— Да, — вновь влезла рассказчица. — Он показывает свою семью как ангелов, но как мы потом увидим, там не все гладко. Давно вы интересуетесь его творчеством?

— Очень, — искренне сказал Кроули. — Видите ли, меня интересуют патологии, а его картины глубоко патологичны и показывают психопатичную натуру. Вы продолжите? — он посмотрел на девушку с выражением искренней надежды на лице.

— Зачем ты так? — горько спросил Азирафаэль, когда девушка, сердито поджав губы, ушла от них подальше.

— Потому что он — кумир молодежи теперь. Кумир. Хастур! Напомнить, что он делал?!

— Он не помнит, — Азирафаэль повернул за угол и замер, невольно схватив за руку Кроули. Демон спустил очки на кончик носа, тоже неотрывно глядя на огромное полотно, изобразившее архангела во всем его неземном великолепии. — Это… Михаил, — севшим голосом сказал Азирафаэль. — А… архангел Михаил.

— Я узнал, кто меня с Небес сбрасывал, спасибо, — Кроули с трудом отвернулся: строгий взгляд Михаил с картины выворачивал наизнанку.

— Как он смог так изобразить? Ведь невозможно, но я… я чувствую страх. Самый настоящий трепет перед этой картиной, — Азирафаэль посмотрел на свои руки. — Невероятно.

Он огляделся: не только на него и демона картина производила подобное впечатление. Люди отводили глаза, кто старался поскорее пройти мимо, кто наоборот, задерживался и смотрел, испытывая себя.

— Как отвратительно, — сказал Азирафаэлю остановившийся возле него человек в костюме и с белым воротником священника. Кроули побрел смотреть дальше в одиночестве. Ангел подумал, что тот, видимо, выбрал его в собеседники из-за костюма. — Изображать свою подружку в виде архангела! Вы не знали? — он протянул Азирафаэлю буклет. — Он рисует ее ангелом, точнее, архангелом, причем конкретным — Михаилом! Кощунство!

— Вы еще дальше не смотрели, — оскалился вернувшийся Кроули и дернул Азирафаэля за рукав, довольный как никогда. — Пошли, ангел.

Он довел его до следующего поворота, отошел и стал смотреть со стороны. Азирафаэль не подвел: несколько секунд постоял в шоке, даже не дыша, потом юркнул назад в безопасный коридор. Демон расхохотался и, схватив его под локоть, потащил ближе к первой картине.

— Смотри, какое мастерство! Они как живые тут!

За поворотом был коридор, названный самими организаторами «коридором страсти»: белый, словно из камня высеченный демон, и гибкое, нежное тело ангела — Хастур был к себе беспощаден, изобразив в собственном портрете нечеловеческое жуткое выражение. Галерея была омерзительной, демон на всех картинах казался настолько отталкивающим при объективно гармоничных чертах лица, что успех был гарантирован. Кроули с шумом втянул воздух сквозь зубы, увидев знакомый ему сюжет, где Михаил отрезает свои волосы. Как точно, как страшно точно; несмотря на откровенность сцен, здесь мало кто задерживался. Те, кто пытались смотреть только на изображенную на полотнах девушку, все равно натыкались глазами на демона-собственника, который защищал свое сокровище от других даже на картинах.

— Я не думал, что он будет рисовать… такие подробности, все же это… очень личное, — Азирафаэль искоса посмотрел туда, где Михаил в блаженстве выгнула спину, лежа на резном каменном полу в какой-то пещере, а Хастур намотал на руку ее еще длинные волосы. — Но я примерно понимаю, что чувствуют люди. Они не могут ассоциировать себя с кем-то на картине и не могут отвлечься от присутствия демона на ней. Те, кто пришли сюда с похотливыми мыслями, не могут почувствовать удовлетворения, потому что им нет никакого места здесь, те, кто пришел за уникальным мастерством, не могут отвлечься от сюжета. Это настолько ужасно, что я даже не знаю, можно ли считать это искусством. Пойдем отсюда, — он поскорее свернул в следующий коридор и замер в проходе. Его бы толкали, но останавливался на пороге не только он.

