ли, Покоритель Драконов?), ведь они не бросали своих раненых товарищей.

Спасали их.

Часть драконов, причём значительная, не одной восьмой от общего числа, подбирала выбитых из строя, утаскивая их куда-то во тьму, за которую проникнуть глаз Бьёрна уже не мог.

Однако этому Змеевику не повезло.

Вообще, воткнувшаяся в грудину секира ещё ни у кого не способствовала здоровой жизнедеятельности, пусть это и не убило на редкость живучую тварь.

Чтобы успокоить озверевшего от боли дракона, залившего своей кровью деревянные доски палубы, пришлось ещё с десяток стрел всадить в него, а ведь не все попавшие стрелы наносили урон серьёзнее, чем от царапины — толстая кожа была у тварей, и, пробравшись в его слепую зону, пробить кинжалом череп.

При этом, во время этого их подобия на танец со смертью, Змеевик направо и налево швырял свои шипы, и некоторых его ребят ими зацепило.

О них можно было забыть.

Им уже было не помочь — найти противоядие против той дряни, что содержалась в их шипах, сейчас было невозможно.

Ну и пусть!

Их подвиг воспоют потомки.

А они, пируя в Вальхалле, сидя возле своих отцов и дедов, будут наблюдать за этим.

Да, этого Змеевика, вёрткого и подвижного, несмотря на его ужасные раны, от одного вида которых желудок выворачивало наружу, а уж кто-кто, но Бьёрн был не из числа слабонервных, убить было действительно трудно.

Но можно.

Всех можно убить.

Но не все могли это сделать.

Неожиданно их драккар сильно качнуло — и Бьёрн еле удержался на ногах, ухватившись за то, что осталось от мачты, и не упал, и некоторым не так повезло и они, поскользнувшись в той луже крови, что натекла от тела дракона, упали.

Кто-то, ударившись виском об острый и твердый как кость шип, затих сразу.

Кому-то не повезло выскользнуть, выпасть за борт, где их уже точно ничего хорошего не ждало.

Бьёрн распрямился, преодолевая появившиеся в глазах черные и зелёные круги от резко прилившей к голове крови, и уже спокойно посмотрел на прошедшую через огонь, которым был объят теперь его корабль, закованную в броню из кожи Ночной Фурии чёрную Фигуру.

Покоритель драконов.

Что же, вот и всё.

Добегался.

Довоевался.

А он ведь так и не попросил у жены прощения за свою грубость.

Следом за Чёрным Воином вышел из пламени и его дракон, и горящие потусторонним зелёным светом глаза Злобного Порождения Молнии и самой Смерти прожигали душу Бьёрна.

Мужчина для вида принял боевую стойку, но он уже прекрасно понимал — бесполезно.

Неуловимо быстрое движение и…

— Прости меня, Хельга, — только успело сорваться с его губ.

…и голова Бьёрна одиноко покатилась по залитой кровью палубе, а тело его, закованное в кольчугу, которая не сумела стать преградой для колдовского меча, словно выкованного из самой тьмы, грузно осело.

— Прости меня, и да будет Мир твоей Душе, — послышался глухой шёпот Покорителя Драконов.

***

Когда он отдал приказ нападать, он сначала смутился — слишком легко.

Подозрительно легко.

Около двух десятков кораблей, из примерно сотни, практически сразу вспыхнули, однако их экипаж до последнего сопротивлялся своей судьбе, и его драконы один за другим падали в холодное даже в это время года море.

Конечно, люди были умны.

Они учились на собственных ошибках, этого у них было не отнять, и они прекрасно поняли, уже очень и очень давно, что бить надо было в крылья и хвосты.

Его самого этому учили когда-то.

«Сбитый дракон — мёртвый дракон!»

Они и били.

Те, кто упал, может быть и погибли бы, не предусмотри Аран и подобный вариант — немалая часть собранных на этом клочке земли драконов были здесь именно для того, чтобы вытаскивать раненых в безопасное место.

Но Аран чувствовал, как странным, своеобразным криком в энергии, его окружавшей, раздавался звон оборванных жизней.

Это было неприятно.

Это пьянило.

Он краем ума понимал, что это — не нормально.

Всё, что с ним происходило в последнее время, — не нормально.

Но иначе было нельзя.

Аран зло поджимал губы и наблюдал с уступа за битвой, отдавая по ментальным связям приказы, корректируя на ходу план и поначалу — не вмешивался в происходящее, изучая противника.

Не такие профессионалы, как Охотники, вот уж чего у них было не отнять — они в тех моментах всегда брали численным перевесом, причём значительным, и, конечно же, элемент неожиданности всегда играл свою роль.

Но и не неженки с более южных островов, да.

Это было плохо.

Численное превосходство всё ещё было на стороне Арана, но корабли, располагавшиеся ближе к центру, явно были оснащены лучше тех, что были по краям, и потому именно из центра методично, одного за другим, но его драконов выбивали.