========== И пришёл Джокер. Вместо пролога ==========

— Стойте! Стойте!

Лизи неслась по коридору, растрёпанная, уставшая, но безгранично счастливая. Размахивала руками, смеясь и вскрикивая «Стойте! Придержите лифт!» Синий рюкзак за спиной болтался из стороны в сторону, в нём что-то шуршало, звенело, потрескивало.

Дверь лифта уже почти закрылась, но вставший в проём коричневый ботинок явился спасительной преградой между маленьким разочарованием от ожидания лифта и большим лучезарным счастьем, дополняющим лучший из лучших день. Лизи уже почти заскочила в лифт, как её окликнули:

— Лизи Новак! Какие новости, детка?

Молодой чернокожий парень спрыгнул с лестницы и обнял Лизи.

— Дюки, угадай, кто занял первое место в веломарафоне сегодня утром?

Лизи закатила глаза и расплылась в улыбке, приплясывая на месте.

Веломарафон! Сколько лет она шла к этой большой маленькой мечте? Шесть! И наконец семёрка принесла не абы какую удачу, а маленькую победу над собой, над соперниками и над городом.

Лизи сияла.

— И это ещё не всё! Меня перевели на четвёртый курс. Всё-ё, конец мучениям, теперь я супервумен, сдала все экзамены, ни одного не завалила. Представляешь?

Лизи поправила очки и выдохнула после тирады. Дюки хлопнул её по плечу и кивнул, одаривая ответной улыбкой:

— Да, детка! Сегодня определённо твой день!

— Мой,— согласилась Лизи.

День и правда выдался отличный. Лизи вложила немало сил, чтобы прийти первой на марафоне. Крутила педали как последний раз, как будто улепётывала от самого дьявола. И наконец-то всё не зря, и Готэм отсыпал немного везения в её карман. А университет — как ещё одна премия «Оскар» за последнюю неделю. Вторая вышка, как-никак, и Лизи гордилась этим и лелеяла мечту уехать из Готэма. В практичную Германию, хотя манерная Франция с привкусом круассанов по утрам тоже ничего.

— Поедете?

Лизи оглянулась и ойкнула. Она заболталась с Дюки и совсем забыла про «гроб на верёвочках». Подпирая двери, на неё сверху вниз глядел тот самый странный сосед, которого Лизи, если говорить честно, считала чудиком. Она видала пару раз, как он, выходя из лифта, устало плёлся до своей квартиры и хохотал. Бывало, что, кем-то избитый, шаркал, хлюпал кровавым носом и всё равно смеялся. Такой смех не так просто забыть. Боялась ли она? Поначалу да, а потом, со временем, привыкла к чудаковатости соседа. С кем не бывает? В Готэме ещё и не такое увидишь. Но вот что её удивляло, так это то, что, несмотря на заливистый смех, она никогда не видела Артура Флека весёлым. Если он хохотал, то взгляд его, полный ненависти и боли, блуждал по стенам, и выглядел при этом Артур так, будто вокруг него не стены и не соты квартир, а толща воды. И Артур в ней тонул. Наверное, так смотрели отчаявшиеся и погибающие люди. Когда Лизи думала об этом, её каждый раз передёргивало.

— Да, — неуверенно ответила Лизи, оглянулась на Дюки и махнула ему.

Она шагнула в коробку лифта, как в гробницу, и встала в углу. Что-то скрипнуло, ухнуло, ладно хоть не взорвалось, и лифт как-то особенно уныло и тяжело тронулся. Чёртов ящик всё время дрожал, что-то натужно скрипело, стучало, и Лизи даже успела попрощаться с жизнью.

— Ужасное здание, правда?

Он кивнул.

— Поздравляю, — скрипучий голос Артура нарушил атмосферу Сайлент Хилла.

— Спасибо, — улыбнулась Лизи.

— Я Артур.

Лизи кивнула.

— А я Лизи.

И вдруг несчастный «гроб на верёвочках» тряхнуло как следует, да так, что Лизи даже стукнулась затылком об стену и простонала, потирая ушибленное место. Но это ещё полбеды. С шишкой на голове вполне можно было ужиться, пара-тройка дней, вот и все мучения. Вторая половина озадачила Лизи куда больше. Она осталась наедине с мужчиной, которого всегда считала чудиком. Ну… Дела.

