— Дядя, ну это ведь и правда безумие, — произнес он. — Мы живем в век дирижаблей и поездов, в эпоху торжества науки и нового человека. А я снял голову с Альмы за то, что она изменила мужу. И должен был освежевать тех троих, как свиней.

Государь презрительно фыркнул.

— Они и были свиньи. Забыл, за что их осудили?

Габриэль помнил. В памяти мелькнуло лицо бедной Ивис, которая могла бы сейчас ехать на каторгу.

— Я ведь не предлагаю их отпустить, — мягко заметил он. — Пусть будет казнь, если человек виновен. Но снимать с людей кожу — это бесчеловечно, мы тогда становимся ничем не лучше убийц. Жестокость ради жестокости неугодна Господу, если изволите.

Король действительно смотрел на Габриэля, как на помешанного.

— Очень странно слышать это именно от тебя, — произнес он. Габриэль улыбнулся и ответил:

— Просто я разбираюсь в этом лучше всех, ваше величество.

И теперь он сидел в своих покоях, пил крепкий кофе и думал, кто отважится появиться здесь первым. Вечером, оставшись в одиночестве, Габриэль первым делом отправил записку к Эльзе: жив, здоров, под домашним арестом, ни о чем не волнуйся. Когда он уже погасил свет и лег в кровать, прибежал письмоноша с ответом, написанным на листке из девичьего блокнота беглым легким почерком:

«Габриэль, я верю, что все будет хорошо. Ты поступил очень правильно. Ничего не бойся. Я буду за тебя молиться, я тебя люблю. Приеду утром, надеюсь, меня пропустят».

Это признание настолько задело Габриэля, скользнув по самым глубинным струнам его души, что он не сомкнул глаз до рассвета.

Но первым гостем оказалась не Эльза, а Беньямин ауф Перес — он пришел как раз тогда, когда прислуга накрыла на стол, и сонный Габриэль налил себе первую чашку кофе. Молодой ауф Перес выглядел невероятно решительным — словно полководец, готовый отправить своих солдат в смертельную битву и победить любой, даже самой страшной ценой.

— Не ожидал вас увидеть, — признался Габриэль. Ему вдруг подумалось, что одного движения вот этого серебряного ножа, лежащего возле масленки, хватит, чтоб отправить незваного гостя на тот свет. Вот только Эльза никогда этого не простит. И ее признание останется лишь словами на бумаге.

Это его остановило.

— Я пришел к Вере, — признался Бен. Габриэль указал на кресло за столом, и незваный гость уселся.

— Веры здесь нет, как видите, — улыбнулся Габриэль и придвинул к Бену чашку кофе. — Ее покои в шестом крыле, рядом с ее высочеством Августой. Чем я могу вам помочь?

Он видел, что его доброжелательное спокойствие и любезность выводят Бена из себя. Похоже, пламенный революционер был готов к дуэли или драке — но не к разговору джентльменов.

— Я понял, каков ваш план, — сухо сообщил Бен. — Магда добавила детали… и могу сказать, что вы очень хитрый сукин сын.

Габриэль равнодушно подумал, что это ругательство можно воспринимать как комплимент.

— И в чем же мой план? — поинтересовался он, мельком подумав о красавице Магде, которая прячет идеальное лицо под фарфоровой скорлупой.

— Знаете, я недавно читал книгу о душевнобольных особого рода. О психопатах, — сообщил Бен, не притронувшись к кофе. Должно быть, подозревал, что Габриэль каким-то образом успел добавить в чашку яд. — И меня заинтересовало то, что в жизни и любви они действуют по определенной модели. Есть схема.

Габриэль понимающе кивнул.

— Да, об этом говорят криминалисты, — согласился он. — Преступники с душевными расстройствами придерживаются плана. Но как вы приложили эту схему ко мне и Эльзе?

Бен усмехнулся.

— Начнем с того, что вы обаятельны и богаты, — сказал он. — Вы таинственны. Разумеется, молодая и неопытная девушка почувствовала влечение — сильные мужчины всегда влекут. Но ваша жестокость ее отталкивала — и продолжает отталкивать. Эльзе страшно, и вы это видели, но шантажом заставили ее стать вашей любовницей. Вы понимали, что она никогда не отдаст человека на верную смерть. Ну а чтоб она не сопротивлялась, вы подсадили ее на крючок.

