— Уезжай, Эльза, — выдохнул Габриэль, и не сразу понял, что он произнес именно эти слова. — Уезжай. Я пока еще могу тебя отпустить.

Эльза смотрела на него неотрывно. Ее взгляд был испуганным и испытующим, словно она не могла поверить, что услышала именно это.

— Если ты не можешь… — Габриэль сбился и начал снова: — Я вижу, что ты пытаешься. Но… Уезжай. Я боюсь тебя сломать.

Эльза дотронулась до его щеки и ничего не ответила. Сделала осторожный шаг назад и потом быстро направилась к дверям, словно хотела уйти прямо так, в чем была.

Габриэль закрыл глаза. Боль росла и росла, сбивая дыхание.

Потом он услышал, как хлопнула дверь.

Запах нарциссов был тяжелым и навязчивым. Если раньше он окутывал Габриэля подобно невесомому шелковому платку, то теперь густо вяз в ноздрях и глотке, вызывая липкую горькую тошноту.

…служанка помогла Эльзе быстро собрать ее немногочисленные пожитки, большую часть которых занимали вещи для массажа, все эти баночки с маслами и кремами, полотенца, какие-то плоские скругленные камни. Габриэль выписал чек на две тысячи золотых крон, и Эльза стала богатой невестой с хорошим приданым. В свете, конечно, все знают, чьей именно любовницей она была, но деньги на счету сгладят тот факт, что прелестная костоправша спала с Привратником Смерти.

Потом, уже в дверях Габриэль поцеловал ее в лоб тем тихим целомудренным поцелуем, которым мог бы прикоснуться к сестре или матери. Эльза посмотрела на него с жалостью и любовью — и все закончилось.

А ночь продолжалась, ночь так и не ушла.

Нарциссы называли corona mortuis, короной мертвых — Габриэль не знал, почему. Нарциссы склоняли над ним тяжелые колокольца с удушающим запахом, и небо над ними было багровым и низким. Впрочем, нет, это было уже не небо, а потолок в одном из номеров «Зеленого огонька», озаренный мягким светом прикроватных ламп. В комнатах борделя нет окон, здесь всегда ночь.

Габриэль со стоном повернулся на кровати и, взглянув на себя, увидел, что полностью одет. Рядом с кроватью позвякивало зеленое стекло опустевших бутылок. В животе снова заворочался ком тошноты, а тело окатило леденящей волной слабости, которая выбила пот из всех пор и заставила Габриэля задрожать в ознобе. Да, давненько он уже так не делал. После похорон Беатис, своей второй жены, Габриэль пришел в «Огонек», попросил у хозяйки вина и, запершись в номере, употребил все в одно лицо, не озадачившись закусками.

Беатис была хорошей девушкой. Славной девушкой. Вот только до икоты боялась своего мужа. А ее родители не боялись. Им любой ценой нужен был брак с королевской кровью, пусть даже и с Привратником Смерти…

И чем все кончилось? Ничем хорошим.

Во рту было сладко до той границы, за которой наступает горечь, словно Габриэль ел эти проклятые нарциссы, которые сейчас задумчиво склонялись над его лицом. «Я умер, — подумал Габриэль. — Я соединился со Смертью, которую любил всегда, и моя любовь взаимна».

— Племянничек! Эй, племянничек!

Откуда тут взялась тетушка Агата? Нарциссовый мир был его собственным, сюда никогда не попадали гости. Тоненькая тросточка тетки ощутимо стукнула Габриэля по боку. Он всегда поражался, как герцогиня, такая крупная и тяжеловесная, ходит с настолько легкой тростью, почти прутиком, который даже не думает ломаться.

— Племянничек! Да, благодарю вас, — в лицо Габриэля ударил поток ледяной воды. Встрепенувшись, он сел и понял, что нарциссовое поле ему пригрезилось — Габриэль лежал в грядке с цветами среди оранжереи. Тетка довольно кивнула, протянула опустевший стакан слуге, который почтительно склонился рядом в полупоклоне, и сказала:

— Помнится, твой отец напивался так, что все женщины столицы зашивали юбки и прятались на чердаки. А однажды он сжег бордель на Лимонной улице. Дядюшка твой тоже до свадьбы изволил знатно погулять. А ты в нарциссах спишь, вот и весь кутеж.

