Во второй комнате, по соседству с инструментами для уборки, заключен Ризек Ноавек. От осознания того, что негодяй, отнявший у меня братьев и погубивший моего отца, находится совсем близко, по телу пробегает мелкая дрожь. Исэй замирает меж двух дверей, и меня осеняет, что она намерена войти в одно из помещений. И мне не хочется, чтобы ее выбор пал на комнату с Айджой.

Я понимаю, что он убил Ори. Технически. Именно в его руке находился нож, который пронзил ее плоть. Но я знаю своего брата. Он не способен на убийство, в особенности если речь идет о друге детства. Этому должно быть какое-то объяснение. Уверена, к этому приложил руку Ризек.

– Исэй! Что ты хочешь?..

Она прикасается к губам тремя пальцами, приказывая мне молчать.

Канцлер зависла посередине. Очевидно, она что-то взвешивает в уме, будто прислушивается к слабому гулу. Исэй вынимает из кармана ключ (должно быть, стащила у Теки, когда та вышла убедиться, в верном ли направлении мы летим к штаб-квартире Ассамблеи) и вставляет его в замочную скважину камеры Ризека. Я кладу ладонь на руку Исэй.

– Он опасный тип, – предостерегаю я подругу.

– Ничего, я справлюсь, – отвечает она. Тут глаза Исэй смягчаются, и она добавляет: – Я не позволю ему и пальцем тебя тронуть. Обещаю.

Я выпускаю ее руку. Какая-то часть меня страстно желает его увидеть – встретиться наконец с чудовищем лицом к лицу. Исэй отпирает дверь. С закатанными рукавами, у задней переборки сидит он, вытянув вперед ступни. Мое внимание привлекают длинные костлявые пальцы его ног и тонюсенькие лодыжки. Неужто жесткий диктатор может обладать столь неустойчивыми конечностями?

Если Исэй и испытывает страх, то умело его скрывает. Скрестив руки на груди, она стоит с гордо поднятой головой.

– Вот это да! – Ризек проводит языком по верхнему ряду зубов. – Сходство близнецов всегда повергает меня в шок. Ты выглядишь в точности, как Ори Бенезит. Если бы еще не эти шрамы… Как давно они тебя украсили?

– Два сезона назад, – сухо бросила Исэй.

Она говорит с ним. С Ризеком Ноавеком. Моим заклятым врагом, похитителем ее сестры и обладателем многочисленных знаков смерти на внешней стороне предплечья.

– Ну, тогда они еще затянутся. Такая жалость. Они тебе идут, – отвечает Ризек.

– Да, я – произведение искусства. Художником был вылезший из помойки шотетский мясной червь.

Я уставилась на Исэй. Доселе я не слышала, чтобы она столь гневно отзывалась о шотетах. На нее это не похоже. Мясной червь – самое гнусное унижение для шотетов. Мясные черви – серые, извивающиеся твари, пожирающие людскую плоть. Благодаря отиранской медицине паразитов практически удалось истребить.

– Ах!

Уголки губ Ризека раздвигаются все шире, отчего на щеках появляются ямочки. Что-то в нем мне знакомо. Может, это сходство с Кайрой? Хотя с первого взгляда не скажешь, что они похожи хоть на малую толику.

– Выходит, помимо того что враждебность к моему народу течет в твоей крови, есть кое-что еще.

– Точно.

Исэй опускается на корточки, упираясь локтями в колени. Канцлер старается держаться уверенно и грациозно, но я беспокоюсь за нее. Исэй такая высокая и тоненькая. Куда ей мериться силами с Ризеком, который, несмотря на худосочность, довольно-таки крепок. Одно неверное движение – и он набросится на Исэй. И чем я смогу помочь? Закричать?

– Полагаю, ты разбираешься в шрамах. – Исэй кивает на руку Ризека. – Ты отметишь смерть моей сестры?

Мягкая внутренняя сторона предплечья Ноавека не имеет шрамов – шотеты начинают снаружи и двигаются по кругу – ряд за рядом. У Ризека уже более одного.

– А ты принесла мне нож и чернила?

Исэй поджимает губы. «Материя» наждачной бумаги, окутывавшая ее секунду назад, становится заостренной, словно отколотый кусок камня. Я машинально вжимаюсь спиной в дверь и нащупываю ручку.

– Ты всегда присваиваешь себе убийства, которых не совершал? – спрашивает Исэй. – Помнится мне, в последний раз не ты стоял на помосте с ножом в руке.

