— Только иголкой не надо тыкать, — серьёзно попросил Сокольский.

Сергей Владимирович отпустил его и шагнул назад.

— Хочешь его увидеть? — спросил он, не сомневаясь, что Сокольский поймёт, что речь идёт не о его повреждённом лицевом нерве.

— Не хочу, но надо, — честно ответил Игорь. — Я не извращенец, чтобы мне доставляло удовольствие говорить с людьми вроде Гаврилова.

— Ну конечно! — Хирург развёл руками. — Тебе больше нравится делать в них дырки, чтобы потом такие, как я, имели честь эти дырки латать. Каждому своё, что тут скажешь? Каждому своё!

— К дыркам Гаврилова я не имею отношения, — напомнил Сокольский и встал со стула.

— Не сожалей, — посоветовал Сергей Владимирович. — Он в пятой палате. Там охрана стоит, не промахнёшься. Сильно не жми, он ещё слабенький.

Сокольский кивнул. Через пару минут он сидел на стуле рядом с койкой, на которой лежал серый и исхудавший Юрий Всеволодович Гаврилов, рэкетир, рецидивист и убийца.

— Мы нашли останки трёх людей, — сказал ему Сокольский вместо приветствия.

— "Мы"… — повторил Гаврилов. — Заметь, люди любят употреблять это "мы". Может, для придания себе веса?

— Мы — это я и мои подчинённые, — возразил Сокольский. — Кто конкретно отдал тебе приказ ехать к брошенному карьеру и доставать останки аппарата?

— Значит, машины увёл кто-то другой, — пробормотал Гаврилов, глядя мимо него в стену. — Они решили от меня избавиться. А заодно и от свидетелей.

— Кто "они"? — снова спросил Сокольский, придвинувшись к нему.

— А я знаю? — удивил его Гаврилов. — Ни имён, ни фамилий… Друг у меня был один… Уж пару лет, как покойничек, но успел, видно, кому-то шепнуть, что со мной можно сладить.

— Что за друг?

— Мы с ним лет семь назад такие дела крутили!.. — Гаврилов мечтательно прикрыл глаза. — Спалился он тогда. Даже собственные адвокаты не вытащили. Артурчик Переверзев. Вот от его имени они меня и отыскали. Один, с которым я говорил, вспомнил старый фильм. Там детишек забросили в космос, чтобы они спасали планету, захваченную роботами… "Вершители" — вот кем они себя считают. Они, вроде как, высшая каста, у них знания, опыт и желание переделать мир. Я таких сто раз встречал. Не важно, как они себя называют и что говорят. Ничего нового…

— А что важно? Что они платят деньги? — тихо спросил Сокольский.

— Элита! Высший стандарт, — продолжал Гаврилов, будто не слышал его вопроса. — За границей обучались. Тот, с которым я общался, эти импланты вшивал. Самому лет тридцать, а держался как доктор наук. Я его пробивал по своим базам — не нашёл. Но гонору в нём!.. Мы до них не доросли. Им тупоголовый директор музея ближе, чем такой, как я, простой наёмник. Но платят действительно хорошо. Щедро. За предательство надо платить щедро…

— Что за директор музея? — спросил Сокольский, чувствуя, что рассуждения Гаврилова нужно направлять.

— Есть один… Он передавал деньги, вроде казначея. Друг той бабы, которая хозяйка дома в Лужково. Думаю, и он мало что знает, но ему они доверяли больше. Я о них ничего не знаю, а он может и знает. Разочаровал? — спросил он и посмотрел на Сокольского воспалёнными глазами.

— Нет, — коротко ответил тот.

— Найди их, начальник! — с нажимом проговорил Гаврилов, приподнявшись. — Они меня подставили, выбросили! Найди! Плевать, сколько я просижу! Лишь бы они тоже…

Сокольский вернулся в кабинет доктора Ковылёва. Налил себе воды из бутылки в углу и выпил целый стакан. Вид у него был задумчивый.

— Узнал что-то важное? — спросил Сергей Владимирович.

— Думаю, что да. — Сокольский кивнул своим мыслям. — Врач-нейрохирург, лет тридцати. Вероятнее всего, именно он проводил операции по вживлению имплантатов.

