Выхожу из старого уазика. Нервно переминаюсь с ноги на ногу.

– Вероника, поторапливайся!

Получаю толчок в спину от сотрудницы органов опеки и чуть не падаю в грязь. Смотрю на двухэтажное, обшарпанное здание. По строению оно напоминает садик, но это не так. Это мой новый дом, детский дом.

Сейчас мне все равно, нахожусь в какой – то апатии, но, если бы мне полгода назад сказали, что окажусь здесь, я бы испугалась.

Всего полгода назад, у меня было все хорошо. Трехкомнатная квартира в центре нашего небольшого города, куча кружков, учеба в престижном лицее, друзья и главное, любящая мама.

Все это перечеркнула одна фраза:

– Простите, мы ничего не смогли сделать.

Не было криков, стенаний, и вопроса “за, что?”. Только тупая боль и опустошение.

– Тебе покажут комнату, а я, пока, закончу с документами. – сказала сотрудница опеки и попечительства.

– Ты Вероника? – киваю. – Я твой воспитатель, Марина Николаевна. – она приветливо мне улыбается. – Пошли за мной.

Идем по длинному коридору. Стены его украшены рисунками цветочков, радуги и мамонтенка из мультиков. Гимн всех сироток звучит у меня в голове. Моя мама не услышит и не придет, не сможет.

– Странно, здесь ведь подростки. К чему рисунки?

– В нашем детском доме “Звездочка”, есть и дети десяти лет. Нам на второй этаж. – она толкает первую дверь. – Теперь это твоя комната.

В ужасе осматриваю помещение. На полу валяются чьи – то стринги, кровати не заправлены.

В принципе, комната обычная: однотонные обои, розовые шторки, коричневая тумбочка у каждой кровати.

– Вот неряхи. Скажу, чтоб убрали, когда появятся. Твоя койка, – показывает на железную кровать, где рулоном свернут матрас, – устраивайся. Девочки еще в школе. Ладно я пошла. – киваю в ответ.

Разобрала свои скудные пожитки, заправила кровать, и услышала голоса в коридоре.

– Дамирчик, сегодня за мной зайдет. – в комнате заходят три девушки, в коротеньких юбочках, на таких каблуках, что, можно падая, свернуть шею.

– О, новенькая. Маринка говорила нам про тебя.

– Привет. – неуверенно улыбаюсь.

– Ну, что сиротка, давай знакомиться. Я Ксюша, это Натали и Оля. – она по очереди тычет длинным, наманикюренным пальцем в моих новых соседок.

– Я, Вероника, можно Ника.

– Ага. Так вот, – Ксюша садиться на кровать, сверкнув красными стрингами. – Дамир обещал покатать на тачке.

– Юбку не потеря, как в прошлый раз. – улыбается Натали.

– Ой, да ладно, было то один раз, ну два от силы. Просто этот жеребец совсем мне голову вскружил. – она закатывает глаза.

Я, как обычно в стрессовых ситуациях рисую. Ксюша симпатичная и у нее интересный типаж, так, что я не обращаю внимания на их разговоры. Поймала вдохновение и меня сейчас ни что не отвлечет. На последней фразе отрываюсь от рисунка.

– У тебя парень есть?! – спросила у Ксюши.

– Что тут удивительного, я же не монашка.

– Ему двадцать пять лет. – поясняет Оля.

– Двадцать пять! Ого!

– Почему это тебя так удивило. – Ксюша поднимает свою тонкую черную бровь.

– Нет, ничего, прости. Просто ты такая молодая, тебе сколько? Четырнадцать, а ему…

– У нас посмотреть тут не на кого, одни сопляки. И мне шестнадцать. Два раза подряд оставалась на второй год.

– Почему одни, – вступает в спор Натали, – а Ник и Сережа?

– Ну, да, – Ксюша согласно кивает, – Ник у нас король. Богатенький красавчик, но он ни с кем не был больше двух недель. Он за свободные отношения, а я в его списке достижений уже была. Уверена, что он переключится на новенькую. А, что прикольно, Ник мутит с Никой. Что ты там рисуешь? – Ксюша, вздыхает и подходит ко мне. – Ого, прикольно. Ты значит художница. – берет свой портрет и внимательно рассматривает.

– Дай гляну. – подбегает Оля. – Да, ничего так.

– Ничего? Да я здесь круче, чем в жизни. Подаришь? – она широко улыбается.

