Только отец её, горько прикрывая глаза, пытался помочь своей дочери, только он и сделал что-то для этого — пришёл в стаю к Великому Смутьяну, мудрому и сильному Стражу, повидавшему за тысячелетия своей жизни слишком много.

Да, все, кто ей завидовал, не понимали, насколько тяжело быть Одарённым Драконом, но не Фурией.

Её никто и не собирался учить.

Фурии, что Дневные, что Ночные, передавали свои знания исключительно внутри собственного вида, и исключениями здесь были только люди, судьба которых, однако, была далеко незавидной, зачастую.

Её просто высмеяли бы, в лучшем случае, попробуй она напроситься в Ученики к Фуриям.

В худшем — незатейливо убили бы.

И пожелали бы Мира душе её и счастливой новой жизни.

Благородные и величественные в глазах абсолютного большинства драконов Фурии оказывались не такими уж добренькими и светленькими, стоило попытаться рассмотреть их получше.

И много было тех, кто пытался открыть другим истинное положение дел в обществе лицемерных Детей Ночи, но именно поэтому практически ни один дракон-Страж не доживал до возраста, в котором надо отправляться в Великое Странствие.

Увы.

А все думали, что ей так легко и весело.

Что сила — это круто.

Никто не мог понять, почему сила без знаний и уж тем более умений не стоила и дохлой мухи, почему она «так недовольна своей удачей, ведь тебе так повезло появиться на свет такой необычной, особенной, это же так замечательно, хотели бы мы быть, как ты!»

Конечно, Буре многое рассказал и даже показал Смутьян, но явно не больше того, что она должна была знать и понимать, по его мнению.

Собственная зависимость от Истинных бесила неимоверно.

На самом деле, Шторморез за всю свою не самую короткую, особенно по человеческим меркам, жизнь встретила всего одного Стража-дракона, и то в этом не обошлось без Фурий, которые не смели убирать слишком любопытную, прямолинейную и упрямую Змеевицу.

Они позволяли ей всё то, за что убили бы любого другого.

Но тут сыграла свою роль не столько особенность Айвы на фоне других, которая обрекла её на всё то, что довелось пережить Буре, сколько её знакомство с тем, кто впоследствии назван был Драконьим Владыкой.

И то, что Арану очень не понравилось бы, навреди кто его подруге.

В том, что тот бы это непременно узнал, никто не сомневался — парнишку Фурии учили на совесть, с полной самоотдачей, и перехитрили в этом самих себя.

Но когда она, Буря, раненая лежала в лесу острова, название которого она так и не запомнила, и ждала собственной гибели, с разочарованием понимая, что её знания действительно не стоили ничего, что её мнимая сила не могла спасти её.

И человеческая девочка, которая безрассудно решила помочь своему умирающему врагу, поняв, что та, в общем-то, была ни в чём не виновата, поразила Бурю до самой глубины её души.

Сатин оказалась странной и незаурядной личностью, и, к тому же, тоже оказалась Стражем, причём явно сильным.

Сильнее Бури.

И Шторморез с ужасом тогда ожидала того, несомненно, страшного момента, когда её новая подруга должна была решиться и выбрать для себя — дом или поиск самой себя, новых знаний.

И девочка выбрала дракона.

Как горько было Буре от понимания того, что Сатин скорее всего должна будет отправиться к Высшему Совету, и в Старшее Гнездо её доставить должна была бы именно она.

Какая насмешка!

Какой плевок.

Но Кровавый Страж, пред которым они предстали по пути к Смутьяну, оказался ещё более незаурядной личностью, и он с добротой и пониманием отнесся к путницам, дал им еду и кров.

Но это было не главное.

Главное — он взял в Ученицы Сатин.

Буря не должна была переступать через себя, отправляя свою юную ещё совсем подругу туда, где её непременно сломали бы, сделали послушной марионеткой Совета.

И Король даже милостиво позволил Буре остаться с Сатин, оберегать её.