Габриэлю стало стыдно. Тетка усмехнулась и махнула слуге, приказывая убираться прочь — тот покорно поскакал в сторону оросительных блоков.

— Слава Господу и святой Агнес, — с чувством промолвила герцогиня. — Хоть теперь на человека похож.

— Какой сегодня день? — хрипло спросил Габриэль и не к месту вспомнил, как Арканжело называл такие голоса, как у него теперь: голосок, как в заду волосок, и тонок, и нечист. Ему захотелось нервно рассмеяться.

Герцогиня усмехнулась.

— Пятнадцатое. Вторник.

Значит, они расстались с Эльзой всего лишь позавчера. Она свободна от него, от его тяжелой, мучительной страсти, которая не принесет ей ничего, кроме боли.

— Вторник… — повторил Габриэль, и неожиданно его качнуло так, что он едва не упал. Герцогиня быстрым движением схватила его за запястье, удержала. Откуда в старой женщине такая сила…

— Так, племянничек, не падай, — весело сказала тетка. — Пить ты, как мы выяснили, не умеешь, так надо учиться. Что именно ты настолько неумело пробуешь залить, — герцогиня повела носом и добавила: — …манжуйской водкой?

Манжуйская водка. Отвратное зелье. Если Габриэль пил в «Зеленом огоньке» именно его, то неудивительно, что он в итоге уснул в клумбе с нарциссами.

— Я расстался со своей подругой, тетушка Агата, — смиренно признался Габриэль.

Аккуратно подведенные черные брови тетки подскочили чуть ли не до прически.

— Новость так новость, — сказала она. Габриэль выбрался из грядки, убедился, что измазался, как свинья, и устало подумал, что кутеж не заглушил боли в его душе. Ему казалось, что на месте сердца у него кровавая дыра — Габриэль даже посмотрел на свой грязный пиджак, чтоб в этом убедиться.

Сердце было на месте. Как и все остальное.

— Ты меня поражаешь, племянничек, — герцогиня взяла его под руку, не боясь испачкать тонкие кружева рукавов, и вдвоем они неторопливо побрели к выходу. Тросточка звонко цокала по камням — тук, тук — и эхо металось под черепом, заставляя морщиться от головной боли.

— Я иногда сам себе поражаюсь, тетушка Агата, — признался Габриэль. — Но расстаться с Эльзой было нужно для счастья самой Эльзы.

Герцогиня усмехнулась — не словам Габриэля, каким-то собственным мыслям.

— А как же твое счастье, мой дорогой? — поинтересовалась она. — Марта рассказала мне об этой девушке, она считает ее очень милой и доброй. Не думаю, что ее величество королева и его величество король одобрят кого-то неподобающего.

— Все так, тетушка Агата, — кивнул Габриэль. По счастью им никто не попался по пути к выходу, иначе бы он умер от стыда. — Все так, и знаете… — он остановился и, помолчав какое-то время, признался: — Кажется, я ее люблю.

Старуха посмотрела на него с сочувствием и пониманием. Должно быть, она знала Габриэля лучше всех — и любила, как любят сына или внука.

— Но ты Привратник Смерти, — с искренней горечью промолвила она. — И над вами всегда будет эта тень. Девочка привыкнет, мой милый, уж такая у нас природа. Мы ко всему можем привыкнуть. Но тень будет всегда — над вами, над вашей жизнью, над вашими детьми…

Габриэль кашлянул.

— Да, тетушка, — выдохнул он. Слова встопорщились в горле растрепанными птицами, и Габриэль снова ощутил тошноту. — Все так. Вдобавок, я слишком жесток.

— Положение обязывает, — вздохнула герцогиня. — Ты тот, кто ты есть. И надо либо тебя принимать, либо уходить.

Был еще один вариант, о котором тетка не знала — лежать под нарциссами. Но Габриэль и представить не мог, что с Эльзой может случиться что-то подобное. Он вдруг стал каким-то растерянным и несчастным, и это настолько не имело отношения к нему прежнему, что Габриэлю стало страшно.

Потом, уже войдя в свои покои и избавившись от грязного тряпья, в которое превратилась его одежда, Габриэль нырнул в бассейн с бодрящей, чуть теплой водой и четверть часа плавал, прогоняя из головы туманное марево минувших дней без Эльзы. Ему невольно вспоминалось, как они целовались в этом бассейне — если всмотреться, то можно увидеть их призрачные тени у соседнего бортика.