— У меня не получается, — Хастур растерянно посмотрел на свои руки. — Он как будто сопротивляется… точнее, не сопротивляется, а словно его нет, совсем нет.

— Он не хочет, — вдруг проговорил позади всех высокий чистый голос. Дин и Сэм обернулись и увидели, что к ним идет появившийся из ниоткуда человек в джинсах и полосатой толстовке.

— Ты еще кто? — Дин преградил ему дорогу, понимая, что все древние раздавлены сейчас гибелью Хасса.

— Я? — удивился тот. — Ты ко мне обращался не так давно, я думал, ты меня узнаешь.

— Удиви меня, — отозвался Дин.

— Я Бог, — подошедший вынул одну руку из кармана и протянул Дину, крепко пожал его ладонь и спрятал снова. Медальон на шее старшего Винчестера засиял сквозь одежду, даже сквозь кожаную куртку. — Одно из лиц. Бог же триедин. Хотя ты, — он скептически смерил Дина взглядом, — вероятно, и не в курсе.

— Ты? — Кастиэль шагнул к нему. — Я искал тебя, я искал тебя во всей вселенной!

— У меня были дела, — Бог обернулся к нему на мгновение. — Что-то случилось?

Вельзевул поднялась на ноги и повернулась; лицо ее, всегда белое и сухое, растрескалось и осыпалось по трещинам, как глиняная маска.

— У меня был сын, — тихо сказала она. — А теперь я убила его.

— Я знаю, — ответил Бог, протягивая к ней руки, словно для объятий. Вельзевул качнулась в его сторону, но в последний миг отшатнулась назад.

— Зачем ты тогда спросил?

— Мой сын тоже умирал, — продолжил Бог. — Я видел это. Я мог спасти его, он просил меня, но я этого не сделал. Я чувствую твою боль, Вельзевул.

— Уничтожь меня, — попросила владыка ада. — Сотри меня, сделай ничем. Пусть моя смерть будет настолько мучительна, что я забуду о том, что я натворила.

— Не ты убивала его, Вельзевул, — Бог взглянул на архангела. — Вы оба сделали это.

— Я не хотел, — Габриэль подошел и встал рядом с Вельзевул, и Сэм с Дином заметили наконец, что он бесконечно стар; Кастиэль теперь рядом с ним казался ребенком. — Я верил, что делаю все правильно.

— Кто ты, Габриэль? — спросил Всевышний. Габриэль посмотрел на него, на Вельзевул и, отступив на шаг, распахнул крылья. Бело-золотые перья опадали с них, как лепестки сухих цветов, крылья таяли на глазах, и растворялись золотые письмена на лице и руках архангела.

— Я хочу быть никем, — наконец проговорил он.

Вельзевул коснулась кончиками пальцев его руки и так застыла. На них было физически больно смотреть: они замерли друг напротив друга, склонив головы, а позади них лежал на залитых кровью каменных плитах, как на жертвенном алтаре, их единственный сын.

Хастур, который, завидев Бога, поднялся на ноги сразу и теперь курил в отдалении, упорно отворачивался, делая вид, что не замечает присутствия Всевышнего. Михаил стояла рядом, уже не прячась и ни о чем не заботясь, и опиралась спиной на его спину.

— Я уже начинал бояться, что ты не умеешь любить, Михаил, — Бог подошел к ним. Он был ниже и архангела, и демона, и смотрел на них снизу вверх, забавно задрав подбородок.

— Я бы хотела не уметь, — отозвалась она.

— Я тоже, — заметил Хастур. — Стал бы владыкой ада. И Габриэль спал бы со мной, а я бы точно не родил, — он судорожно вздохнул, не в силах больше выдерживать саркастичный тон. — И ничего этого бы не было.

— Ты один не жалеешь, — пораженно сказал Бог, обходя Михаил и взглядывая в глаза демону. — Ты вообще ни о чем не жалеешь!

— Мне это несвойственно, — отозвался Хастур, не вынося и опуская взгляд. Бог покивал и вернулся к Габриэлю и Вельзевул, присел над телом Хасса и провел ладонью по его лицу, стирая следы усталости и боли, теперь казалось, что мальчик просто спит.

— Где он, — едва шевельнув губами, проговорил Габриэль, продолжая касаться руки Вельзевул.

— Ты хотел, чтобы у него была своя планета, — Бог сложил руки Хасса на груди. — Я дам ему мир.

— Какой? — спросила Вельзевул.

— Вам не нужно знать, — ответил Бог. — Теперь это мое дело.

