— Мне это имя больше подходит, — проворчал Хастур. — Ты-то что дергаешься? — спросил он уже Сэма.

— Я тоже… читал Лавкрафта, — отозвался Сэм, холодея от понимания происходящего.

— Это имя лучше, чем у некоторых, — Хастур снова включил машинку. — Да, Майкл?

— Майкл? — переспросил Сэм.

— Меня так зовут, — отозвалась Михаил. — Но кто-то до сих пор не может смириться и считает неимоверно остроумной шуткой говорить, что встречается с мужиком.

— Вы встречаетесь? — подал голос Дин и улыбнулся, скрывая волнение. — Эх, а я уже хотел номерок спросить.

— Не встречаемся, — отозвался Хастур. Повисла пауза.

— Потому что мы женаты, — сердито договорила Михаил. — Хастур, шутить — это не твое!

— А как познакомились? — спросил Дин, стараясь как можно более расслабленно откинуться на диван и повторяя про себя, что это всего лишь совпадение, люди влюбляются друг в друга постоянно, а у этих точно родство душ за столько тысяч лет.

— Столкнулись на улице, — отозвалась Михаил, глядя на то, как Хастур аккуратно заклеивает татуировку Сэма. — И первые два дня я даже не знала, как его зовут, спросила только на третий.

Хастур оттянул перчатку и выстрелил ей точно в корзину через весь зал, и Дину с Сэмом стало не по себе от такой меткости. В студии уже никого не было, даже девушка со стойки ушла; за окном было темно, в коридорах тоже; погасили свет. Дин и Сэм пошли на светящуюся табличку «выход», полагая, что Хастур и Михаил пошли через другой ход.

— Если будете в городе, заходите через пару недель, я посмотрю, все ли в порядке, — низкий голос Хастура заставил Дина подпрыгнуть. Бывший демон держал телефон, экран снизу подсвечивал его бледное лицо, и оттого черные глаза касались такими-же непроницаемо-глубокими, как раньше.

— Все всегда в порядке, — добавила Михаил, и они вышли на улицу. — Но вдруг еще что-то набить захотите. Пока, — она послала Дину воздушный поцелуй, подмигнула Сэму и обняла руку Хастура.

— Я звоню Азирафаэлю.

— Звони Азирафаэлю, — одновременно сказали братья, когда за бывшими демоном и архангелом закрылась дверь дорогого ресторана, и Дин выдернул из кармана телефон, как оружие. Ангела не было в лавке, но зато там находился Кроули, который пообещал и передать, и разобраться.

— Мне надо в Америку, — сказал Азирафаэль.

— Зачем? — Кроули закатил глаза. — Даже если они вспомнят, они теперь люди, обычные люди, которые ничего не могут, кроме как замаливать грехи. Пусть поскорбят, полезно.

— Ты не понимаешь, — ангел нервно прошелся по лавке. — Если они вспоминают прошлое, то могут подумать, что сходят с ума, да и… о Боже, нет. Ты понимаешь, что Габриэль с Вельзевул тоже могут вспомнить?

— И что?

— Это ужасно! Потерять ребенка — ужасно, но знать, что ты сам его убил, невыносимо. Я не могу этого допустить. Я умею стирать память людям, поэтому если они начали вспоминать, я должен им помочь.

— Что за комплекс спасителя, ты что, ангел, что ли? — тяжело вздохнул Кроули, поднимаясь на ноги. — Надеюсь, ты не исчерпал месячный лимит чудес, потому что самолеты — это последнее, где я хотел бы оказаться.

— Ты летишь со мной? — недоверчиво спросил Азирафаэль. — Но… ладно. Но лимит исчерпан. Я возьму нам билеты.

***

Сэм и Дин ждали гостей из Британии в условленном месте, и как только ангел и демон уселись за столик, младший Винчестер развернул к ним ноутбук.

— Сразу хочу сказать, что нас насторожило то, что они вместе, хотя он должен быть в Австралии, но оказывается, ко всему прочему он еще и художник, который рисует… по сверхъестественной тематике, — сказал Сэм, показывая сайт. — Католики готовы его порвать на части за то, что основная тема его произведений — это ад и рай, которые он изображает слишком уж странно с точки зрения верующих и чересчур правдоподобно с нашей точки зрения.

