— Знаешь ли, в аду не особо ценят семейные зарисовки, — отозвался Кроули, потом добавил уже без издевки. — Нет. Не знал. Я вообще не знал, что он способен на что-то, кроме применения грубой силы.
— Он ведь еще соблазнял, — напомнил Азирафаэль. — Ты сам говорил, что когда он тащил к тебе Адама, он по пути умудрился совратить священника! И это с ребенком на руках. Я до сих пор не понимаю, как это ему удалось, — он помолчал. — Только не надо опять представлять!
Кроули задумался, передернулся:
— Я точно не хочу знать!
Они вышли в фойе, где их уже поджидали Дин и Сэм.
— Я спросил, они должны приехать, Хастура уговорили на получасовую пресс-конференцию, — сказал Сэм. — А у меня есть удостоверение журналиста и — спасибо копировальному центру напротив — аккредитация. Что мне спросить?
— Я сам спрошу, — Кроули вырвал у него из рук бейджик. — Ты у него символы себе на спину бил, он тебя узнает, идиот.
***
— Надень это, — Хастур бросил в Михаил какое-то платье и сел в кресло с сигаретой, наблюдая за тем, как медленно соскальзывает с ее плеч шелковый длинный халат.
— С каких пор ты разбираешься в моде, — фыркнула та, переступая босыми ногами через халат и поднимая платье на вытянутых руках.
— Я хочу, чтобы было видно твои крылья, — отозвался Хастур. — Заодно покажешь их.
— Габриэль наверняка себе такие же захочет, — недовольно сказала Михаил, надевая платье и поворачиваясь спиной к Хастуру, чтобы затянул шнуровку на пояснице. Тот подошел, положил ладони на ее талию.
— Мы можем не идти на выставку, — тихо сказал он, касаясь губами ее плеча. — Все равно они собирались опоздать, вот и мы поедем только праздновать. Не люблю журналистов.
— А что любишь? — Михаил запрокинула голову, закрыв глаза.
— Тебя, — Хастур провел руками по крыльям на ее спине осторожно, словно там действительно были мягкие перья.
— Надо пойти, — Михаил покачала головой, разворачиваясь и закидывая руки ему за голову. — Тебя на эти полчаса месяц уговаривали.
Хастур медленно потянул шелковый шнурок, затягивая талию Михаил так, что ей стало трудно дышать.
— Теперь ты будешь хотеть окончания получасовой экзекуции не меньше меня, — усмехнулся он и потянулся за свитером.
— Пиджак, — не терпящим возражений тоном напомнила Михаил.
— Что я тебе такого сделал, за что?
Михаил вытащила из шкафа единственный пиджак и вручила Хастуру, достала из коробки новые туфли.
Кроули проследил напряженным взглядом за тем, как Хастур отодвигает себе стул ногой и садится, хмуро оглядывая собравшихся. Азирафаэль едва уговорил Сэма и Дина уйти и наблюдать из-за двери, потому что Хастур точно их узнает. Черные глаза бывшего демона на миг задержались на лице Кроули, но он ничем не выдал узнавания или каких-то других эмоций.
Михаил придвинула к себе микрофон и начала с дежурной фразы, что рада всех видеть, просит тех, кто хочет задать вопрос, поднимать руку, а также выключить все средства записи, видео снимается и потом будет разослано всем присутствующим в соответствующие агентства.
— Что ты хочешь спросить? — шепотом спросил Азирафаэль.
— Откуда он знает, как выглядит ад, — отозвался Кроули. — Очень уж мне интересно.
— Не надо, — попросил ангел. — Если он помнит, он не скажет правды.
— Я почувствую, лжет он или нет, — ответил Кроули. — Не мешай!
Посыпались вопросы; на большую часть отвечала Михаил, Хастур лишь кивал и говорил ей что-то на ухо, она озвучивала вслух. Спрашивали в основном о дальнейших проектах, о выставках, новых сюжетах, о том, будет ли он, как обещал, продумывать декорации к сериалу о дьяволе — на этом моменте Хастур расхохотался таким смехом, что у ангела и демона мурашки побежали — но потом Хастур вдруг впервые посмотрел в зал, оторвав взгляд от Майкл.
— Вон те двое, — он безошибочно указал на Азирафаэля и Кроули. — У вас ко мне вопрос. О чем?
Демон поднялся на ноги, игнорируя восторженные шепотки кругом: еще бы, Хастур сам выбрал тех, кто задаст вопрос, такого никогда не бывало.
— Ты видел ад, Хастур? — поинтересовался он впрямую, бесстрашно ухмыляясь, хотя все его мышцы словно застыли от ужаса перед тем, кто по силе был равен архангелам.
— Да, — Хастур чуть наклонил голову. — Он до сих пор снится мне, — Хастур не отрывал черного взгляда от Кроули, и тот не мог понять, помнит ли он свое прошлое. Он не лгал, это чувствовалось, но… он ведь художник, вполне вероятно, что он адские флешбеки воспринимает как источник вдохновения.
Если бы он не добавил последнюю фразу:
— А ты его помнишь? — и в этот момент Кроули понял, что у него вовсе не австралийский акцент; это староанглийский середины четырнадцатого века.
