Девушка разогнула спину и вытерла вспотевший лоб тыльной стороной ладони.

– Тонька, в себя надо верить, и меньше критиковать.

– Что делать, когда плачет душа? Как ее утешить? Чем успокоить? Чем помочь? – задала череду вопросов Антонина. – Молчать? Терпеть? Стонать вместе с ней? Ждать? Нет ответов, вот поэтому я и сижу, сложив руки. Нечего рыпаться, когда даже не знаешь, с чего начинать.

– Вот тебе, Тонька, и не спится, что любишь философствовать, – ответила напарница. – Жалко мне твою голову, не даешь ей покоя. Это как же нужно соображать, когда у тебя там пчелиный рой мыслей. Надо проще к жизни относиться.

– Куда же проще? Так много вопросов и ни одного толкового ответа. Слезы омоют душу, немного успокоят, но ничем не помогут. Страдания терзают дальше. А так хочется увидеть радугу, счастливо улыбнутся и просто порадоваться.

– Э, куда тебя понесло. Одумайся, девка, не хватай звезд с неба, довольствуйся тем, что есть. Хлеб с маслом ешь, уже хорошо.

– Я осознаю это, но иногда и икры хочется.

– Да понимаю я тебя в какой-то степени, молодая, здоровая, желаешь всего и сразу. Это мы уже стареем, нам что важно, стены есть и крыша над головой, и хорошо. А на столе хлебушек, мы и рады. У нас закалка иная. Так, всё, пОлно мечтать, сейчас полуфабрикаты привезут. За работу.

И женщины засуетились, погружаясь в работу и непрерывную суету небольшого продуктового магазинчика, расположенного на углу старого двухэтажного дома, на несколько семей.

Городок, где живет Антонина, не большой, где все друг у друга на виду, как большая деревня. Зарплаты маленькие, работы как таковой мало. Фабрики позакрывали, оставляя сотни семей выживать без материальных средств. Биржа труда трещала по швам, от озлобленных посетителей.

Кто был здоровее и моложе, мчались на заработки, а кто уже на пенсии, получали свои законные гроши и делили их на самые необходимые нужды, покупали лекарства, оплачивали коммунальные услуги, и оставалось на кое-что из еды. Про покупку одежды речи уже не шло, главное бы выжить и пропитаться.

Молодые девчонки стремились поскорее отучиться в школе и упорхнуть из унылого, серого существования, в другую, яркую и богатую жизнь столицы. То, что их там никто не ждет, не пугало. Что в своем городе ловить нечего, что там. А вдруг, да повезет, и фортуна повернется лицом.

Мужчины тихо и верно спивались, ведь суррогат можно было купить в любом переулке. Они без стеснения стояли у магазинов, на перекрёстках, и клянчили деньги у проходивших мимо старушек, женщин с колясками и молодых девчушек. Стыд эти люди давно пропили или выменяли на бутылку дешевого алкоголя. А ведь почти у каждого из них есть семья, жена, ребёнок, мать, сестра. Но это в их затуманенном сознании уходило далеко на задний план. Перед глазами только маячила перспектива выпить и подраться.

Молодежь наглела на глазах, и едва выскочив из подгузников, подростки чувствовали себя королями жизни. Бродили вечерами по улицам, выкрикивали песни, пили пиво, избивали друг друга, калечили животных, употребляли наркотические вещества, и самое страшное, считали, что это разумно, и вот она, взрослая жизнь. После их ночных гуляний, тут, и там, валялись презервативы, а чуть позже, кто-то гулял с колясками, кто-то бежал, в свои четырнадцать, на пятый по счету аборт.

Ну как же это неправильно и некрасиво перевернулся мир. Раньше и люди были добрее, и жизнь ярче. А теперь, после семи вечера и нос нечего высовывать на улицу, либо побьют, либо ограбят, а зачастую и всё сразу.

Вот такая унылая картина окружала Антонину Чеховчук. Полуразвалившиеся изнутри бараки и прогнившие полы, облупившиеся фасады, украшали центральную единственную улицу.

Из развлечений в городе, один парк, и тот заполнен распивающими спиртные напитки личностями, которые выпросив монеток, счастливо бежали за бутылкой, а после распития и драки, мирно спали на скамеечках и под ними.

А ведь где-то там, дальше, есть роскошная жизнь, которая дана лишь избранным, баловням судьбы. А простые смертные до конца своих дней живут в развалюхах, и постоянно либо копят на что-то, либо выплачивают кредит за что-то.

