– Если бы не было средств на частного доктора, то было бы туго. Вызвать ребёнку врача из поликлиники часто не удаётся. Причём врачей можно понять. На весь район – один доктор по грудничкам. Он нарасхват. Скажем, в двенадцать часов дня у ребёнка температура, а врач уже с утра ходит по вызовам, и твоего малыша нет в планах даже на завтра.

– Ты родом из Белгорода. Как там, в провинции?

– Белгород чувствует себя далеко не хуже всех. Достаточно чистый, опрятно выглядит. Шпана есть, но это не самый «гопнический» город. Есть города, где культ криминала вообще запредельный, – Ростов, например. «Ростов-папа» – не пустые слова. А Белгород – так называемый красный город, то бишь «ментовской». И дело не только в том, что подбрасывают наркотики, – там вообще всё сосредоточено в руках полиции, и это печально сказывается на административной системе.

– А уровень жизни?

– В «Гимне понаехавших провинциалов» я говорю: «Сейчас работал бы в офисе тысяч за двенадцать – для музыканта перспектива просто…» Это очень хорошая зарплата для Белгорода, и такую работу могут получить только квалифицированные специалисты. Цены ниже московских, но не сильно. В московском супермаркете какой-нибудь творожок стоит 30 рублей, а там – 24.

– Претензии предъявляются в основном к федеральной власти. Какая у тебя главная претензия?

– Главная претензия – не к коррупции. Не Путин её придумал. Так живёт общество. «Взятки, откаты, отмывание бабок. Черти рогатые жмут друг другу на встречах копыта и лапы». Так было и ещё какое-то время будет. Конкретно во власти меня больше всего раздражает другое. Фальсификация думских выборов 2011 года показала: нельзя столь открыто демонстрировать, что держишь людей за идиотов. Нельзя делать такую хорошую мину при такой плохой игре. Это уже безоговорочный провал. Власть сегодня – не столько она сама, сколько медийное представление о ней. Так вот, в медийном представлении это непоправимая ошибка. Мы не такие дебилы, как им бы хотелось.

– У тебя много антигероиновых песен.

– Опыт московской студенческой общаги. Но, к счастью, не мой личный.

– В Китае барыг прилюдно расстреливают. А в Швейцарии выдают героин по рецепту, чтобы не было преступности.

– Я не думаю, что российские налогоплательщики будут счастливы спонсировать программу типа швейцарской. В бюджете есть дыры посерьёзнее.

– Твои коллеги не то чтобы пропагандируют, но популяризируют наркотики в своём творчестве. В некоторых городах им запрещают концерты.

– Я уже вырос из таких песен. Действительно, слушаешь русский рэп и порой думаешь: ну что за романтика в этом? Нельзя на такой теме спекулировать и строить на ней всю свою карьеру. Что касается запретов на концерты, то я не сторонник этих мер, поскольку они придают любой точке зрения, даже самой уродской, дополнительную подпитку. Как будто это мученики, несущие правду. То же самое и нацистов касается.

– Почему ты не включил в новый альбом песню «10 суток» о своей отсидке в Волгограде?

– В предыдущий альбом я включил «Мерседес S666» про Баркова. И мне не понравилось, что из всей пластинки, где есть другие интересные вещи, выделяли именно эту как главный хит. Нет, я не смягчился. Думаю, моё волгоградское дело было политическим или, лучше сказать, социальным.

– Сейчас очень актуальна тема полицейского произвола. Но против плохих полицейских на твоём альбоме – одна песня, а против националистов – три. Что, национализм – главная наша проблема?

– Это серьёзная проблема, и она набирает обороты. Люди ищут виноватых на стороне, вместо того чтобы осознать собственные ошибки.

– В Европе националисты сидят в парламентах и участвуют в президентских выборах.