Глаза Ризека сверкнули.

– Любопытно, ты вообще убивал? Или поручал грязную работу другим? – Исэй склонила голову набок. – Тем, у кого, в отличие от тебя, желудок достаточно крепок.

Это оскорбление для шотета. И тувенец не в силах понять, насколько серьезное. Ризек не оставляет этого без внимания, но продолжает сверлить Исэй глазами.

– Мисс Керезет, – обратился ко мне Ризек, не отводя глаз от канцлера. – Вы так похожи на старшего брата. – Тут он кидает на меня оценивающий взгляд. – Вам не интересно, что с ним стало?

Мне хочется звучать дерзко, будто Ризек для меня – пустое место. Я хочу взглянуть в его глаза твердо. Желаю, чтобы тысячи вариантов отмщения воплотились в жизнь столь же молниеносно, как распускаются тихоцветы в канун Цветения.

Но я размыкаю губы и не могу вымолвить ни слова. Что ж, прекрасно. Я представляю, что схлопываю ладони и поражаю Ризека токодаром. Не каждый владеет токодаром так, как я. Вот бы еще научиться говорить то, что хочется.

Когда волны токодара долетают до Ризека, он расслабляется. Это не работает с Исэй – по крайней мере насколько вижу я. Но есть надежда, что язык Ризека подразвяжется. Что бы ни задумала Исэй, очевидно, для начала она намерена его разговорить.

– Мой отец, великий Лазмет Ноавек, наставлял меня, что вместо ножей можно использовать других. Нужно лишь смекнуть, как ими управлять. И все же лучшим твоим оружием должен быть ты сам, – промолвил Ризек. – Я всегда принимал эти слова близко к сердцу. Да, некоторые убийства я поручал подчиненным. Но будьте уверены, канцлер, эти смерти принадлежат мне по праву.

Ризек валится на колени, соединяя ладони. Он и Исэй дышат всего в нескольких изитах друг от друга.

– Я отмечу смерть твоей сестры на руке. Эта победа станет достойным украшением моей коллекции.

Ори. Я помню, какой напиток она предпочитала по утрам (кору гарвы – для энергии и ясности ума) и как ее раздражал скол на резце. И сейчас в моих ушах шотеты голосят нараспев: «Смерть! Смерть! Смерть!»

– Это многое объясняет, – отвечает Исэй.

Канцлер протягивает руку Ризеку. Тот отвечает ей изумленным взглядом. И неудивительно. Кто станет пожимать руку убийце родной сестры, который к тому же кичится этим?

– Ты странная, ей-богу. Должно быть, ты недолюбливала сестру, раз протягиваешь мне руку.

Я вижу туго натянутую кожу на костяшках другой руки Исэй – на той, что не вытянута к Ризеку. Она разжимает кулак и тянется к ботинку.

Ризек берет руку Исэй, а затем каменеет, широко распахивая глаза.

– Ошибаешься. Я любила ее больше, чем кого-либо.

Канцлер что есть мочи стискивает ладонь Ризека, впиваясь ногтями в его кожу, а ее левая рука продолжает тянуться к ботинку.

Я слишком ошеломлена, чтобы понять, что к чему. Вмешиваться уже поздно. Левой рукой Исэй извлекает клинок из ножен на лодыжке, а правой тянет Ризека на себя. Человек и лезвие словно сливаются воедино. Исэй проталкивает лезвие глубже, и горловые стоны Ризека переносят меня в мою юность – в гостиную, где я, рыдая, оттираю половицы от крови.

Истекая кровью, Ризек падает.

Я резко давлю рукой на дверную ручку и вылетаю в коридор. Я вою, реву и колочу кулаками по стенам. Нет, конечно же, я этого не делаю. Токодар не позволяет. Все, на что я способна, – испустить один-единственный слабый вопль.

Я бросилась на крик Сизи Керезет. Акос устремился следом за мной. Я не стала спускаться с палубы по ступенькам, а просто спрыгнула вниз и направилась прямо к камере Ризека. Он единственный мог послужить причиной воплей на этом судне. В коридоре я увидела Сизи. Она вжалась в переборку напротив распахнутой двери склада.

Позади Сизи, с другого конца корабля, спрыгнула Тека, привлеченная сюда тем же звуком. В камере Ризека стояла Исэй Бенезит, а у ее ног лежала груда конечностей моего брата.

Было в этом что-то поэтическое. Акос наблюдал, как его отец умирал, лежа на полу. А теперь я смотрела, как то же самое происходило с Ризеком.