Наверное, он всё понял и заставил её отвернуться, подавив смешок:

— Смотри вперёд. Прицеливаешься. Вот так. И-и-и… Бах!

Щелчок.

Лизи вздрогнула.

— Если хочешь убить, целься в грудь или в голову.

Джокер чуть сдвинул дрожащую руку с пистолетом в сторону, прижался щекой к виску, надавил на палец, не позволяя ни соскользнуть, ни передумать.

Бах!

Он хрипло и восторженно вздохнул и замер. Лизи хотела отшатнуться, но свободная рука Джокера прижала её, обняла за талию и не позволила. Над лампой, в белом пионе крошечным чёрным провалом зияло отверстие, нарушающее картину бытия и метафорично описывая всё происходящее: жизнь с Джокером — сплошной психоанализ, сексопаталогия, и фоном серые стены, страшные уродливые пионы, и свет едва касается своих неразумных детей, робкий, тающий во тьме.

Джокер отпустил руку. Лизи разжала пальцы, и кольт с грохотом упал на пол.

— Я хочу к Артуру, — захотелось сбежать из этого театра абсурда и недвусмысленных намёков.

Издевательский смешок над ухом.

— А я думал, ты хочешь меня, — он снова запустил руку между ног и причмокнул. — Радость, надо что-то решать с этим. Кажется, ты сегодня слишком болтлива. Ну-ка.

Он развернул её к себе, крепко вцепился тонкими острыми пальцами в плечи, и она сжалась под его взглядом. Не от страха, нет. И когда он надавил на неё, Лизи послушно опустилась перед ним и смотрела, как пахнущие порохом пальцы расстегнули ширинку. А после был вкус соли, тяжёлые толчки в горло, не хватало воздуха, но его рука легла на голову и прижала, не разрешая отстраниться. И насмешливые слова: «Да-а-а-а, радость, вот так… постарайся хорошенько: внутри тебя ждёт вкусная начинка».

Лизи давилась, она крепко вцепилась в его бёдра, царапая ноги сквозь красную хлопковую ткань. Слёзы блеснули на ресницах. Ему было скользко, влажно, горячо.

Мягкий язык послушно ласкал, когда хватка чуть ослабевала. Джокер вытряхнул из кармана пачку и подхватил, небрежно отбросил на подоконник и ловко выудил сигарету. Зажал меж гранатовых губ и отпустил Лизи. Она отпрянула и жадно глотнула воздух, хрипло впуская его в себя и вытирая влажные губы. Не дожидаясь, пока она придёт в себя, Джокер вложил в её ладонь зажигалку и ушёл к креслу. Сел. Глянул исподлобья на Лизи, поманил к себе пальцами. Она поднялась с пола и послушно шагнула навстречу. Забралась сверху, всё ещё неровно дыша и приоткрывая рот, ловя воздух. Чирк! Огонёк заплясал, взметнулся вверх и успокоился почти сразу, ощутив вкус свободы. Лизнул сигарету и обжёг бумагу, табак занялся оранжевым закатом, вспыхнул алыми всполохами, когда Джокер затянулся.

Впустив его в себя, Лизи качнулась на худых бёдрах, сжала их коленями, и её красная беда улыбнулась. Он курил и смотрел на неё, иногда закатывая глаза и мурлыча что-то себе под нос. А когда от сигареты остался только фильтр, вдавил его в ручку дорогого кресла из красного дерева и отбросил.

В бездонных зелёных глазах плескалось задорное, злое пламя, и утонуть в них нельзя — можно только сгореть и превратиться в пепел.

— Артур совсем тебя распустил, — Джокер, чем-то недовольный, поёрзал, просунул между двумя соприкасающимися телами руку и занялся лукавой лаской.

И Лизи опять не удержалась, сгорела в тягучей страсти, ушла в неё с головой и надела на себя ещё один грех, как терновый венец.

А после Джокер стоял у окна, курил и наблюдал за тем, как Лизи одевалась, прятала тонкое тело под слоем одежды и забирала волосы в хвост.

— Какой у вас секс с Артуром? Он уже опробовал твои пухлые губки или свято бережёт этот болтливый ротик? Принц, который никогда не трахнет даму сердца не в ту дырку, — он хохотнул, затянулся и пристально посмотрел на Лизи.

Она не обернулась и не ответила, только нахмурилась, натягивая футболку и поправляя хвост, стараясь не впустить обидные слова в сердце.

