— Хастур? — перебил Кроули.

— Нет. Люцифер. Если помнишь, Люцифер тоже со стороны казался святее всех нас вместе взятых, а на деле…

— Я не был знаком с ним близко, — снова прервал демон. — Откуда ты их всех знаешь? Хастур — да, я его знал, Михаил ко мне один раз подошла, Вельзевул я узнал только после падения…

— Ты был так занят своими звездами, — улыбнулся Азирафаэль. — Мы много говорили о тебе. Ты нравился Люциферу потому, что владел временем.

— Стоп. Люцифер нас что, отбирал?

— Мы с Габриэлем обсуждали это первые четыреста лет и пришли к выводу, что он брал самых талантливых. Ты — время и звезды, Вельзевул — жар земной, Дагон — океаны, Хастур вообще уникум, единственный, кто был на равных с архангелами.

— А сам он? — шепотом спросил Кроули.

— Люцифер слепил Адама, — сказал Азирафаэль. — Но тот был уродлив, и он хотел разбить получившееся тело. Бог взял его и исправил, и Адам ему понравился, да и Люциферу тоже. И тогда Бог сказал, что даст Адаму душу, а этого Люцифер уже не стерпел.

— Что нам делать? — отчаянно спросил Кроули. — Я уже принял однажды неправильное решение, встав не на ту сторону, потому у нас была наша сторона, и мы победили, а теперь я снова с теми, кто постоянно проигрывает! Что нам делать? Что мне делать?

— Я не позволю забрать Хасса, — помолчав, сказал Азирафаэль. — Что бы ни случилось, я этого не допущу. Габриэль пошел на уступки, Хасс на Земле, живет как обычный ребенок; я поэтому на его стороне, пусть он и делает что-то, как я считаю, неправильно. Только потому.

— Я дам знать, если узнаю еще что-то, — подумав, сказал Кроули и поднялся на ноги. — Найдите кого-то, кто справится с Хастуром. Бога призовите! Хотя нет, его не надо. Кстати, Габриэль убрал с него роспись Хастура?

— Всю, — кивнул ангел.

— Зря, — покачал головой Кроули. — Она хоть как-то защищала его.

Тем временем в Америке в маленьком городке в доме архангела шло совещание. Хассалех сидел в своей комнате наверху, пытаясь абстрагироваться и не слушать, не слышать, что говорят о Вельзевул: Габриэль, несмотря ни на что, никогда не отзывался о ней неуважительно или с ненавистью, но вот люди… их чувства Хасс ощущал кожей, и это заставляло его внутри словно съеживаться, пытаясь закрыться от этого. Дин и Сэм единогласно согласились помочь: Габриэль, хоть и пугал, был для них на правильной стороне, его цель была вполне ясна — он хочет спасти своего ребенка от перспективы отправиться в ад, и эту цель оба охотника признавали высокой и благородной. Демон, идущий за ребенком, был в их глазах абсолютным злом.

— Вы не понимаете, — пытался донести о братьев Кастиэль, никак не могущий смириться с существованием ребенка, когда те отошли к машине за оружием, и ангел возник возле них. — Нефилимы — одни из самых опасных существ в мире, они сочетают в себе особенности как ангелов, так и людей. Нефилим, порождённый архангелом, будет обладать невообразимой мощью, превосходящей силу всех ангелов и, скорее всего, архангелов, а тут дитя архангела и владыки ада, одного из самых могущественных демонов, второго после самого Люцифера!

— И что ты предлагаешь? — Дин проверил все оружие, которое было в «Импале», одним резким движением закрыл багажник и повернулся к Касу. — Убить мальчишку, который прожил на земле двенадцать лет?

— Он прожил на Земле только год, — тихо добавил Сэм. — Все время до этого он был в аду.

Дин невольно провел дрогнувшей рукой по лицу: он никогда не забывал, что было с ним в преисподней, это всегда гвоздем сидело в мозгу, раны, затянувшиеся, иногда болели фантомно по ночам, напоминая, что ждет за чертой, а Хасс вырос в этом.

— Он сын владыки преисподней, не думай, будто он имеет представление о том, какие там мучения, — возразил Кастиэль. — Вполне вероятно, что он воспринимает ад как родной дом. Как вы свой бункер.

— Это не так, — сказал внезапно появившийся возле них Азирафаэль. — Хассалех действительно вырос в покоях Вельзевул, но он воспринимает ад как тюрьму, где никто не должен его видеть и знать о нем.

