Старуха только рукой махнула. Из-под толстого слоя пудры выступил румянец.

— Изменить мужу, который смотрит на мальчиков, не значит предать королевскую кровь! — отчеканила она. — И ты это знаешь, Габриэль. Вся ее беда только в том, что она вышла замуж за принца. А принц оказался б*ядун!

Один из охранников вздрогнул, и герцогиня обернулась и отчетливо повторила:

— Б*ядун! Охотник до жоп! Я говорю открыто и готова повторить. Бедная Альма… — старуха всхлипнула и прибавила шага. Габриэль подумал, что при их разнице в росте и весе он сейчас похож на ее ридикюль.

Он искренне любил старую герцогиню — за доброту, за острый язык и внутреннюю силу, за открытость души. За то, что она видела в нем человека, а не чудовище, и это было самым важным.

— Что я могу сделать, тетушка Агата? — миролюбиво спросил Габриэль, когда они миновали несколько залов, и старуха устала и сбавила шаг. — Я не могу нарушить приказ его величества.

— Да знаю я, что не можешь, — отмахнулась герцогиня. — Твой дядя дурак набитый. Рубить голову бедной девочке за то, что у нее муж… ай! К дьяволу его.

Габриэль хотел было сказать, что бедная девочка успела побывать в кроватях нескольких десятков любовников, и все это невольно стало выходить наружу. Но он промолчал.

— Дай ей яд, — твердо сказала герцогиня. Остановившись возле дверей в Красные комнаты, она снова вынула табакерку, но пока не стала открывать. — Ты можешь отрубить голову уже мертвой, раз уж твоему дяде так нужна голова.

Габриэль прикрыл глаза. Ни с того, ни с сего вспомнилось, что Альма когда-то называла его Габи, женским именем, и это раздражало. А еще у Альмы были пушистые каштановые волосы, легкие, пронизанные солнечным светом. Кажется, они пахли вишней. Да, вишней.

— Хорошо, тетя Агата, — ответил Габриэль. — Я дам ей яд, и она уснет.

Герцогиня пристально посмотрела ему в лицо.

— Мучиться не будет?

— Нет, — честно ответил Габриэль. — Обещаю.

Расставшись со старухой, которая на миг утратила всю свою властность и благодарно сжала его руку, Габриэль вошел в Красные комнаты и, прикрыв глаза, довольно улыбнулся.

Здесь было хорошо. Тихо, прохладно — как и полагается там, где открывают ворота для смерти.

Он прошел к стойке с ядами, где в идеальном порядке содержались закупоренные пузырьки, и пробежался пальцами по стеклу. Пожалуй, десяти капель тавринской смеси будет достаточно, учитывая рост и вес Альмы. Габриэль извлек из стеклянного гнезда нужный пузырек и, взяв из держателя бокал, неторопливо отсчитал десять желтых маслянистых капель.

Повеяло тихим запахом скошенной травы. Габриэль вздохнул и отправился к шкафчику с винными бутылками. Красное сухое, и не закусывать. Плеснув вина, он поднес бокал к носу: запах травы исчез.

Шея снова начала ныть. Убрав бутылку на место, Габриэль заглянул в лабораторию, мягко покачивая бокал в ладони. Все на месте, все в порядке, все сверкает и ждет.

Он услышал, как стукнула дверь. По Красным комнатам прокатился женский плач и оборвался.

— Ваша светлость! Виновница доставлена.

Габриэль вышел из лаборатории и увидел двух охранников и Альму. Несчастная растеряла весь привычный блеск и лоск. Сейчас, в сером тюремном облачении, она была похожа на животное, которому нет дела ни до чего, кроме грядущей смерти. Он и был ее смертью.

Альма смотрела на него с таким ужасом, что Габриэль подумал: а ведь умрет от разрыва сердца.

— Оставьте нас, пожалуйста, — произнес он. Когда за охранниками захлопнулась дверь, Альма почти без чувств осела на пол и завыла. Пышные растрепанные волосы рассыпались по плечам.

Вздохнув, Габриэль подхватил ее на руки и понес в малый зал — редкая милость для тех, кто входил в Красные комнаты в сопровождении охраны. Здесь царил мягкий полумрак, а всю обстановку составлял небольшой мягкий диван. Иногда Габриэль дремал на нем.