— Послушай, — отвлёк его Сергей Владимирович. — Я тут размышлял по поводу этих операций. Самоучка "доктор Вася" такую не сделает. Тут должен быть человек с хорошей подготовкой и со стажем. Если этот твой Гаврилов говорит, что парень был лет тридцати… ну, от тридцати до сорока, для верности. Внешность бывает обманчива… — Он серьёзно посмотрел на Сокольского. — Не встречал я талантов, которые в двадцать пять орудуют скальпелем, как-будто у них двадцатилетний стаж. Я бы на твоём месте перешерстил все вузы и выбрал фото подходящих по возрасту и хоть немного отмеченных в нейрохирургии. Показал бы фото Гаврилову. Не вариант?

Он пытливо смотрел на Сокольского. Тот пожал плечами.

— Вариант, если наш нейрохирург не приврал в разговоре с Гавриловым и не приписал себе чужие заслуги и если Гаврилов не соврёт… Погоди! — Он воодушевился. — Вот если бы ты провёл такую операцию, ты бы не бросил пациента без присмотра?

— Конечно! — согласился Ковылёв. — Хоть первое время я бы понаблюдал. Это ведь не царапину зашить. А что?

— Если нейрохирург провёл операцию, но не хочет рассекретиться, он может представиться кем угодно, хоть санитаром. Но он должен видеться со своим пациентом. — Сокольский посмотрел на Ковылёва. — Спасибо за подсказку, Серёга!

— Да не жалко! — отозвался тот. — Только я не понял, что именно подсказал.

— Всё просто, — уверил его Сокольский. — У нас есть ещё один человек, который может подтвердить личность нейрохирурга.

* * *

Дима Ситников любил свою интернет-газету. Она позволяла ему "общаться с народом", не сталкиваясь ни с одним из читателей носом к носу. Бросил им заметку — и стоишь в стороне, наблюдая за тем, как они грызутся между собой. В худшем случае, кидаться будут на автора статьи, а о том, что за всем балаганом наблюдает редактор и инициатор проекта, никому неведомо.

Дима ощущал свою значимость для общества. Он публиковал самые скандальные новости и слухи. Каждые несколько часов в "Осколках" появлялось нечто новенькое. Народ не успевал расслабляться. Рейтинг интернет-издания неизменно держался на верхних позициях.

Главный принцип газеты оставался прост: чем больше у тебя обновлений — тем больше пользователей ты привлекаешь. А ещё: твои статьи должны первыми сообщать о том, что происходит. Поэтому новости публиковались в любое время суток и даже не проверялись. Зачем? Ну, допустим, он где-то приврал, где-то подцепил недостоверную информацию. Завтра её завалят новые материалы, а если кто-то начнёт сильно возмущаться и грозить, что подаст на газету в суд — старую новость можно безболезненно выкинуть, будто её и не было. Всё равно внимание читателей переключилось на более свеженькое и актуальное.

Это нельзя было назвать информацией в полном смысле слова. Опубликованное сегодня начало скандальной истории через пару дней растворялось среди новых публикаций и развязка скандала оставалась никому неведомой. Например, в Н-ской школе на уроке физкультуры ребёнок упал в обморок и был на "скорой" доставлен в больницу. Сутки газета публиковала скандальные подробности разборок между директором школы и родителями пострадавшего. Потом случался взрыв бытового газа, конфуз на вечеринке у известного бизнесмена или ещё что-то — газета хваталась за новую историю, а старая забывалась и дошёл ли школьный скандал до суда — оставалось тайной для всех, начиная с самого редактора.

Как бабочки-однодневки, все происшествия, которые попадали на страницы "Осколков", переживали яркий и краткий миг, а потом развеивались, не оставив следов. Зато рейтинг оставался.

Работал Дима Ситников дома. Ни своей фамилии, ни адреса в обратной связи "Осколков" не оставлял. Лично знакомы с ним, как с редактором, были немногие. Но сегодня всё у Димона шло не так! Сперва намертво повис комп, потом заявились странные гости… От их визита Ситников пребывал в мрачном настроении допоздна, но когда в полночь в его квартире снова раздался звонок входной двери, Ситников вздрогнул и несколько секунд соображал, стоит ли подавать признаки жизни. Потом всё-таки решился, закрыл ноутбук и вышел в коридор. В двери снова позвонили. Знакомый голос потребовал:

— Димон! Открывай! Это я, Тяпин!