— Откуда ты знаешь? — спросил Дин грубо; он не мог смириться с мыслью, что ребенок был в преисподней, и все относятся к этому так спокойно, словно так и должно быть.

— Он жил со мной некоторое время в Лондоне со мной и моим… коллегой, — пояснил ангел и несколько замялся. — Коллегой с той стороны.

— Простите, что? — переспросил Сэм. — С демоном?

— Я — наблюдатель за Землей со стороны Небес, а Кроули…

— Кроули? Этот мудак? — перебил Дин.

— Ну, Энтони бывает неприятным, но, скорее, вы встретились с ним в неудачный период, — примирительно сказал ангел. — Я был бы вам премного благодарен, если бы вы прошли в дом. Мне надо сообщить кое-какую информацию, и хотелось бы сделать это при всех причастных.

— Я не причастен, — открестился Кастиэль.

— Кас! — хором сказали братья.

— Нам нужен каждый клинок, Кастиэль, — проговорил Азирафаэль. — И нас и так немного шансов на победу.

— На вашей стороне нефилим.

— Он не выступит против собственной матери. И он пока что только ребенок.

— Кас, пошли, — Дин приобнял его за плечи и потащил за собой в дом.

— Вельзевул привлекла на свою сторону еще одного древнего демона, Дагон. Нам нужен кто-то, кто справится с Хастуром, — сказал Азирафаэль, когда все расселись за столом, заметил, как непонимающе переглянулись люди, и объяснил. — Древний демон, сильнейший демон. Герцог ада.

— Типа Азазеля? Плавали, знаем, — отозвался Дин и закинул ногу на ногу.

— На Небесах он был равен мне по силе, — сказал Габриэль. — И недавно чуть не убил Уриэль. Он не стал владыкой ада вместо Вельзевул только потому, что однажды немного переоценил свои силы.

— Бросил ей вызов? — спросил Сэм. — Попытался свергнуть?

Губы Габриэля тронула улыбка, но не обычная фальшивая, а искренняя, он улыбнулся своим воспоминаниям: перед глазами встала картина, как Хастур проклинал небо и землю, призывал от бессилия и злости град и вихрь, но они с Михаил, уже обернувшись божественным светом, возносились к Небесам. Демон стоял в центре выжженного круга, медленно врастая по колено в землю от ярости и отчаяния; Михаил обняла Габриэля обеими руками, чувствуя в его присутствии божественное начало, вновь дарующее ей силу. Хастур до четырнадцатого века нового летоисчисления пытался вытащить Михаил вниз, хотя бы на битву, но та неизменно вселялась в людей, причем в мужчин. Они все говорили ей «да», когда она просила дать ей тело, и Хастур рычал от ярости, видя, что сражаться с ним приходят те, в чьих глазах, помимо небесного света архангела, горит еще и любовь, человеческая любовь к ней. Михаил помнила имена всех своих сосудов, и Габриэль знал, что Хастур эти имена тоже не забывает. Любовь — это слабость, пожалуй, единственная слабость Хастура. ПРосто грех было не дать Вельзевул в руки такой козырь.

— Нет, потратил тысячу лет на одного архангела, а в результате она отобрала его нож и завалила его горой. Потом она рассказала эту историю мне, я — Вельзевул, и чтобы не потерять свою репутацию, он вообще не выступает против нее.

Кажется, она тогда даже рассмеялась, беззвучно и весело, запрокинула голову и притянула Габриэля к себе за хитон. На ней была кожаная повязка на бедрах и звенящая кольчуга: грозный бог язычников в хрупком женском теле, Вельзевул окунулась в воспоминания Габриэля, он пустил ее в свою голову, и смотрела, как бесится Хастур, уже почти получивший все. Он придумал, как запереть архангела, запер ее, выжег в ней всю благодать почти до человеческого состояния — и потерял. Если об этом узнают в аду, Хастуру вечность будут зубоскалить в спину и свистеть, любой будет иметь право презирать его, ад поражений не прощает. «Держи его на поводке, — сказал тогда Габриэль. — И твой трон будет незыблем». «Не беспокойся, — Вельзевул оскалилась в усмешке. — Поводок будет коротким, а на ошейнике будут внутри шипы».

— То есть, ты хотел, чтобы она оставалась владыкой ада, — уточнил Дин.