***
— Он точно помнит, клянусь чем угодно! — Кроули опрокинул в горло стакан виски; он говорил тихо, но в грохоте клубной музыки, от которой вибрировал пол бара, ангел слышал его прекрасно. — Это Хастур, настоящий Хастур.
— Михаил не помнит, — задумчиво сказал Азирафаэль. — Она узнала бы меня тогда, но нет, она никак не отреагировала. Что нам делать с Хастуром?
— А он человек вообще? — демон нервно качнулся на стуле. — Я вот совсем не уверен.
— Бог сказал, они теперь люди, — неуверенно сказал ангел. Дин и Сэм не смогли прийти, их звала вперед их «работа», к тому же они были уверены, что страж Эдема и древний демон-искуситель справятся самостоятельно.
— И что они ничего не будут помнить, — издевательски добавил Кроули. — Но Хастур говорит на староанглийском, рисует ад и демонов, трахает Михаил и еще и может в рай попасть, потому что он в курсе, что в аду несладко, и делает все так, чтобы правила не нарушить.
— Но что мы можем сделать? — Азирафаэь посмотрел на дальний столик, где, закинув руку на плечо Майкл, сидел Хастур; вот они повернулись, Михаил даже встала, приветствуя… ангел их сначала не узнал.
Габриэль вместо приветствия одним махом выпил стакан коньяка и упал на мягкий диван, убирая рукой покрашенные в черный волосы и обнажая выстриженные виски, рассмеялся и крепко поцеловал в губы Михаил, потом повернулся к Хастуру, видимо, шутливо извинился. Расстегнул кожаную куртку, открыв на всеобщее обозрение майку с нарисованным на груди словно расстрелянным прицелом. Вельзевул рядом с ним в простой серой футболке и мягких брюках казалась ангелом небесным.
— Михаил разоряет банки и небольшие страны, Габриэль стал адреналиновым наркоманом, а Вельзевул спасает жизни, и Хастур всем наглядно показывает, что в ад соваться не стоит. Тебе не кажется, что они местами поменялись? — спросил Кроули.
— Если Хастур помнит, он не сможет попасть в рай, — обеспокоенно сказал Азирафаэль.
— Ну так радуйся, — фыркнул демон и добавил. — А почему это?
— Первая заповедь для людей — это вера, — вздохнул ангел. — А ангелы и демоны не могут верить, они знают. И Хастур знает, значит, он не совсем человек. То есть, не может попасть в рай как человек, а он демон, и потому у него нет шансов.
— Но вдруг он пожертвует собой? — подумав, предположил Кроули. — Тогда он вполне способен оказаться в раю. О… о нет. Нет, нет, нет!
— Что? — невинно спросил Азирафаэль.
— Я знаю, о чем ты подумал. Нет, не надо, умоляю! Давай просто вернемся в Лондон и забудем о них всех.
— Ты не можешь знать, — уперся ангел. — Ты не способен видеть мысли эфирных созданий.
— У тебя все на физиономии написано, — вздохнул Кроули. — Ты хочешь устроить ему мученическую кончину во имя попадания в рай. А ты не думал, что Михаил может отправиться в преисподнюю? И они снова будут по разные стороны баррикад?
— И Габриэль и Вельзевул… — тихо проговорил Азирафаэль. — Они тоже стали… поменялись местами. Только посмотри.
Посмотреть было на что: Вельзевул то и дело хваталась за телефон, объясняя, как кого спасти, а Габриэль, обнимая ее, заглядывал в вырезы всем сидящим вокруг женщинам. У него подрагивали руки, и вид был возбужденный и скучающий одновременно. Кроули не встречал Габриэля часто, чтобы знать его привычки, но он помнил его как холодного, равнодушного архангела с отталкивающе дружелюбной улыбкой, лживой настолько, что казалось, будто он где-то подсмотрел этот жест и пытается неумело повторить, не понимая, отчего зарождается настоящая улыбка. Теперь он не улыбался. Рот сжался в прямую линию, лицо стало печальным, а глаза — совершенно больными. Он держался за Вельзевул как утопающий за спасательный круг — он был человеком, и Кроули мог чувствовать то отчаяние, в каком пребывал бывший архангел: он был лишен чего-то, он сам не знал, чего именно, но невыносимо страдал, забивая пустоту внутри покоренными вершинами, сердцами, алкоголем. К Вельзевул его тянуло инстинктивно, он просто не мог без нее, как увидел однажды по телевизору маленького хирурга в смешной бандане с нарисованными злобными красными глазами, так и пропал: приехал непонятно зачем в ее холодную страну, прождал почти сутки, пробравшись в кабинет, где она отдыхала после операций, а когда она вошла, не включая свет, стянула через голову футболку и рухнула лицом вниз на диван, заснув еще до того, как голова коснулась подушки, сел рядом и принялся гладить по коротким, но все равно спутанным волосам, не зная, что и сказать, когда она проснется. Я увидел вас по телевизору и понял, что вы — моя судьба? А ведь так и есть, он ни словом не солжет. Но хирург, проснувшись по звонку, даже не стала ничего выяснять.
