В Красных комнатах все было, как всегда.

Габриэль прошел в лабораторию, постоял возле рабочего стола, потом вернулся в кабинет со стойкой с ядами, пробежался пальцами по пробкам. Все в идеальном состоянии, все готово к работе даже сейчас, поздним вечером. Прислуга зажгла лампы, и Красные комнаты налились уютным теплым светом. Если не знать о том, что здесь происходит, то можно считать, что это квартира какого-нибудь ученого или исследователя, который предпочитает работать на дому, а не в стенах академиума.

Это спокойствие и предсказуемость нравились Габриэлю. Он вынул из ящика стопку акварельной бумаги и подумал, что, должно быть, просто привык ко всему этому. Привык и теперь не знает, как впустить в свой мир что-то другое. Да и нужно ли впускать?

По большому счету, ему нравилась та жизнь, которую он вел. Работа в Красных комнатах, нарциссы, редкие визиты в «Зеленый огонек» и ежедневные пикировки с принцессой Августой заполняли ту пустоту, что поселилась в душе Габриэля после того, как его вынули из развалин экипажа. А потом появилась Эльза, и она была настолько не похожа на все, что случалось с ним до этого, что Габриэль захотел ее присвоить.

Он вынул ящик с акварелями, карандаши и кисти, набрал воды в маленький стакан и, устроившись на привычном месте, в кресле, принялся набрасывать рисунок. Свежие нарциссы в вазе теперь не казались пугающими — просто красивые весенние цветы, которые по его прихоти цветут круглый год. Какая разница, что болван ботаник назвал их короной мертвых…

Тишину Красных комнат нарушил негромкий стук, а затем дверь открылась, и послышались быстрые легкие шаги. Габриэль отложил карандаш — вот так, не дожидаясь разрешения войти, здесь могут появиться только принцы или принцессы.

— Добрый вечер, — Вера выглянула из-за дверей и спросила: — Чем занимаешься?

Вместо ответа Габриэль продемонстрировал ей бумагу с наброском. Вера прошла в комнату, опустилась на диванчик и спросила:

— Ну, как твои успехи?

Габриэль неопределенно пожал плечами.

— В целом все хорошо, — ответил он, не понимая, с чего это Вера вдруг решила принять такое участие в его судьбе. Должно быть, ее эмансипированному высочеству просто скучно.

Вера усмехнулась так, словно ожидала услышать более развернутый ответ.

— Ты в своем репертуаре, Габриэль, — сказала она. Габриэль только плечами пожал. Его сейчас больше интересовали колокольцы нарисованных нарциссов, чем разговор с двоюродной сестрой.

— Ты так говоришь, словно это плохо, — все-таки произнес он. Вера пожала плечами, сцепила длинные пальцы на остром колене. Надо же, как тесен свет — она знакома с этим ауф Пересом. Может, они составят пару?

— Ну все, не будь букой и не стесняйся, — велела Вера. — Рассказывай, чем кончилась ваша прогулка.

Габриэль снова пожал плечами. Тщательно сполоснул кисточку в стакане.

— Это была хорошая прогулка, — признался он. — Совсем как в старые времена, когда я ухаживал за Анастази. Были на набережной, потанцевали у ротонды. Поцеловались.

Вера посмотрела на него с теплом. Тем взглядом, которым мало кто смотрел на Привратника Смерти.

— Когда ты о ней говоришь, то у тебя лицо меняется, — заметила она. — Ты становишься беззащитным и каким-то особенно хорошим.

— Правда? — удивился Габриэль. — Не сказал бы, что это хорошо.

— Конечно, — согласилась Вера, — потому что для королевского палача это плохо. А для Габриэля ауф Вилберна я бы не желала ничего лучше. Знаешь, почему?

Габриэль догадывался, но ему хотелось услышать, что скажет Вера.

— Потому что эта слабость дает тебе возможность расслышать и понять другого человека, — сказала Вера. — Она делает тебя живым.

Некоторое время они молчали, затем Габриэль отложил рисунок и спросил:

— А как твоя встреча с господином ауф Пересом?

На щеках Веры появился легкий румянец, который придал вечно строгой недотроге какое-то романтическое очарование и нежность, словно Вера и в самом деле готова была влюбиться.

— Он просто душка, — сказала она, и эти слова больше подходили бы Августе, чем Вере. — Совсем не изменился со времени нашей учебы, все такой же добрый и наивный.

— Он пламенный революционер, — сообщил Габриэль. — Оплачивал нужды подполья, которое потом решило от него избавиться.