— Да. Да, конечно, — Габриэль покорно склонил голову, глядя на то, как тело его сына медленно растворяется. Вельзевул закрыла глаза, и кровь снова потекла по ее щекам. Отвернулась Михаил: сначала просто стала смотреть в другую сторону, потом встала спиной, потом Хастур, прижав ее к себе, милосердно закрыл ей глаза ладонью и тихо поцеловал в затылок.

Бог поднялся и, обведя взглядом всех, улыбнулся. И в тот же миг оба архангела и два страшнейших демона преисподней одновременно рухнули на землю.

Дагон шарахнулась в сторону, пытаясь исчезнуть, но с ужасом поняла, что не может. Уриэль напротив нее с тем же страхом, исказившим лицо, вжалась спиной в одно из металлических перекрытий ангара. Кроули вцепился в Азирафаэля так, что чуть не процарапал насквозь его рукав.

— Что с ними будет? — Азирафаэль сам не удержался и отшатнулся.

— Они станут людьми, — проговорил Бог, глядя на лежащие на камнях безжизненные тела. Вельзевул устало опустила голову на плечо упавшего навзничь Габриэля, руки Хастура и Михаил оказались скрещенными. — Они не будут помнить своих прошлых деяний и жизней. Просто люди.

— Люди не появляются просто так, ни с того, ни с сего, — заметил Сэм, подавив дрожь: что-то было глубоко неправильное в картине мертвых древних. — Есть документы…

— Конечно, — кивнул Бог. — Я все придумал. Они окажутся в разных частях света, с разными историями. Например… — он подошел к Хастуру и остановился над ним. Хастур смотрел невидящими глазами в серое небо, виднеющееся в проломе крыши, появившемся из-за истошного крика Михаил. — Молодой человек попал в аварию в Австралии, где потерял память. А эта девушка с необычной реакцией на стресс не могла отличить в своем прошлом реальность от фантазий, но ее вылечили, и она начинает жизнь с чистого листа в Нью-Йорке. Альпинист и экстремал едва не замерз насмерть на Эвересте, мозг был переохлажден, потому его прошлая жизнь оказалась стерта. А она, — Бог остановился над Вельзевул, лицо которой даже в смерти выражало страдание. Голос Всевышнего дрогнул от жалости. — Она потеряла ребенка. И амнезия — это естественная реакция на то горе, которое могло ее убить, если бы она не забыла.

— Почему ей хуже всех? — спросил Кроули с болью в голосе. — Раз уж ты так справедлив и милосерден, то почему?

— Она слишком любила его, — ответил Бог, повернувшись в его сторону. — Отнять у нее эту любовь — это все равно что ее уничтожить. Пусть любит того, кто ушел. Она не вспомнит, как именно она осталась без него, но будет знать, что он хотя бы существовал.

По одному растворялись в воздухе древние. Уриэль растерянно огляделась, не зная, что ей делать, но Бог сам подошел к ней, и она опустилась на колени, склонив голову и опираясь на меч, как склонялись рыцари перед королем.

— Ты справлялась не хуже Габриэля, — заметил Вседержитель. — К чему бояться теперь? Возможно, тебе придется встречать его душу в обители моей, если он окажется хорошим человеком.

Уриэль несмело улыбнулась, и Бог повернулся к Дагон. Та скрестила руки на груди, готовясь огрызнуться на любое нравоучение даже от Всевышнего, но тот лишь молча глядел на нее. Демон на глазах теряла свой запал, но держалась: еще не хватало, как Уриэль, кланяться.

— Как ты позволила Хастуру назвать Землю Землей? — спросил Бог с искренним интересом. — Она же больше вода, чем земля. По крайней мере, если смотреть со стороны.

— А… я… — Дагон точно не ожидала такого вопроса. — Он не спрашивал, когда давал имя планете.

— Понятно, — кивнул Бог и уже пошел было дальше, но Дагон его остановила.

— И это все? Тебе нечего больше мне сказать?

— Точно, — он развернулся. — Спасибо за твою работу.

— Какую? — прищурилась Дагон.

— Океаны! — радостно ответил Бог. — Я тогда, когда ты их только придумала, кажется, забыл тебя поблагодарить.

Дагон с ужасом увидела, как вокруг ее рук обвиваются золотые нити благодати-благодарности. В аду не благодарят не просто так, это правило с самого падения, а теперь ее поблагодарил сам Всевышний. Второй раз за земные сутки она приготовилась к мучительной смерти и уничтожению, но снова ничего не произошло, только золото сияло на ее руках словно до падения.