— Не замок, а проходной двор какой-то, — устало резюмировал со своего места Натан, демонстративно рассматривая трещины на потолке.

А потом наступила темнота. Нет, я не рухнула в обморок, в зале действительно погас свет. Последнее, что я успела заметить — как Уильям, стоящий у стены, печально вздохнул, глядя на нашу люстру, и привалился к старинным обоям. Раздался щелчок выключателя. К последующим за этим суматохе, воплям, треску, вспышкам и хлопкам, похожим на выстрелы, присоединился громкий рык Штефана: «Дуралей, включи фонарь!»

Пока дуралей медлил, меня мгновенно взвалили на плечо и понесли. Судя по шершавой грубой ткани, которая нещадно колола мне руки (а руками я, как любой живой человек, которого куда-то закинули и волокут вперёд, простите, задом, старалась упереться в неведомого разбойника и вырваться), меня похитил представитель ордена святого Франциска. Пока я набирала в легкие воздуха, чтобы как следует завопить, в мой открытый рот плеснули водой. Вернее, её просто щедро разливали вокруг, скорее всего, не целясь в нас, но окатив меня и Уильяма с головы до ног. Моему воплю так и не суждено было раздаться. Где-то неподалёку завоняло подгоревшим мясом, и возле моего тухеса раздалось вполне себе земное:

— Вот дьявол, сорвиголовы чёртовы! — дальше шел набор, возможно, чего-то непечатного, крайне витиеватого. Итальянский, на котором вы сглаживал неловкость момента.

Хочу напомнить, что в этой темноте упирающуюся меня всё ещё продолжали куда-то волочь. Прокашлявшись, я сделала второй вдох, глубже прежнего, но тут меня внезапно шлепнули пониже спины. Из темноты донеслось:

— Прости, Господи, я промазал. Тише, дитя моё, я отнесу тебя в безопасное место.

Вдали, в дверном проёме, мелькнул луч фонаря — как оказалось, меня уже вытащили из зала и теперь я продолжала ехать по коридору, болтаясь на плече скромного архивариуса из Прованса. Босые пятки бодро шлёпали по каменному полу.

— Да поставьте уже меня, святой отец, — взвыла я. — Я умею ходить ногами!

— Во-первых, брат. Во-вторых, ходить так быстро, как я — очень вряд ли, — терпеливо донеслось откуда-то из района моих тылов. — Так что, ради Бога, не мешай мне. Я и так планировал давать обет безбрачия лет на шестьдесят, а не на триста.

Последнюю фразу было необходимо обдумать, но тут из гостиной послышался громкий женский вопль, а человек с фонарем вырвался в коридор. Брат Уильям переключил передачу – камни замелькали мимо нас с утроенной скоростью — и мы достигли спасительного выхода на улицу.

¹аннигилияция – взаимодействие частицы и античастицы, при котором они превращаются в излучение

====== Убежище ======

Я очень смутно помню этот путь сквозь туман. Помню только, как у меня сдали нервы и бедный Уильям применил всё своё красноречие, чтобы хоть немного меня утешить. Я даже приблизительно не знаю, сколько времени мы потратили на дорогу: была целиком занята оплакиванием своей несчастной судьбы. Радетельному францисканцу довелось тащить меня на руках: путь был явно не близким, мы проделали его по воздуху. Уильям вслух припоминал все истории из житий¹ и патериков² , где несчастным монахам приходилось так или иначе помогать женщинам, дотрагиваясь до них — моё спасение явно не входило в его изначальные представления об аскетике³. Впрочем, он сам был явлением для монашеской аскезы слишком странным и неоднозначным, чтобы долго по ней горевать.

В итоге из тумана выступили очертания большого дома в викторианском стиле, с эркерами, башенками и мансардой. По обеим сторонам дорожки, ведущей к дому, гостеприимно и смутно горели фонари, от чего при взгляде сверху она откровенно походила на взлетно-посадочную полосу. Уильям приземлился и спустил меня на землю:

— Ну, заходи и приглашай меня. Он говорил, что ключ оставил под ковриком.

Действительно, под весёлым разноцветным ковриком из Икеа с надписью «Welcome» оказался большой ключ с брелоком в виде пушистого медвежонка.

— Он? — удивленно переспросила я, разглядывая белый мех и сиреневый нос игрушки.