Это перевернуло мир Штормореза даже больше, чем знакомство с первым на её веку человеком, не желавшим убить дракона (Всадница её отца была не в счёт, ибо та была все эти годы под сильнейшим ментальным воздействием Смутьяна).

Ведь Аран, даже не осознавая, насколько был силён, насколько щедр, позволил ей учиться вместе с её подругой, с её сестрой.

Да, её Королю не дали в своё время всех знаний и, самое важное, всех нюансов, которые знал любой Вожак или Советник, но это только помогло ему, не дало сменить одни шоры на другие, дало остаться его глазам открытыми на все несовершенства мира.

Не зная правил, Аран раз за разом их нарушал.

Совершал то, что все считали невозможным.

Преклоняться перед таким великим Одарённым было совсем не стыдно — это было для Бури большой честью, и горе тем, кто считал иначе, крича без конца о том, что позорно было называть своим Королём человека.

Этих глупцов слишком быстро заставляли замолчать.

Пусть не был Аран драконом, пусть не мог летать и выдыхать пламя, но он был истинно Фурией в человеческом обличии — вместе со всеми их недостатками, увы.

Волей своей он мог заставить это сделать других.

А мог попросить.

И именно второй вариант он предпочитал.

Ведь так?

***

Информации, полученной от его Фурии, было до зубовного скрежета мало, и вся она, по большей части — бесконечный поток страха, тотального ужаса, который не вызывал у неё даже сам Гриммель, и потому он решился на весьма сомнительное действие — встретиться с Лидером второй по силе стороны.

А может, и первой — до бодания с Берсерками они ещё не докатились, и выяснить это было проблематично.

Ведь у Лохматых Хулиганов, как это сообщил ему его шпион в их стане, появилась некоторая информация о местоположении драконьего гнезда.

Терять шпиона не хотелось, не сумел бы он выведать эти данные, ссориться с сильным и свирепым племенем — тем более, потому решено было выбрать простейший и потому гениальнейший вариант.

Отправить воинов на поиски гнезда как союзников.

Как хорошо, что Стоик Обширный был хорошим знакомым Гриммеля, с которым их связывало множество великолепных охот в такой далёкой с высоты их лет юности.

Правда, на истребление Фурий он тогда ещё наследника Олуха не брал — только присматривался к нему тогда.

Ведь просто так объяснить самоубийственную идею специально искать и убивать самых неуловимых и смертоносных драконов было весьма проблематично — пришлось бы объяснять и свою теорию, и о том, кто такие одарённые, и так далее.

Однако было у Гриммеля предположение, что сам Стоик тоже был Одарённым — слабым, необученным, и именно поэтому агрессивным.

Не просто же так все его дети были Стражами!

Пусть Гриммель, если и был сам Одарённым, то сравниться со Стражами всё равно не мог, однако науку Менталистики он за свою далеко не короткую жизнь познал, если не в совершенстве, то близко к нему.

И вообще, стать Одарённым — никогда не поздно.

Это скорее проблема восприятия, а не способностей.

Их развить можно у кого угодно, главное, чтобы Разум, Душа и Тело были, а они в наличии у абсолютно всех людей.

Так что он знал, что делал.

И что говорил.

Ну, а то, что Хеддок решил не связываться с Охотниками на драконов и идиотами из Армии Драго, ведомых бредовой идеей мирового господства, только доказывало здравомыслие Вождя Олуха.

И это радовало.

Их цели если не полностью, то совпадали.

Главное — не позволить Стоику узнать о том, кем когда-то был ненавидимый им Покоритель Драконов, ведь даже сейчас, опьянённый горем и ненавистью, он не смог бы убить собственного сына.

Да, пусть Аран и Иккинг в сознании Обширного продолжали оставаться разными людьми.

О, каким шоу стало прибытие Гриммеля на Олух!

Мужчина, не привыкший себе отказывать в вопросах безопасности, да и первое впечатление — самое важное, добрался до злополучного острова на своём «воздушном корабле», как его кто-то обозвал, в сопровождении всех шестерых своих Смертохватов.