Память опять любезно подкинула картины из недавнего прошлого, и я попыталась заорать. Видимо, связкам тоже пришлось несладко: раздался едва слышный хрип. В дверь опять постучали.
— Тише, детка, — услышала я всё тот же тошнотворный голос. — Сейчас доберемся до места и пообщаемся.
Дальше последовал какой-то подозрительный смешок, не предвещавший ничего хорошего. Вряд ли на этом месте меня напоят чем-нибудь жизневозрождающим и положат спать. Добьют, пожалуй — и то хлеб. Даже если бы Тамаш… Тамаш!!!
Я в третий раз попыталась принять вертикальное положение и так приложилась лбом, что спасительная темнота наполнилась разноцветными кругами и зигзагами.
— Какая настырная, — прокомментировал голос из темноты. — А вот как открою гроб, и мигом сгоришь, на солнышке-то.
Гроб?! Я попыталась испуганно крикнуть, но легкие всё ещё работали на экономном режиме и у меня опять ничего не вышло. Я так перепугалась, что пальцы забыли о своём нежелании слушаться команд и ещё раз ощупали всё вокруг. Рюшки. Атлас. Вся крышка изнутри в каких-то разноразмерных пупырышках. Швах?.. Сучках?.. Камнях?!! А перед мои лицом — ну точно, крепеж для его девайса.
— Теодооооооор!!! — постаралась завопить я. Вышло не очень.
— Взывает к каким-то тёмным богам, — глухо пояснил голос кому-то другому.
— Больше похоже на ругань, — ответил молодой лирический тенор.
— Ты даже не можешь себе представить, Аугусто, на что способны эти исчадия ада, — медленно и хрипло начал первый голос. — Эти порождения сатаны, эти демоны из преисподней. Они выпьют тебя до дна и сделают такими же, как они сами!
— Нет, я не хочу быть такой, как она, — задумчиво донеслось до исчадия, то есть меня. — Выглядела она неважнецки, прямо сказать. Я надеялся, вампиры краше.
— Она не просто выпьет тебя, — этот прокуренный специалист по нежити добавил в голос замогильного холодка. — Она восстанет ночью из гроба, и тот, кто не успел спрятаться, будет завлечен в её цепкие объятия дьявольским обольщением! Она приманит тебя своим послесмертным сладострастием, ввергнет в пучину геенны огненной, в самое пекло, страшными извращениями и противоестественными утехами!
К психотерапевту тебе бы, милок, подумала я, несмотря на всё моё состояние.
— Она заманит тебя к себе, и, перед тем, как отдать твою душу врагу рода человеческого, наиграется с тобой, как с лёгкой добычей, безвольной игрушкой, на всё согласною куклой!
На некоторое время воцарилось молчание. Все, кто был свидетелем диалога, включая меня, разворачивали в своём воображении максимально доступные каждому картины сладострастия и утех.
— Вампиры — велиары во плоти, гении чувственного наслаждения, создания похоти и распутства! Титаны разврата, боги плотоугодия!
Я не спец в игре мужских гормонов, но осталась уверена, что старому извращенцу удалось максимально заинтересовать своего юного собеседника. А ещё я представила, как после подобной рекламы он открывает гроб и видит там меня. Мастера любострастия и магистра сластолюбия. От подобных творческих усилий у меня опять разболелась голова и я постаралась не прислушиваться к бубнящим над крышкой голосам.
Так. Что мы имеем в сухом остатке? Две руки, предположительно две ноги, одна раздираемая смертными муками голова, в которую как будто вогнали раскаленный штырь, и память.
Память меня подвела, выдавая единичные, разрозненные кадры. Я смутно ощущала, что мне совсем не нужно вспоминать всё, что произошло между теддиным лечением и пробуждением в гробу, хотя бы ради сохранения собственной психики, и всё равно стыд за произошедшее нахлынул волной и я почувствовала, как горят щёки и уши.
Один несомненный плюс: если я способна краснеть, значит, я жива. Очевидность, скажете вы? Вовсе нет, отвечу вам я. Я вообще не была уверена ни в чем, помимо понимания, что я лежу в Теддином гробу и куда-то еду пообщаться с ценителем вампирской клубнички. Сразу поясню, что мои психические реакции не сильно отличаются от ваших, и я не начала истерить и стучаться с требованием немедленно меня выпустить только потому, что моё тело практически полностью игнорировало команды мозга. Даже руки после нервного ощупывания внутреннего убранства так устали, что я практически не могла ими шевелить.