Как раньше Михаил, теперь посетители выставки видели огромную картину, изображающую Габриэля — и как та, он был в облике архангела. Сверкающий грозный взгляд приковывал к месту, давая понять, что всеведение высших сил — отнюдь не преувеличение; Габриэль с холста видел каждого насквозь. Нарисованный в человеческий рост, он казался огромным, заполняющим собой все пространство вокруг — как чувствовалось при личном общении с архангелом.

— Можешь считать меня слабовольным и, как ты говоришь, тряпкой, но меня тянет преклонить колени, — шепнул Азирафаэль демону.

— Фу, как некультурно в общественном месте, — машинально ответил Кроули, чувствуя то же самое. Хастур каким-то непостижимым образом сумел поймать, уловить и передать практически безграничную силу любимого архангела Небес.

Следующий коридор был посвящен Вельзевул: Кроули мгновенно узнал тронный зал и коридоры, но он понятия не имел, что, оказывается, владыка ада периодически лежала на своем рогатом троне, укрыв ноги пледом и опустив пальцы свесившейся вниз руки в чашку с медом. Он все же плохо знал ее, хотя подчинялся напрямую ей всегда, с самого начала существования преисподней: по его мнению, она была справедливой по законам джунглей, не излишне жестокой, но не имевшей никаких границ, а главным ее грехом было равнодушие ко всему, что не касалось ее напрямую. А теперь из картин Хастура Кроули узнал, что Вельзевул, оказывается, закатывала пиры, каталась по аду на мертвых конях и в дни, когда не надо было никого принимать, надевала нацистскую форму и резалась в карты с проклятой душой Генриха Гиммлера.

— Это уже баловство, — прыснул Азирафаэль, когда они с Кроули повернули в новый коридор, полный сочных красок: Хастур здесь изображал жизнь в качестве человека на Земле. Михаил, уже без сияния и грозного взора архангела, держа на груди развязанный купальник, выплескивала воду из бутылки словно на зрителя. Вельзевул, обняв гитару, которая больше нее самой, уселась на смятом покрывале. Автопортрет Хастура с Габриэлем — оба на ступеньках какого-то античного здания, Габриэль уткнулся в какие-то бумажки, а сам Хастур рисует, положив на колено альбом.

— Баловство? — переспросил Кроули. — Смешно тебе?! Знаешь, о чем это все говорит? О том, что они мало того, что знакомы, так они еще и вместе все время. Четыре человека с одинаковой амнезией. Они не идиоты, даже если люди. Ладно, Вельзевул и Михаил не идиотки, за этих двоих я не ручаюсь.

В последнем коридоре снова была толпа: Кроули уже хотел было щелкнуть пальцами и оставить Хастура без поклонников, но Азирафаэль успел перехватить его руку.

— Сама Майкл говорила в интервью! — все та же инициативная девушка-экскурсовод на волонтерских началах взмахнула какими-то листами. — Что она спешила, и ей показалось, будто у нее развязался шнурок, она посмотрела вниз, а потом… а потом «я вскинула взгляд и увидела напротив себя человека, который смотрел на меня одновременно спокойно и восторженно, а потом молча взял меня за руку. И я перестала куда-то торопиться. Как его зовут, спросила на третий день».

Толпа встретила цитату аплодисментами, за жизнь художника и его протеже следили множество журналов, а то, что они практически не расставались и появлялись вместе на всех мероприятиях, только подогревало любовь поклонников — всем нравятся красивые пары. Девушка, отойдя от картины, которую старательно закрывала спиной, позволила всем увидеть.

Комната на картине была изображена словно из верхнего угла. На постели лежала Михаил, раскинув по черной простыне руки и крылья, бело-прозрачные, как чистейший лед, но имеющие цвет, растворенный в них туманом. Сам Хастур сидел рядом, вытянув одну ногу на стоящий перед кроватью стул, на спинке которого лежала смятая и второпях снятая одежда. Они едва касались друг друга, но чувствовалось, что Михаил смотрит на его спину, а его пальцы поглаживают ее колено. Азирафаэль вдруг почувствовал любовь, как чувствовал ее всегда рядом с искренне любящими людьми, но это была всего лишь картина. Так не должно быть!

— Ты знал, что он так рисует? — спросил Азирафаэль у Кроули, который даже не нашел, что бы сказать язвительного. Простой сюжет картины был до того возвышен, что наворачивались слезы.