— Ну что, Наталья? — глядит она на меня с хитрым прищуром. — Отведёшь нашего нового сотрудника на боевой пост?
— Разумеется, — вежливо улыбаюсь в ответ, а у самой всё клокочет внутри от предвкушения грядущей катастрофы.
— Великолепно! — продолжает лучиться оптимизмом Евгения Фёдоровна. — Вот и проводи молодого человека, а то у него скоро урок начнётся, а до корпуса путь неблизкий.
— Ну что же, Борис, я опять буду вашим провожатым! — произношу бодро.
Лицо женщины озаряется радостью, оно будто светится как лампочка в двести мегаватт. Это мы уже видели!
Я поворачиваю голову в сторону Бориса — на губах мужчины застыла кривая усмешка. Если бы Евгения Фёдоровна могла видеть его лицо сейчас, уверена, она поумерила бы свой восторг. Ой, да о чём это я! Наверняка придумала бы новое объяснение!
Мужчина смотрит на часы:
— Осталось десять минут.
— Тогда нам стоит поспешить.
Реакция на моё заявление следует незамедлительно, но вместо того чтобы отлипнуть от стола и идти к двери, Борис меняет ухмылку на очаровательную улыбку и оборачивается к Евгении Фёдоровне:
— Было очень приятно с вами познакомиться.
Женщина краснеет и смеётся.
— Льстец!
Глядя на это представление, я лишь качаю головой — всё равно никто меня не видит — и покидаю эту парочку. Не маленький — догонит.
В коридоре не успеваю даже до поворота дойти, как меня окликает знакомый до зубовного скрежета голос. Оборачиваясь, я слышу шаги и тихий щелчок замка закрывшейся двери… Сейчас начнётся представление!
Место действия: коридор административного корпуса. Действующие лица: я, Виктор Петрович, которого не иначе черти сюда занесли, и Борис — ну, что ему стоило полюбезничать с женщиной чуть дольше!
— Доброе утро, Виктор Петрович. — Нет никаких сил изображать радушие, поэтому «опекуну» приходиться довольствоваться равнодушным выражением на моём лице и замогильным голосом. Тут же мелькает мыслишка о том, что выгляжу я замечательно. В любой другой ситуации она бы подбодрила, но сейчас ко мне приближается человек, которому до моей внешности нет никакого дела. И он останавливается возле новичка.
— Здравствуй, Наташа, — слова мужчины звучат сдержанно. В мимолётном взгляде, которым он окидывает Бориса, не чувствуется ни тени интереса, но я-то знаю…
— Это Борис Аркадьевич Никольский, — представляю нового сотрудника, на что блондин лишь улыбается краешком рта и так же едва заметно кивает. — Он будет вести МХК, — продолжаю объяснительную речь, — Евгения Фёдоровна попросила проводить его до кабинета.
— Глинский, — коротко бросает Виктор Петрович и протягивает руку нашему новому коллеге. — Я о вас наслышан.
— Мне о вас тоже говорили, — Борис отвечает ему в тон.
Долго глядеть, как они проверяют на прочность кости друг друга, я не могу.
— Скоро урок начнётся, — по-моему, напоминание срывается с губ раньше, чем мысль успевает оформиться до конца.
Мужчины расплетают кисти, и я выдыхаю. Мысленно. А когда блондин, наконец, подходит ко мне, выдыхаю ещё раз.
«Неужели на этом всё?» — крутится в голове. Я не могу поверить своему счастью! Ещё два шага, и проклятый коридор останется за поворотом…
— Зайди потом ко мне, — звучит, как гром среди ясного неба, — согласуем выезд в начале мая.
Я даже не киваю, продолжаю шагать вперёд. Мой ответ ему не нужен, он и так знает, что я приду: тихий звук удаляющихся шагов служит тому подтверждением. А я знаю, о чём мы будем разговаривать помимо упомянутого выезда.
Представляю, какое впечатление произвела на Бориса. Скорее всего, он считает меня неуравновешенной истеричкой…Нет-нет-нет! Не стоит себя накручивать! Это всё мои фантазии! За два последних года я много чему научилась, например, держать лицо в любых обстоятельствах. Причём, овладела я этим искусством на удивление быстро, словно и раньше умела, нужно было лишь вспомнить, каково это.