— Альма, государь визировал вашу смерть, — сказал Габриэль, но у него не было уверенности, что женщина его слышит. — Ваш муж хочет, чтоб я отрубил вам голову.

Альма вздрогнула и подняла на него невидящий взгляд.

— Голову..? — повторила она. Габриэль кивнул и вышел за бокалом. Вернувшись, он увидел, что Альма мерно раскачивается, запустив руки в волосы.

— Я дам вам вина, — мягко сказал он и, опустившись на диван, вложил бокал в мокрую от пота руку. — Там яд. Вы уснете и умрете во сне.

Альма шмыгнула носом и посмотрела на него с тем знакомым чувством, которое Габриэль уже не раз видел в глазах казненных.

— Будет больно? — спросила она.

— Нет, — мягко ответил Габриэль. — Совсем не больно. Голову я сниму с вас потом. Вам уже будет все равно.

Он осторожно, но настойчиво приблизил женскую руку с бокалом к губам, и Альма медленно выпила отравленное вино. Ладонь разжалась, бокал выпал и прокатился по ковру. Габриэль с прежней осторожностью обнял женщину, и, когда она уткнулась горячим заплаканным лицом ему в грудь, негромко пропел:

— Кот ходил по лавочке, сон носил на лапочке. А я серому коту за работу заплачу…

Эту колыбельную пели всем детям всех сословий. Когда-то и Габриэлю пели. Альма всхлипнула, и несколько минут они сидели так. Габриэль напевал колыбельную, поглаживая женщину по волосам — а потом она умерла у него на руках.

Все закончилось.

Спустя полтора часа в Красные комнаты пришел принц Виген, которого старая герцогиня честила на все корки. Габриэль как раз заканчивал работу. Тело казненной было омыто, одето в ритуальное белое платье, и Габриэль накладывал последние стежки, пришивая голову к шее. Виген старался выглядеть дерзким и уверенным, но здесь, в Красных комнатах перед лицом смерти, он стушевался и оробел.

— Значит, готово! — нарочито громко воскликнул он. Пройдя к длинному столу с покойницей, Виген заложил руки за спину и важно покачался на носках, всеми силами стараясь изображать невозмутимость.

Габриэль знал, что принц сейчас навалит в штаны от страха.

— Готово, ваше высочество, — ответил он. — Как вы и хотели, я отрубил ей голову.

Принц вздрогнул и с трудом сдержал порыв дотронуться до иконки на цепочке под одеждой. Пальцы левой руки дрогнули и распрямились.

— Вы хорошо работаете, — похвалил он. Габриэль улыбнулся и ответил:

— Разумеется, ваше высочество. Смерти не служит, кто попало.

Когда Габриэль вышел из Красных комнат, часы на одной из дворцовых башенок пробили ровно четыре.

Неторопливо бредя по коридорам и залам, Габриэль вспоминал, как когда-то давным-давно звон часов отрывал его от игр, чтения и других детских занятий. Звон означал, что пора пить чай, а после чая — идти учиться музыке, и наставник Яхонсен, который ждал Габриэля у огромного рояля, уже нетерпеливо постукивал по ладони длинной тонкой палочкой.

Если Габриэль ошибался, то Яхонсен бил его по пальцам. Прошло двенадцать лет, Яхонсен рискнул отбить любовницу у одного из принцев, и это предсказуемо привело его в Красные комнаты. Габриэль напоил его ядом и сломал ему все пальцы.

Жизнь идет по кругу. Габриэль давным-давно успел в этом убедиться.

На лестнице он столкнулся с Арканжело, принцем Серендийским и Афалинским, и успел подавить недовольство. Несмотря на имя, принц не отличался ни порядочностью, ни целомудрием, имел все, что шевелится, а что не шевелилось — шевелил и имел, и все его мысли и намерения ходили вокруг одной благодатной темы. А, еще он выпить любил. Трудно было сказать, что ему нравится больше.

Его величество Георг пару раз в год отправлял сына в монастырь. Потом монахи начинали жаловаться, уже не в силах выдерживать попойки с его высочеством, и принца возвращали во дворец. Король устало махал рукой и говорил государыне: слава богу, что ему на троне не сидеть. Габриэль был с ним полностью согласен.

— А, Габи, дорогой! — Арканжело обнял Габриэля и, хлопнув по плечу, предложил: — Ну что, к дамам?

Габриэль вспомнил, как неделю назад попал в бордель, облюбованный Арканжело, и чем все кончилось.