Велеречивый эротоман на время замолчал и позволил своему другу переварить сказанное. Я совсем не была уверена, что это хорошо, потому что в тишине слишком многое стало разворачиваться перед моим мысленным взором. Обрывки воспоминаний теснились перед внутренним наблюдателем, толкаясь, отпихивая друг друга и стремясь показать себя как можно эффектнее и разнообразнее. Сейчас Воспоминание Номер Один проложило себе путь локтями, прямо к микрофону:
— Ты уверена, что с тобой всё нормально? — с сомнением уточняет Теодор, поднимая меня с пола. Я громко смеюсь: мне очень весело, что пол такой твёрдый, Тедди такой растерянный, а я такая божественная. У Тедди очаровательная ямочка на подбородке и розовый передничек, который он забыл снять. Вид передничка опять роняет меня на пол и я бьюсь в приступах безудержного хохота.
— Джи, остановись! — кричит Воспоминание Номер Два голосом моего белобрысого приятеля и вырывает у меня из рук джезву с кофе. Я пью прямо из неё, чтобы доказать, что его кофе — лучший в мире и я готова за него умереть. Смерть мне кажется очень веселым развлечением, а потом пол начинает стремительно приближаться к моему лицу, и только нечеловеческая реакция вампира мешает мне слиться с кафелем в трогательном единении.
Воспоминание Номер Три отличается особенной шумностью:
— Ну какой ремонт??? — в ужасе кричит мой самопровозглашенный охранник, когда я на его глазах выкидываю мебель из розовой комнаты в коридор и требую срочно принести мне клей и рулон новых обоев. Почему-то непременно в зелёный горошек. На глазах хозяина стул, обитый розовым плюшем, с размаху выбрасывается в распахнутое окно прямо на припаркованный катафалк. Из катафалка выскакивают Мистер Хвостик и Кудряшка, а я с хохотом прячусь за занавесками и требую, чтобы Тедди крикнул им, что это не мы.
Воспоминание Номер Четыре подогрето тёплым огнем от маленьких круглых свечек. Нет-нет, гоните его в шею!!! Оно безжалостно раскрывает передо мной свою обрывочную презентацию: ванна, лепестки роз, задумчивый Теодор и я с удочкой, ловлю карасей. Как в детстве, на даче. Удочка наскоро сделана из антенны, которая не нужна: всё равно пульт без батареек.
Я пытаюсь схватиться за голову, но у меня ничего не получается. Я не знаю, сколько прошло времени между таблеткой и моим нынешним положением, но, боюсь, я раньше умру от стыда, чем увижу всё.
Воспоминание Номер Пять напоминает, что мне по-прежнему очень весело. Мне весело везде и всегда. Я говорю Тедди, что он офигенный, а потом мы целуемся на минус первом под какую-то торжественную музыку. Очень может быть, что музыка была исключительно в моей голове. Я стаскиваю с шеи розарии и кидаю их на кресло. Только всё это очень быстро прекращается на самом интересном месте, потому что дверь распахивается и я вижу разъяренные глаза Натана. Очень прошу его извиниться и покинуть помещение, не переставая смеяться взахлёб.
Натан спокойно поднимает оставленный на столе пузырёк с таблетками и пробует одну на вкус, потом нюхает початую зелёную бутылку. В ужасе смотрит на меня и даёт подзатыльник Тедди. Кажется, он что-то спрашивает про давность моих безумств, но я их не слушаю — у меня в голове целый фонтан новых идей.
Воспоминание Шесть заставляет меня застонать в голос: я вишу на шее Натана и требую срочно жениться на мне и нарожать много маленьких натанят, причем здесь и немедленно, я слишком долго скрывала силу своих чувств. Непередаваемое выражение лица у адресата моих атак заставляет меня хохотать до слез. В углу дуется Теодор.
Седьмой набор картинок стаскивает Шестой с трибуны и являет мне двух вампиров, безуспешно пытающихся засунуть в меня какое-то лекарство, потому что рвоту вызывать поздно. Я довольно успешно убегаю и заявляю, что добавки мне не надо, у меня всё и так зашибись.