— А можно где-то посмотреть его картины? — спросил Азирафаэль, с неприязнью глядя на черно-белый интерфейс, больше похожий на сайт ритуальных услуг, чем на страницу известного на весь мир художника.

— У него сегодня выставка, он там будет, — Дин показал четыре билета. — Ненавижу этот город, я потратил денег больше, чем за всю свою жизнь. И на что? На две татуировки и выставку! Выставку!

— А он потратил на свои книжонки четыре тысячи фунтов, а лимит чудес на месяц исчерпан, и угадай, кто платил всю последнюю неделю, — подхватил Кроули, обретший в Дине родственную душу. В прошлую встречу они и парой слов не перебросились.

— Сэмми понравилось то, что рисует этот ваш Хастур, — вдруг сказал Дин. — Ну-ка, Сэмми, признайся, что тебя заинтересовало больше: вспомнил ли он свое прошлое, или как он нарисовал демоницу?

— Какую демоницу? — не понял Азирафаэль.

— Самая знаменитая его картина, — пояснил Сэм. — Как только что павший ангел выбирается из кратера вулкана.

— О… — только и вымолвил Кроули, глядя на Сэма через темные стекла очков.

— Что не так? — Дин переглянулся с братом.

— Ну… дело в том, что когда мы все, как вы называете, падали, кое-кто действительно упал в вулкан. Это была Вельзевул, и, честно говоря, я вряд ли когда-нибудь это забуду.

— Потом надо будет навестить и Вельзевул, и Габриэля, — взял на заметку Азирафаэль. — Может быть, у них тоже что-то… вызвало воспоминания. Может быть то, что Хастур с Михаил оказались рядом, столкнулись, как-то спровоцировало память?

— Как они вообще могли встретиться, он был в Австралии?! — Кроули снял очки и с усилием провел по лицу ладонями. — А я уж было подумал, что все закончилось.

— Вероятно, на выставке будут его поклонники, можно узнать у них, — предположил Сэм.

— Только истории хастуровских любовных подвигов мне не хватало, — обреченно вздохнул демон. — Где ж я так провинился, ну, те события не в счет? Я Апокалипсис остановил, войну между адом и небом, худо-бедно с жертвами и разжалованием в люди, но предотвратил, почему я теперь должен что-то вообще делать?!

— Зачем надо было его привозить? — шепотом спросил Сэм у Азирафаэля.

— Вообще-то он сам захотел, — извиняющимся тоном ответил ангел, пожав плечами, потом посмотрел на часы на цепочке, которые достал из кармана. — Я думаю, стоит уже пойти.

На слишком приличного Азирафаэля при входе посмотрели с удивлением, но никто не сказал ни слова; большинство поклонников творчества Хастура выглядели как Кроули, тот даже занервничал.

Выставочный зал представлял собой лабиринт из простых белых пронумерованных стен, на которых висели картины разных цветов, размеров и лет.

— Концепция представляет собой альбом воспоминаний, — вещала какая-то невысокая девушка в черном платье с принтом одной из картин. — Это своеобразное понимание вселенной, наложенное на собственную жизнь. Хастур попал в аварию, когда был в Австралии, и так никто и не узнал ни откуда он, ни что у него за семья, он не помнит своей жизни, но можно понять, как он представляет себе то, что было в прошлом, если посмотреть на расположение картин.

Азирафаэль осторожно присоединился к немногим слушающим: рассказ, очевидно построенный на обрывочных сведениях и догадках, тем не менее оказался захватывающим.

— Посмотрите, в самом начале картина «Зарождение света» — это символ его рождения: мы видим размытую полосу в пустоте, в то же время это — отсылка к чему бы вы думали?

— К сотворению мира, — вдруг сказал Кроули и повернулся к Азирафаэлю. — Кстати, похоже.

— Да, — самоназначенный экскурсовод обрадовалась интерактивности: люди вокруг нее не задерживались, предпочитая рассматривать в тишине. — А следующая картина, которую он, кстати, написал совсем недавно, — это аллюзия на его семью. Видите? Высокие фигуры, они касаются краев холста, скорее всего, это родители и другие взрослые, которые его окружали, а эти, поменьше, другие дети.

— Это Люцифер, Габриэль и Михаил, — Кроули указал на три основных силуэта.

— А это ты, — добавил Азирафаэль на арамейском, кивнув на фигуру в отдалении.