– Если у русских националистов будут внятные лидеры, которые смогут аргументировать свою позицию, – ничего не поделаешь. Я же не говорю, что их надо запрещать. Над тем, у кого другая точка зрения, можно смеяться, глумиться, спорить с ним – это и есть цивилизованное общество. Любые взгляды имеют под собой какие-то основания. Главное, чтобы никто ни к кому не лез с физическим насилием.

– Рок-музыку старшее поколение худо-бедно воспринимает. Но рэп, как правило, – нисколько.

– Рэп – очень быстрая манера исполнения. Нужна другая скорость восприятия информации, нужна привычка. Например, в рекламе на радио тоже очень быстро говорят – из-за необходимости больше сказать в единицу времени. Маяковский мог накатать поэму. А исполнителю надо уместить поэму в три минуты. Рэп – единственный способ. В обычной песне от поэмы останется три четверостишия.

– Ты разместил альбом в Интернете для свободного скачивания. Это признание бессилия перед «пиратами»?

– Бороться с «пиратством» бессмысленно. Раньше в пластинках была некая тайна, романтика. Всё, конец этой романтике. Надо осознать: мир изменился. Больше скажу, сейчас музыку в основном потребляют видеороликами на YouTube, то бишь песни уже недостаточно, нужен видеоряд. Всё это не хорошо и не плохо, это так, как есть. Не стоит обижаться на новые реалии.

– А вот Макаревич, например, обижается: диски не покупают.

– Динозавры, я думаю, тоже очень обижались на глобальные изменения климата. Но климату на динозавров было наплевать. Всё, что остаётся музыканту, – писать крутые песни. Сколько слушатели готовы отдать ему денег – не должно быть определяющим мотивом.

«АН» № 309 от 04.05.2012

Трудно отыскать столь же разностороннего человека, как Алексей Кортнев. Поступив на мехмат, он увлёкся студенческим театром МГУ. Оттуда берут начало все его творческие проявления: актёр, музыкант, композитор, поэт, лидер группы «Несчастный случай», шоумен, рекламщик, переводчик мюзиклов. Наконец, соавтор спектаклей «День радио» и «День выборов», ставших впоследствии фильмами.

– Вы учились на механико-математическом факультете. Правда, недоучились, но об этом после. Как вы, технарь, стали гуманитарием?

– Я неслучайно предпочёл технический факультет. Гуманитарное образование является образованием только тогда, когда оно фундаментальное. Например, если включает серьёзное изучение языков и их структур. Здесь гуманитарное образование начинает сливаться с техническим: структуральная лингвистика пересекается с математикой, с моделированием. А вот чистая «гуманитария», скажем, актёрская, – это скорее воспитание, чем образование. Навыки поведения. Знаниями это назвать очень трудно. Думаю, в качестве гимнастики ума техническое образование лучше. Человечество знает массу примеров, когда люди с техническим образованием оставили след в истории как музыканты, поэты. И нет ни одного обратного примера – чтобы филолог совершил открытие в технической или естественно-научной области.

– Но и техническое образование вы сочли в итоге для себя необязательным?

– В той деятельности, которой я занимаюсь, полученных знаний мне хватает. Если бы я хотел быть учёным, то, конечно, доучился бы на мехмате до конца. Что важно, так это привычка учиться, осваивать новое. Перестав посещать лекции в МГУ, я начал изучать нужные мне вещи самостоятельно – в частности, теорию музыки. Диплом не может быть самоцелью, особенно в наших условиях, когда его можно купить. Целью являются даже не столько знания, сколько умение мыслить, выстраивать логические цепочки.

Кстати, в этом смысле современная школа катастрофически отличается от той, которая была ещё совсем недавно. Система ЕГЭ предлагает выбирать правильный из предлагаемых вариантов, то есть направлена исключительно на запоминание. Я считаю, это отупляет, так как заставляет ребёнка зубрить. Это тоже тренинг для мозга, но его цель – запихать в голову ученика побольше всего, как в мешок. И никого не волнует, какую форму этот «мешок» приобретёт. А классическое образование наполняло «мешок» обдуманно, чтобы он сохранял форму нормальной человеческой головы.