Вера понимающе кивнула.

— Да, я ожидала чего-то в этом роде, — ответила она. — Бен всегда был таким. Справедливость для него превыше всего.

Габриэль почувствовал легкий, но достаточно болезненный укол. Оставалось надеяться, что этот благородный рыцарь не плюнет на их договор и не приблизится к Эльзе. А то с него станется, Габриэль успел повидать таких ясноглазых идеалистов…

— Ты ему нравишься, — заметил он. Вера звонко рассмеялась и махнула рукой. «Как странно, — подумал Габриэль, что кто-то может смеяться в Красных комнатах…»

— Ты так говоришь только потому, что хочешь отвадить его от своей Эльзы, — припечатала кузина и, полюбовавшись на вытянувшееся лицо Габриэля, добавила: — Я знаю вашу общую историю, так уж получилось. Магда рассказала.

Некоторое время Габриэль молчал, устало вслушиваясь в звон в ушах. Значит, Магда. Понятно.

— Я обещал его убить, если он еще раз подойдет к Эльзе, — признался Габриэль. Вера посмотрела на него с искренним сочувствием — так смотрят на неизлечимо больных, которые еще не понимают, чем больны.

— Так ты вряд ли добьешься чего-то толкового, — сказала она. — Опыт двух твоих браков это наглядно показывает.

Габриэль хотел было вспылить и сказать Вере, что она лезет не в свое дело, и он вовсе не нуждается в ее советах и рекомендациях, но потом подумал, что она права. Он и сам прекрасно понимал все это.

— Я хочу научиться поступать иначе, — признался он. — Но твоему товарищу Бену лучше все-таки держаться от нас подальше.

— Подарки, — заметила Вера и пояснила: — Не отвлекайся на Бена, Господь с ним. Лучше подари своей Эльзе что-нибудь милое. Это ее расположит сильнее, чем страх.

Герцогиня Агата советовала жемчуг. Габриэль с легкой грустью вспомнил, как спрашивал у старухи совета насчет подарка, и как Эльза сбежала в тот же день.

Все это правильно. От королевского палача и положено сбегать.

— Пожалуй, ты права, — осторожно сказал Габриэль. — Зайду завтра в ювелирный.

Вера скривилась, словно он собирался зайти не в магазин, а в общественный нужник.

— Только не цацки! — воскликнула она. — Порядочную девушку такие вещи обязывают. А ты ведь не собираешься на нее давить, верно?

Габриэль устало прикрыл глаза. Ему остро захотелось, чтоб все оставалось так, как раньше. Как он привык. Как было спокойнее.

— Ну а что тогда надо? — сварливо осведомился он. Вера торжествующе улыбнулась и ответила:

— Научу. Не волнуйся.

Когда на следующий день Габриэль приехал после обеда и предложил отправиться в Пущу, Эльза обрадовалась, как ребенок. Она любила этот огромный полудикий парк на окраине столицы. В городе строилось множество новых зданий, прокладывались новые дороги, стрелами пролетали проспекты, но Пуща оставалась этаким уголком живой природы, заповедником под личной опекой ее величества, и столица подступила к парку почти вплотную и остановилась.

В Пущу пришла осень и обосновалась здесь всерьез. Во всех кронах деревьев уже красовались рыжие и золотые пряди, трава становилась тонкой и ломкой, и ее зелень медленно, но верно превращалась в охру. В воздухе пахло звонкой осенней прохладой.

— А ведь скоро зима, — сказала Эльза. Габриэль, который нес большую корзину для пикника, вопросительно поднял бровь.

— Не любишь зиму? — спросил он. Эльза пожала плечами.

— Я люблю кататься на коньках, — сказала она. — Люблю наварить глинтвейна, сесть у окна с книгой и смотреть, как идет снег. А еще люблю Рождество, когда дети колядуют…

Эльза с какой-то светлой печалью вспомнила, как ходила в детстве на колядки. Все соседские дети собирались на улице, брали длинные палочки с приклеенными золотыми звездами, а самые старшие, близнецы Мари и Хайнс, несли вертеп с фигурками Младенца и Пресвятых Родителей. А потом вся веселая компания шла по улицам, пела и получала награду: конфеты, яблоки, пряники, даже серебряные монетки. Славим Господа всемогущего, славим создателя всего сущего, славим Деву и младенца на руках ее… Снег взвизгивал под подошвами валенок, воздух пах яблоками и морозом, и небо было высоким-высоким…