Киваю. Похоже это вошло в привычку, я со стороны, наверно, похожа на китайского болванчика.

– Натали, смотри. – хвастается Ксюша.

– Да мне по фиг. Че пристали.

– У тебя, что СНП?

– Что значит СНП?

– Значит, сохну по Нику. У нас все этим переболели. И ты следующая.

– Нет, это вряд ли. Мне как – то не до парней.

– Ты лесби, что ли?

– Нет мне всего четырнадцать. Рано еще.

– Ничего не рано, мне было тринадцать, когда у меня был первый.

– Ты в тринадцать начала дружить с парнями? – она хохотнула.

– Ага, организмами я стала с ними дружить. Переспала с первым. – у меня округляются глаза.

– В тринадцать! Ты ведь еще ребенок!

– Да ее чокнутая мамаша под своего клиента подложила.

– Заткнись, Оля! Дура! Она не чокнутая! Нам жрать нечего было, а он хорошо заплатил.

Черт, я попала в дурдом. Как Ксюша может с такой любовью в глазах говорить о своей маме, после того, что она с ней сделала.

Моя мама была очень заботливая и любящая. Не смотря на тяжкую работу на химическом заводе, она всегда обо мне заботилась. Мама бы лучше умерла, чем позволила мне так зарабатывать на жизнь. Она лучше бы пожертвовала собой.

Собственно, это и случилось. Когда мне было шесть, мама работала бухгалтером в госстрахе. Потом ее сократили. Нужно было срочно искать работу. Поэтому она пошла на этот завод.

Во – время пересменки, следить за всем не кому было, и там образовывался какой – то затор. Мама говорила, что приходилось буквально руками сгребать эту химическую, аммиачную дрянь.

И только после смерти, мне сказали, что из – за этой работы она приобрела порок сердца.

По сути, она пожертвовала своей жизнью, ради того, чтобы было, что есть и что одеть.

В комнату без стука заходит Марина Николаевна.

– Девочки, полдник. Проводите новенькую до столовой. – воспитатель развернулась и пошла звать других.

Быстро сделала хвост, напялила белые шорты и белую майку.

– Догоняй. – услышала голос Ксюши из коридора.

Вошли в столовую, похожую на школьную столовую. Такие же, рядами стоящие столы и скамейки, окошко раздаточной.

На столах уже стояла запеканка. Марина Николаевна ходила по рядам с большой алюминиевой кастрюлей и раздавала яблоки.

Хм, а говорили, что детдомовцев плохо кормят. Что – то я не заметила тут женой каши или хлеба с водой. Вполне себе аппетитная твороженная запеканка и яблочный компот.

– Фу, опять эта гадость. – Ксюша садиться напротив меня и морщит нос. – Клево бы давали гамбургер или картошку фри, а то пичкают нас какой – то дрянью.

– Да брось, вкусная. – уплетаю за обе щеки.

– Привет, новенькая. – рядом со мной садиться парень. Потрясенно смотрю на него. Карие почти черные глаза, с интересом меня рассматривают, черные, немного вьющиеся волосы, как воронье крыло. Неужели бывают такие красавчики?

И дело даже не в его лице, которое бы украсило гламурные издания, а в какой- то, притягательности, уверенности, исходящей от него.

– Привет. – наконец отделалась от наваждения.

– Я Ник, а тебя как зовут? – от такого бы парня, мама велала бы убегать куда подальше. От него исходила опасность.

– Вероника. – он тянутся к моему медальону в виде сердечка.

– Впечатляет. – но смотрит он совсем не на медальон, а на мою маечку, точнее на то, что под ней.

– Ничего впечатляющего. – огрызаюсь, вырывая у него из рук свою цепочку.

Значит это и есть то Ник, про которого мне все уши прожужжали. Девочки похоже правы, он наметил меня следующей. Ну уж нет! Будь хоть трижды раскрасавчиком.

– Ладно тебе Ник, не приставай к новенькой.

С другой стороны, от меня, садиться парень. Если Ник, больше похож на дьявола, то этот скорее на ангела. Белокурый, с доброй, приветливой улыбкой, располагающей к себе. Когда он улыбается, на его щеках появляются ямочки. Особенно поразили ясные, голубые глаза. Я улыбаюсь ему самой приветливой улыбкой.

– Я Сережа. – протягивает мне руку.