Впрочем, ангел был правда умён и довольно быстро разобрался: смартфон действительно его заинтересовал. Особенно ему пришёлся по душе голосовой набор текста, позволивший быстрее переносить полёт мысли в телефон. Но с Сири он может познакомиться и попозже, а то будет слишком много впечатлений за один день.

В какой-то момент воодушевлённый Азирафаэль даже выхватил смарт из рук Кроули. Смазанное прикосновение пальцев — но на что ещё можно рассчитывать, если с тобой обычно держатся на расстоянии фута (как приличная барышня семнадцатого века, право слово). Сейчас, однако, Азирафаэль был настолько увлечен планами и занятной игрушкой, что не обращал внимания ни на то, как близко они сидят (плечо к плечу, колено к бедру), ни на то, насколько напрягся всем телом демон. Последний не ожидал, насколько несправедливой оказалась его мысль про футовую дистанцию.

***

Вообще говоря, Азирафаэль несколько переосмыслил своё отношение к миру после неАрмагеддона. Нет, неправильно. Азирафаэль кардинально сменил точку зрения и расслабился.

С начала времён на каждом собрании в Раю рассказывали о природе демонов: коварной, порочной, злобной, уничтожающей. Демоны не способны к эмпатии, к заботе, к любви, как утверждал Гавриил. Но один определённый демон точно имел склонность к заботе. По крайней мере, об одном определённом ангеле.

Долгое время Азирафаэль пытался убедить себя, что Кроули просто пытается искусить его во имя пополнения рядов Проклятых. Даже немножко поддавался искушению тогда, когда считал это безопасным (ничего ведь дурного не случится от пары бокалов вина или от лишнего персика, или от прогулки под звёздами, так?). К тому времени, которое люди стали потом назвать Новой Эрой, он подумал, что, возможно, демон просто получает удовольствие от его общества. Им всегда было, что обсудить: и люди придумывали что-то новенькое, и работа оставляла желать лучшего. Азирафаэль так увлёкся, что только к елизаветинской эпохе заметил, что любит Кроули совсем не так, как всех остальных существ, больших и малых.

Небесные брошюры, тем не менее, выходили всё так же регулярно, заставляя колебаться между двумя равносильно правильными и желанными сторонами. Приходилось огораживаться от всего: от Рая, от Кроули, от самого себя. Выходило плохо, топорно, неправильно. Постоянно потряхивало от внутреннего дисбаланса. Только после неАрмагеддона ангел перестал убеждать себя в наличии хотя бы остатков чего-то общего с бывшими коллегами и позволил себе задуматься о действительно важном.

А важно было то, что Кроули всё ещё был рядом, помогал ему и поддерживал. Всегда был. Всегда тянулся к ангелу — взглядом, плечами, незаконченным движением руки. Азирафаэль знал за собой отчаянное стремление к другу, отмечая у себя в голове, что его руки опять направлены в сторону демона. Что все его мысли — о демоне. Мысли самого разного сорта. До неАрмагеддона он изредка позволял себе надежду на взаимность чувств, но на практике приходилось себя одёргивать, сдерживать, чтобы не сближаться с “коварным созданием”, не раскрывать себя и не навредить случайно им обоим. Теперь он мог не беспокоиться о подобном, а распланировать приведение себя в порядок.

Вот уже два месяца во время бесед в общественных местах Азирафаэль мог не сканировать местность на наличие других ангелов, мог не думать о демонических планах “врага” и вполне себе даже мог позволить свободно откинуться на спинку скамейки во время прогулки, иногда отмечая невесомые касания руки самого близкого ему существа. Он с огромной радостью принял новые правила игры. Ведь они были такими приятными, приближали его к мечте последних пяти столетий.

Он ощущал себя плотно набитым мечтой об их жизни на двоих без удушающего контроля начальства, без бесполезных заданий. Только они и эта бесконечно интересная жизнь, наполненная выдумками людей. Теперь, после неАрмагеддона, он был твёрдо уверен (хотя с начала времён он упорно внушал себе обратное), что демон считает себя не конкурентом, но другом. Это вселяло надежду. Это позволяло строить планы на будущее.