Меж тем, рабочий день был в самом разгаре, и не было свободного времени, чтобы задумываться о жизни. Покупателей было не много, и можно было спокойно протереть витрины и разложить товар. Ближе к обеду забежала парикмахерша Даша.

– Добрый день, девочки, – приветствовала она.

– Привет, красавица, – в один голос ответили обе продавщицы.

– Тебе как всегда? – поинтересовалась Тоня.

– Да, два сырка и банан, – подтвердила посетительница. – Смотрю, посетителей совсем нет сегодня у вас. Да и у нас, голяк. Как с утра женщина на стрижку пришла, так больше никого не было.

– О, Дашка, а чего без дела сидеть? Сделай-ка ты из нашей Антонины красотку, – предложила напарница, Анастасия Павловна.

– Ну, а чего ж не сделать? Легко.

– Да вы что, не пойду я, – оторопела Тоня.

– Иди, иди. Принца ждешь, а сама, как лохушка. Подумай, кто взглянет на тебя.

– Ну и острый же язык у Вас, Настасья Пална, – возмутилась Антонина.

– Нет, Тонь, правда, пойдем, – позвала Даша.

– Хорошо, – сдалась девушка.

Она сняла с себя рабочий халат, поправила слегка помятую юбку, накинула куртку и отправилась следом за Дашей.

***

Антонина, не то, чтобы была совсем дурнушкой, нет, определенно, шарм в этой девушке присутствовал, легкий, едва заметный. Тонкие жидкие волосы русого цвета постоянно спутывались и сыпались, но она старалась всегда как-то красиво собрать их в пучок, либо накрутить и стянуть в хвостик. Лицо узкое и худое, овальной формы с резко выступающими скулами. Небольшой носик с россыпью мелких веснушек, которые сбегали на щеки, как-то не очень гармонировал со всем обликом. Возможно, из-за формы лица. Маленькие блеклые глаза с короткими ресничками смотрели устало и печально на мир. В них застыла тоска о чем-то не сбывшемся, упущенном во времени, но в то же время, искра надежды, нет – нет, да промелькнет в них. Уши у девушки тоже не отличались изяществом, были длинноваты и слегка оттопырены. Тонкие ноги и длинные руки, больше походили на веточки деревца, чем на конечности человека. Плоская фигурка, без единой капли лишнего жира, выглядела гибкой.

В свои двадцать три года она была одиночкой, без подруг и друзей. А из развлечений, только работа. Дома ее ждала мама. У Светланы Чеховчук были больные суставы, артроз измучил бедную женщину, уже не помогали мази, и уколы. Получив инвалидность два года назад, она осела дома, и все хлопоты и заботы теперь легли на плечи и без того измученной дочери.

Той и так доставалось, причем с самого детства. Детвора не играла с девочкой, не водила дружбу, а только знай себе, дразнили и обзывали. И вроде все в ней, как и всех, и добрая, и отзывчивая, и общительная, да только соседские дети упорно не желали ее замечать, как приятельницу. Были, конечно, редкие случаи, когда ее все же брали в игры, и тогда маленькая Тонечка в лепешку была готова разбиться от радости. Она старалась угодить всем, чтобы о ней больше не забывали. Но на следующий день, выйдя во двор, она вновь терпела насмешки, плевки и издевательства. И не только от детворы. Не упускали случая позлословить и прогнать со двора девочку и язвительные соседки, которым досуг было чесать языком и лить грязь на окружающих. Девочка плакала тайком от мамы, чтобы не огорчать ее, но Светлана замечала мокрые глаза дочери, садилась на диван, и укладывала рядом свою крошку, гладила по голове, баюкала и успокаивала, приговаривая, что ее дочка самая умная, красивая и достойная.

Когда Тоня пошла в школу, ничего не изменилось, только добавилось еще и обидное прозвище, из-за фамилии. Девочка училась хорошо, и это злило одноклассников, которые не особо стремились к знаниям. А позже, класса с пятого, начался сущий кошмар. Дети подросли, и с некоего даже посыла родителей, стали больше понимать, и их начало отталкивать в Тоне еще и ее некое уродство. Все дело в том, что в пять лет ее сбил мотоциклист, когда она мчалась на велосипеде, спасаясь от собаки, кинувшейся на неё. Девочка кубарем летела через дорогу, где ямы были засыпаны битым кирпичом. Мотоциклистом оказался сын местного участкового. Он тут же уехал. Чуть позже, в случившемся обвинили ребенка. Естественно, наказания парень не понес, а судьба у девочки оказалась искореженной, как и тот велосипед, на котором она ехала.