— Увы, — Уильям тщательно вытер пятки о букву «W», оставив заметные разводы. – Давай, дитя мое, не тяни. Скоро рассвет. Туман рассеивается.

Я повернула ключ в замочной скважине и не без труда открыла дверь. Возможно, я бы мучилась с ней довольно долго, такой тяжелой она оказалась, но Уильям перехватил её и легко распахнул.

Я зашла в тёмный холл и начала искать выключатель где-то у двери. Монах хлопнул в ладоши и над нами внезапно вспыхнула огромная позолоченная люстра, размером и пышностью походящая на средних размеров паникадило. Сам вампир продолжал стоять за порогом.

— Ну давай, не заставляй меня встречать солнце на улице.

— Заходите, пожалуйста, — чувствуя себя крайне глупо, пригласила я.

— Как это всё унизительно, и ведь ничего не поделаешь, три века одно и тоже, — забубнил Уильям, проходя мимо меня и тяжко по своему обыкновению вздыхая.

Когда он повернулся ко мне спиной, я ахнула: затылок, голая шея, капюшон и часть манто, особенно справа, были испачканы каким-то пеплом, как будто монах внезапно начал рассыпаться, как куличик из сухого песка.

— Ну что там, сильно попало? — поинтересовался он.

— На голову. И правое плечо.

— Всё правильно, тебя-то я тащил на левом, когда в нас плеснули…

— Кислотой???

— Святой водой, неразумное дитя!

Я вспомнила этот внезапный душ, который, возможно, меня спас – не стоило в такой нервной суматохе орать, выдавая своё местоположение. А ещё мне стала понятной ноша Антона.

— И как вы теперь?..

— Отосплюсь, поем и порядок, — заверил меня монах. — Ещё и не такое бывало: профессиональные риски, знаешь ли.

Я попыталась закрыть дверь, но она едва сдвигалась с места, такой массивной и тугой она была.

— Помогите мне, пожалуйста, Уильям.

Тот повернулся и внимательно осмотрел дверной косяк. Из-под красивой деревянной отделки выглядывали пухлые резиновые вставки, как у холодильника.

— Противотуманная, — со знанием дела кивнул он и помог мне закрыться на ключ изнутри.

— А теперь прости, дитя моё, я вынужден тебя оставить. Рассвет, стресс. И монашеское правило⁴ требует времени. Теодор говорил, что на первом этаже все комнаты свободны, выбирай на свой вкус.

Он развернулся и не спеша пошел по коридору, слегка посыпая пеплом пушистый ковер с изящным графическим орнаментом по краям.

Я наугад открыла первую попавшуюся дверь. В сумраке едва виднелись очертания небольшой комнаты, почти сразу у входа стояла массивная двуспальная кровать с балдахином и высокими столбиками по бокам. Я была такой уставшей, что упала на неё и заснула, не успев раздеться и не включая свет.

Проснулась я солнечным утром. Или, возможно, днём: телефон сел, а часов вокруг не оказалось. Туман рассеялся окончательно, летнее солнышко весело светило в большое окно, отбрасывая на пол радостные прямоугольные блики, разделенные тенями от створок. Окна, похоже, выходили на восток. Впрочем, я заметила тяжелые ставни, задвинутые за пышные занавески — при необходимости солнечный свет можно было убрать.

Какое-то время я пыталась понять, где нахожусь: у меня возникло твердое ощущение, что неведомая сила перенесла меня в домик для Барби. Всё вокруг было бело-розовым с серебряной отделкой: кровать, балдахин, пуфики, прикроватные тумбочки и пушистый ковёр на полу. Даже каминная решетка любовно декорирована сердечками. Туалетный столик и резной стул с плюшевым розовым сиденьем, стоящий возле зеркала, завершали ансамбль. Надеюсь, Кены здесь не водятся.

Я спустила ноги на ковер и поняла, что утопаю в нём до щиколоток. На тумбочке стоял серебряный (кто-то явно следил за сочетаниями цветов, а может быть, намеренно бил по моей психике) поднос с совершенно остывшим кофе, парой полусухих пирожных и одиноко вянущей розой, завёрнутой в кружевную салфетку. Из одного кошмарного сна, где пятисотлетний маньяк хотел меня убить, я нырнула в другой, напоминающий квинтэссенцию пошлости из романов в мягких обложках.