***

Кроули не мог понять, нравился ли ему обновлённый Антихристом Азирафаэль. По крайней мере, он списывал всё на дурное влияние Адама.

Уже на следующий вечер после неАрмагеддона, в Ритце, ангел сам подсел так непривычно близко, что Кроули почувствовал себя слегка некомфортно (даром, что хотел этого последнее всегда). Было тепло от улыбки Азирафаэля: тот улыбался не шутке, а как будто самому себе, своим мыслям. Глаза его блестели и иногда озорно быстро поглядывали на мгновение в сторону демона, заставляя всё внутри замирать и раскаляться. Кроули подвинул стул поближе, наполовину скрывшись под кремовой скатертью стола, и был искренне рад кондиционеру в ресторане.

Постепенно Азирафаэль расправлялся, скинув всю тяжесть небес, стал чуть ли не ростом повыше и даже почти светился, оказавшись вновь таким же неожиданно открытым (но только капельку менее нервным), как в ту первую встречу на стене Сада. Кроули стал гораздо чаще слышать от него вещи, которые уже были больше похожи на личное отношение, чем на выдержки из райских брошюр. И (с особым замиранием сердца) он слышал теперь… комплименты? Коварству, изяществу и живому воображению. Внутри все органы совершали весёлый переворот, а на лице непроизвольно появлялась улыбка.

Теперь, когда Кроули возвращался в книжный, его ожидала кружка кофе. Он чувствовал, что кофе помолот и сварен вручную и лишь самая капелька чуда позволяла ему сохраняться таким, будто это произошло мгновения назад.

Кроули не мог чувствовать любовь — эта способность была изъята из него при Падении. Но он слышал достаточно песен, подслушивал достаточно разговоров, смотрел достаточно сериалов, чтобы понимать, что она живёт внутри него. Она была такой переменчивой. Мягкая, тягучая и царапающая рёбра коготками, горячая и леденящая, заставляющая сбегать и заботиться. Ответная забота, не связанная непосредственно со спасением жизни, а только лишь с созданием комфорта персонально для него, вызывала трепет. Кроули никогда точно не знал, может ли он сам излучать любовь. Спрашивать у Азирафаэля он не хотел, боясь лишиться дружбы, а с ней и заботы, которая бесконечно грела его и снаружи, и, пробираясь с кофе, внутри.

С другой стороны, Кроули постоянно напоминал себе, что вся эта благодать проливается на него только потому, что ангелы — существа, созданные в любви и для любви ко всему сущему. Даже к демонам, если какой-то осмелится находиться рядом так долго. Азирафаэль просто перестал ощущать давление руководства и ответственности, не более, нет. Теперь Кроули не конкурент, а, возможно, приятель в его глазах, не стоит надеяться на большее. От этого было чуть-чуть больно.

***

Азирафаэль давно представлял в своих мечтах, каким он хочет видеть их общий с Кроули дом, поэтому, когда они по очереди диктовали смартфону свои требования, он всё больше переполнялся счастьем от того, насколько совпадают их представления. Их близость мышления в очередной раз приятно щекотала изнутри, распространяя мысли не только на общее жильё.

В целом, список требований получался не слишком большой, но со стороны звучал так, словно им нужно целое поместье, разве что без конюшни (никаких, чёрт возьми, лошадей). Две спальни (как будто ангел спал хоть раз за всю историю, хватит ему и чулана с креслом). Два рабочих кабинета (как будто демон работал не на улицах, плазму повесит в спальне). Кухня и оранжерея. Музыкальная комната, разумеется. Погреб — самое нужное в доме. Гараж или место под него. И неизвестно сколько (но чем больше, тем лучше) комнат под книги.

Конечно, нужна ещё комната, где можно было бы “наслаждаться обществом друг друга”. На этой формулировке Кроули не слишком весело ухмыльнулся, но тему решил не развивать. Просто забрал у ангела смартфон и вручную заменил этот пункт на “просторная гостиная”.

— Таааак, — протянул он. — Вроде, основное всё. Остались сущие мелочи: решить, платим ли мы настоящими деньгами, нанять толкового управляющего для твоей лавки — и найти достойный дом.