Она не помнила, о чём они разговаривали, язык развязался сам собой. Всё-таки Лизи обычно в карман за словом не лезла, это самое слово у неё всегда было припасено на все случаи жизни. Лизи бы и рада была помолчать сколько нужно, но природная болтливость требовала выхода наружу. А когда живот жалобно заурчал, будто там поселился очень грустный кит, Артур выгреб из карманов всё содержимое и нашёл среди бумажек и прочих мелочей небольшую шоколадку. Он охотно отдал её Лизи.

— Спасибо. Ну вот, голодная смерть мне теперь не страшна, — засмеялась Лизи.

Артур улыбнулся. Он что-то спрашивал про велосипеды, про марафон, рассказывал про свою маму, но Лизи толком ничего не запомнила. А когда маленькая стрелка часов перевалила за первый круг циферблата и в ногах окончательно не осталось никакой правды, Лизи бросила рюкзак на пол и плюхнулась на него. Вызволят ли их когда-нибудь отсюда? Где носит этих ремонтников, когда они так нужны? Артур опустился рядом, и Лизи почувствовала тепло его тела. Да уж, в «гробу» было прохладно, но озвучить мысль вслух она всё-таки поостереглась, потому что Артур наверняка захотел бы поделиться с ней своей курткой, а Лизи почувствовала бы себя не в своей тарелке.

Сначала они молчали и слушали, как поскрипывает лифт, как орут на этажах.

А потом они разговаривали, много и ни о чём. Лизи зачем-то рассуждала про германские языки, рассказывала про то, как измазалась в чёрной смазке, когда на днях слетела цепь на велосипеде. Какая она была чумазая! Артур слушал и не сводил с неё взгляда. Шутил, в основном не очень смешно, но Лизи ради приличия и чтобы не огорчать соседа, смеялась.

Она вытянула ноги и сдула упавшую на лицо прядь волос. Ждать вызволения всё невыносимее. Время тянулось, и мир вокруг остановился, замкнувшись в четырёх гробовых досках. Когда даже жить стало тоскливо, Лизи покачала головой и задорно пропела:

«Ob-la-di, ob-la-da, life goes on, bra

La-la, how the life goes on

Ob-la-di, ob-la-da, life goes on, bra

La-la, how the life goes on*».

Артур слушал её и тихонько подпевал.

Легче не стало, и чтобы заглушить накатывающую волну ненависти к «гробам», Лизи запела новую песню, барабаня пальцами в такт:

«We all live in a yellow submarine,

Yellow submarine, yellow submarine,

We all live in a yellow submarine,

Yellow submarine, yellow submarine**»

И когда казалось, что они застряли в этой чёртовой коробке до конца столетия и Лизи уже была готова петь похабные песни, из-за дверей послышался мужской голос:

— Эй, певица, ты там как? Спасать тебя или ещё концерт дашь?

Лизи вскочила как ошпаренная и подпрыгнула, забарабанив по двери:

— Мы ту-у-ут! Спасите нас, а то мы сойдём с ума и останемся тут жить, мы очень голодные!

Артур поднялся вслед за ней, и Лизи на радостях чмокнула его в щёку.

— Нас пришли спасать! Ура!

Она вся светилась, её заряда хватило бы, наверное, на весь город, если бы жители Готэма собрались возле дома. Но все лучи энергии и безграничной радости достались Артуру.

— Я была рада с вами познакомиться, — засмеялась она и пожала Артуру руку. — Вы классный. Удачи вам на работе и в шутках.

Артур пожал плечами:

— Меня вчера уволили.

— Оу, — стушевалась Лизи. — Тогда удачи вам в поиске новой. И хорошего вечера!

В коридор вышла одна из соседок, и Лизи со всех ног понеслась к ней, подскакивая на ходу, как будто это не ей двадцать пять, а какой-то другой Лизи. А этой хохотушке сегодня снова тринадцать, и жизнь прекрасна.

— Марта-а-а! Прикинь, я в этой коробке застряла! Жесть!

***

А потом жизнь по какой-то только ей ведомой причине решила, что на большую удачу надо сыпануть унижение, страх. Долгие ночи, полные слёз.

В дверь постучали.

— Иду, Марта, иду! — крикнула Лизи и распахнула дверь.

Марта вот-вот должна была принести каталоги последних моделей велосипедов. Ужасно дорогих, и Лизи с Мартой предстояло хорошенько посидеть полночи, а то и всю напролёт, где, как и из чего собрать хороших двухколёсных коней, когда финансы поют не романсы, а похоронные гимны в дырявых карманах. Грело душу то, что вот-вот университет должен дать ответ, берут ли Лизи лаборантом при кафедре германских языков. Ну не сказка ли?