Коллеги и ученики всегда видели лишь три мои маски: вежливое внимание, искусно сыгранное воодушевление и невозмутимость. Я даже несколько раз специально в зеркало смотрелась, а результат один: в душе всё кипит — на лице спокойствие.
В таких случаях меня не оставляло странное ощущение, почти уверенность: в той прошлой жизни я с кем-то делилась своими переживаниями, а чинные маски надевались мной лишь изредка, в остальное время не было нужды ограничивать себя в проявлении эмоций. Но это лишь ощущение, неуловимое и неподкреплённое фактами, а упрямые факты моей биографии, изложенной Виктором Петровичем, говорили об обратном.
Предположим, я решу дать себе волю. С кем мне здесь делиться впечатлениями? С Михаилом, который в последнее время не отходит от меня ни на шаг, того и гляди начнёт серенады под окнами петь? Нет уж, я не наивная дурочка. Прекрасно понимаю, что все эти страсти носят лишь временный характер — весеннее обострение. Этот ушлый парень мало того, что под предлогом большой и чистой любви хочет забраться в мои трусики, так потом все услышанные откровения с удовольствием Виктору Петровичу изложит. Надо, кстати, пожаловаться «опекуну»: раз уж он так блюдёт мою честь, то пусть поставит на место зарвавшегося паренька, а то у меня уже заканчивается терпение.
Из прочих достойным претендентом в роли утешителя может выступить лишь Ксения. Только маловероятно, что она будет слушать мои излияния. Эта девушка помешена на географии и машинах. Если первое руководством школы приветствуется, то второе порицается, но пока лишь в устном виде и так, чтобы никто не слышал. С режимом секретности у начальства дела обстоят не блестяще: к примеру, всем известно, что буквально на прошлой неделе наша учительница географии участвовала в гонках. Как обычно никого не задержали, но начальство по своим каналам узнало и уже высказало своё мнение. В седьмой раз. И это только на моей памяти.
Вот так и получается: не с кем поделиться своими проблемами, поговорить по душам. Живу здесь как в клетке для души и для тела. Все сотрудники вольны покидать школу, когда им нужно, лишь я выезжаю с сопровождением. Стыдно признаться, но даже история моих покупок отслеживается Виктором Петровичем. А сколько душеспасительных лекций на тему морали и нравственности я от него услышала — не счесть! У меня порой создаётся впечатление, словно он считает меня блудливой кошкой, но, скорее всего, это у него какой-то пунктик на счёт всего женского рода!
Все эти нотации, по сути, проходят мимо моих ушей. Единственное, что меня настораживает, так это постоянное упоминание того, насколько недолгим будет присутствие в кругу моего общения того или иного молодого человека. С каждым из них я пересекалась исключительно на территории школы. Выходит, они в конечном итоге покинут это место, — большинство уже это сделало — а я так и останусь здесь.
По-хорошему, давно пора махнуть на это безобразие рукой и уехать хоть куда-нибудь. Мне ведь не восемнадцать и даже не двадцать три. Только всякий раз меня останавливает одно и то же: совесть и страхи. К первой Виктор Петрович искусно взывает, о вторых безжалостно напоминает.
Конечно, кому я нужна со своим глубоко гуманитарным образованием и без связей, а так же хотя бы минимального опыта самостоятельной жизни? Если я ещё могу уговорить себя на работу продавца, то приглушить голос совести не в силах. Ведь Виктор Петрович столько для меня сделал, и раз уж он утверждает, что ему жизненно необходимо моё присутствие в школе, — вот только я постоянно забываю для чего, но мне в каждой беседе-лекции напоминают! — уйти просто невозможно.
Вот в таком болезненном состоянии, разрываясь между «надо» и «хочу», я пребываю второй год подряд. День за днём делаю выбор в пользу «надо». Даже сейчас. Отведу Бориса на растерзание школьникам и пойду к Виктору Петровичу. Сначала мы с ним обсудим вывоз части нашего питомника на выставку абстрактного искусства. А после я прослушаю ещё один прочувствованный монолог, основной тезис которого можно сформулировать так: даже не смотри в сторону новенького учителя. Будто бы я собиралась!