— Если что, это не риторический вопрос, — когда Лизи всё-таки посмотрела на него, он подмигнул ей и улыбнулся. — Что? Опять назовёшь меня чудовищем? Кажется, где-то я это уже слышал. Хм-м. Не напомнишь мне?

— Артур нежный, в отличие от тебя он воспитанный и не позволяет себе…

— Этого? — перебил Джокер, обошёл Лизи вокруг и, остановившись, положил ладонь на ягодицу и сжал. Притянул Лизи к себе и плотоядно оглядел её.

Лизи дёрнулась и сжала губы.

— Охо! Ударишь меня? Давай, радость, посмотрим, что из этого выйдет.

Он грозно навис над ней, и лукавая улыбка сползла с лица — вместо неё оскал. Глаза внимательные, настороженные, в них уже не просто огонь — два пожара устремились на Лизи. Она отвернулась.

— Отвези меня домой. Артур уже, наверное, вернулся и заждался.

Джокер, не выпуская её из рук, покачал головой.

— Нет, не вернулся, у него очень много дел. И утром не жди, но я приду к своей пташке, так что скучать не придётся.

***

— Сеньор Антонио Пацци, уважаемый человек во многих кругах, серый кардинал Готэма и просто лапочка, — Джокер разглядывал портрет над камином в гостиной.

Богатая, но не вычурная обстановка располагала к покою и домашнему уюту: во всём чувствовалась рука хозяйственной заботливой женщины, знающей цену семье. Может, это тучная сеньора в бархате на покатом теле: платье скрывало от посторонних глаз тяжёлую грудь, скользило по широким бёдрам, через которые пришли в этот мир несколько орущих отпрысков. Будущее клана. Будущее семьи. Или Антонио женился на молоденькой модели, которая умела красиво раздвигать ноги и красила губы в неприлично алый цвет. Но вот дом притаился, потому что пришёл человек, в руках которого жизни каждого его сопляка.

— Сеньор Джокер, не хочу показаться грубым, но вы видели, который сейчас час? Ночь для сна, день для дум: так говорил мой покойный прадед.

Джокер усмехнулся и сунул руки в карманы пиджака.

— А хотите мою поговорку узнать? Да? Слушайте, Пацци, и запоминайте: когда в дом приходит Джокер, закрой свой рот.

Пацци приказал прислуге принести красного вина, но Джокер остановил того и попросил крепкого чаю. На немой удивлённый взгляд пришёлся кстати ответ, что раз уж настала пора говорить о делах, то сперва эти самые дела, а уже потом всё остальное, выпивка в том числе.

— Сеньор Джокер, прежде чем мы приступим… Какова моя доля? Я так понимаю, ставки весьма высоки, поэтому я бы хотел поставить кое-кого во главе парочки банков, не отказался бы оказаться в упревлении. Кто у нас числился окружным прокурором? Чарльз Дент, кажется?

Джокер кивнул.

— Мы ведь можем его убрать?

Джокер сел в мягкое винтажное кресло и закинул ногу на ногу. Внимательно оглядел стол и, ухватив взглядом дорогие сигареты, не без удовольствия взял одну. Повертел её между пальцами. Подкурив и выпустив струю дыма, указал пальцем на Пацци и захихикал.

Надо признать, Дент сыграл свою часть куда лучше, чем ожидалось, но теперь от него проку не больше, чем от прочих властителей Готэма. Бывших, само собой.

— Знаешь, что мне нравится в тебе? Рассказать? Твоя сговорчивость. Ты не ломаешь грошовую комедию и не строишь из себя обиженного мафиозного дурачка, помешанного на мести и деньгах. Шагать в ногу со временем — мудрое решение.

Пацци развёл руками и согласно кивнул: нет смысла отрицать очевидное. Он тоже взял сигарету, откинулся на спинку стула и не спеша затянулся, смакуя горький вкус дорогого кубинского табака.

— Я был бы полным дураком, если бы отказался от покровительства сильного человека, который решил поделиться добрым куском хлеба. Так вы согласны убрать Дента и отдать мне эти учреждения?

Антонио открыл ящик стола, порылся в бумагах и наконец положил на стол шуршащий лист. Подтолкнул к Джокеру. Аккуратные строчки, пункт за пунктом: Северный банк, мэрия, Центральный банк Готэма, банк «Запад». Названия тянулись друг за другом стройным списком грозных названий, которые мафия уже давно мечтала прибрать к своим рукам, да всё как-то недосуг, а тут такая удача — нельзя не воспользоваться моментом. Джокер посмотрел исподлобья на Пацци и поцокал языком, лукаво улыбнулся и высоко поднял голову. Проказник Пацци.