В груди почему-то стало холодно. Очень холодно. Габриэль с трудом сохранил невозмутимое выражение лица — зато Бен был возбужден. «Кто дергается — тот проиграл», кажется, так говаривал прежний Привратник Смерти.

— И что за крючок?

— Вы отпустили ее, — произнес Бен. — Вы дали ей все основания считать, что она свободна в своем выборе. Отпустили и принялись себя убивать — настолько нарочито и пугающе, что ваша тетушка отправилась к Эльзе. Вы бы, конечно, не покончили с собой, но все плохо, и вас надо спасать… а юные девушки очень любят спасать несчастных и заблудших. В той книге, которую я читал, эту часть схемы называли «Жена ссыльного». Посмотри, Эльза, до чего он дошел без тебя. Он один не сможет. Да еще и королева просит костоправшу — как тут сопротивляться? Так вы загнали крюк ей под ребро, теперь она уже не спрыгнет. Никуда не денется. Знаете, почему?

Лед охватывал Габриэля все крепче. На миг ему показалось, что он теряет способность дышать, и воздух вязнет в легких. Бен оказался умницей, он был удивительно прав.

— Не знаю, — откликнулся Габриэль. — Почему?

— Потому что у нее есть стыд и совесть. И она никогда не оставит того, кто нуждается в ней, — с горечью сказал Бен. — Теперь она ваша и никуда не денется. А вы еще и сахарку добавили, были с ней невероятно милым, пусть и скучали при этом. Просто ради того, чтоб Эльза думала, будто имеет для вас какое-то значение. Будто ее мнение что-то значит. Но все это лишь выгодная вам иллюзия, — Бен сделал паузу и сказал: — И думаю я только об одном… есть ли совесть у вас, господин ауф Вилберн?

Габриэль криво усмехнулся. Все его самообладание исчезло.

— Полагаю, вы прекрасно знаете ответ, господин ауф Перес, — произнес он, небрежно крутя в пальцах нож для масла.

— Я думал, что знаю. Но вчера вы самовольно изменили ход казни, и я начал думать, что во многом заблуждаюсь по вашему поводу. Возможно, вы не равнодушный и холодный убийца. Возможно, вы еще можете стать человеком.

Бен начал раздражать, как нудная зубная боль. Что бы ему не волочиться за Верой? Габриэль с удовольствием принял бы участие в счастливом устройстве их брака…

— Что вам нужно, господин ауф Перес? — устало спросил Габриэль, понимая, что проигрывает, и не имея сил все исправить.

— Оставьте Эльзу, — твердо сказал Бен. — Оставьте ее, дайте ей жить нормальной жизнью, а не балансировать на лезвии.

— Я ее люблю. А она меня.

— Это не любовь, — с прежней твердостью вымолвил Бен. — Это насилие. Вы скоро наиграетесь и выбросите ее вон. Где ваши жены, Габриэль?

Габриэль откинулся на спинку кресла и устало закрыл глаза. Интересно, как много Магда рассказала брату? И зачем? Неужели хочет, чтоб Бен тоже лежал под нарциссами? Это ведь совсем несложно устроить, причем сделать все так, что Габриэля никто не заподозрит.

И Эльза ничего не узнает.

— Уходите, Бен, — усмехнулся Габриэль. — Если бы Эльза хотела быть с вами, то она уже давно была бы. Я не держу ее.

Бен неприятно ухмыльнулся — так, словно видел Габриэля насквозь.

— Конечно. Шантаж смертью друга — это и есть «не держу». Вы прекрасно меняете тему, господин ауф Вилберн. Но Эльзе нужен человек, а не палач и манипулятор.

Габриэль сжал нож настолько сильно, что витая рукоятка вмялась в ладонь чуть не до крови.

— Всего доброго, — сказал он, собрав все силы, чтоб его голос прозвучал максимально вежливо и деликатно.

И Бен ушел, не подозревая, насколько близко был к собственной смерти. Некоторое время Габриэль задумчиво сидел за столом, представляя отрубленную голову Бена в корзине, а затем произнес:

— Человек… Интересно, как это можно устроить.

Магда пришла ровно в шесть вечера.

Глядя на гостью, которую охрана впустила в его покои, Габриэль думал о том, насколько легко женщина может изменить свою внешность. Маска была снята, седые волосы убраны под золотистый тюрбан, и девушка, севшая в одно из кресел, теперь ничем не напоминала пророчицу и целительницу, известную по всей стране. Сейчас, когда Магда была рядом, Габриэль понимал, что его замысел вполне может увенчаться успехом.