— Я руковожу Хальветом вот уже восемь столетий, — поделился господин Улмаст. — Разумеется, по долгу службы я был лично знаком с королем Драконьего леса. Он хорошо разбирался в своей работе, хотя его дочь, госпожа Элизабет, своего отца превосходила.
«Не меняйся!» — строго напомнил себе Уильям.
— Да, я слышал, что мама была весьма талантлива, — подтвердил он.
— Я удивляюсь, — лениво протянул эльф, — почему вы до сих пор не отобрали ее вещи, оставленные вам, у Его Величества Фридриха? По сути, вы — наследник обоих королевств, и Драконьего леса, и Талайны, и вы имеете право получить оба престола.
— Что за чушь! — вмешался талайнийский гонец. — Этот щенок не имеет права даже находиться в Лайвере, а вы даете ему повод мнить себя еще выше, чем он и без вашей помощи мнит!
— Это потому, что я, — гордо ответил господин Улмаст, — в отличие от вас, прекрасно осознаю, в каком положении находится Тринна. Ладно, — он поднялся и поправил воротник, — нам пора идти. Господин Уильям, вы не составите мне компанию?
========== Глава восьмая, в которой у Эса странное настроение ==========
До сих пор война рисовалась крылатому звероящеру, как нечто забавное — столкновение между людьми и людьми, а люди, по сути, безобидны — серьезных увечий земле не принесут, громить города не станут — им же выгоднее нажиться на родине павшего противника. Но война с эделе выглядела для него, как событие крайне жуткое, и, вспоминая краткий поединок с шаманом, вынудивший дракона признать, что спастись не получится никаким иным способом, кроме бегства, он весь покрывался холодным потом и мелко дрожал: колдун будет не один, колдунов будет целый отряд, и лишь Боги знают, выдержит ли Этвиза хотя бы первый удар.
Но армия эделе, подходившая к Сельме уверенно, неотвратимо и грозно, как цунами, неожиданно остановилась. Человеческому глазу она была еще не видна, а вот глаза Эса, за неимением очков перестроенные в драконьи, различали ровные ряды воинов, чем-то смущенных, переступающих с ноги на ногу, нетерпеливо перебирающих пальцами древки зачарованных копий и рукояти мечей.
Что-то происходило, а вот что — крылатый звероящер не мог понять. Высокий золотисто-рыжий эделе — кажется, военачальник, — носился по стоянке, словно кого-то разыскивая, а за ним следовал некто с небрежно заплетенной, редкой медовой косицей. Дракон не забыл, как дети ангела гордо говорили, что их отметили цвета солнца, и насмешливо, чтобы унять свой ужас, пробормотал:
— Солнце белое.
— Прости, что?
Эс обернулся. На городскую стену поднимался Уильям в сопровождении сэра Говарда и господина Альберта. Его спутники были суровы и непреклонны, будто заранее готовили себя к битве, а юноша сохранял свое привычное дружелюбное расположение духа.
— Я сказал — солнце белое, — покорно повторил крылатый звероящер. — Некоторые думают, что оно оранжевое или красное, но солнце белое. Это особенно видно в полдень…
Все, как по команде, посмотрели вверх. Синие радужки господина Альберта были точь-в-точь, как потеплевшее осеннее небо.
— Я догадывался, — со смехом сообщил рыцарь.
— Ты догадывался, — передразнил его Эс. — А мне это известно доподлинно. Я летал так высоко, что оно…
Парень осекся и враждебно уставился на патрульного, проходившего мимо. Патрульный почему-то забеспокоился и едва не рухнул со стены.
«Обжигало мои крылья». Оно обжигало мои крылья, оно едва не сбросило меня вниз, и я разбился бы на тысячи влажно блестящих осколков — непомерно высокая плата за полет… и за наслаждение полетом.
Крылатые звероящеры всегда были врагами человеческого рода. Отчасти из-за голода, гораздо более сокрушительного, чем у людей, а отчасти — из-за того, что в час нужды утоляли его в том числе и вполне разумными двуногими созданиями, а те месяцами носили траур.
На фоне всего этого настоящая причина неприязни между смертными и драконами стерлась, как стирается рисунок, начертанный веточкой на влажном песке: набегает волна, и его уже нет, его как будто и не было вовсе. Но Эсу перевалило за пятьсот, и все, что имело место до того, как люди изменились и переняли традиции вечных рас, отпечаталось в его памяти ясно и подробно, и крылатый звероящер давно стал частью грандиозного замысла, уготованного драконам.
И даже так — боялся шаманов.
— Они близко, — заметил господин Альберт, чье зрение было ненамного слабее драконьего. Звездчатые зрачки народа хайли профессионально обшарили вражескую стоянку, и мужчина заключил: — И они чем-то расстроены. Надеюсь, их кто-нибудь предал, и теперь они вынуждены возвращаться домой.
Уильям тоже сощурился, но доля человеческой крови в нем накладывалась на кровь народа хайли, и различить армию эделе вдали юноше не удалось.
— Ведьма, — спустя пару минут обозвал господина Альберта Эс.
— Ведьма? — удивился тот.
— Накликал. Ну чего тебе стоило молчать? — крылатый звероящер отвернулся от пейзажа, и его зеленый, слегка испуганный взгляд заскользил по городу: жители Сельмы торопливо сновали по центральным улицам, тащили свое добро в цитадель, рассчитывая, что там их не достанет никакая магия. Толстая розовощекая женщина рыдала, потому что муж наотрез отказывался выносить из дома старую, побитую молью шубу. Она смахивала на свинью, по ошибке одетую в потрепанное серое платье, а ее муж — на козла, обряженного в грязную рубаху и разношенные штаны из грубого полотна.
— А почему не колдун? — продолжал недоумевать господин Альберт. — Я ведь не глупая девица, и хижины в глухом лесу у меня нет.
Эс, не выдержав, захихикал.
— Нет хижины в лесу? У тебя?
На серо-голубых скулах мужчины-хайли выступило некое подобие румянца.
— Господин Эс, ну какая хижина? Я в замке живу, а замок…
— Оправдывайся, — беспощадно веселился крылатый звероящер. — Все ведьмы так делают.
— Ваше Величество, объясните ему, что я не…
— Эс, он отнюдь не…
— Милорд, а зачем вы его слушаете?..
Три голоса, такие знакомые, заученные до каждой ноты, приятные, родные, помогли дракону избавиться от липких щупалец ужаса. Он выпрямил спину, словно это прибавляло ему сил, и бодро, не вникая в детали разговора, предложил:
— Говард, не пора ли сходить за кольчугами и мечами? Хотя я предпочел бы саблю, если у вас на складах они, конечно, есть.
— Что-нибудь подыщем, — пообещал рыцарь.
Уильям остался на стене, у края неуклюжих каменных зубцов — их либо строил кто-то пьяный, что, в общем-то, свойственно жителям Этвизы, либо у этого кого-то не хватало камней, и часть ограды он сократил, а часть — увеличил.
У Альберта кольчуга уже была — сделанная кузнецами народа хайли и значительно превосходящая кольчуги людей. Она пряталась под военной одеждой, черной с серебряными вставками, и порой мелодично позвякивала.
— Мой король, — обратился Альберт к Уильяму, — а вы раньше убивали… ну, хоть кого-нибудь? Например, зайца на охоте, или таракана подошвой… было с вами такое?
— Нет, — безучастно отозвался юноша. — Но я выпихивал недоброжелателей из окна своей комнаты в Лайвере, и вряд ли после этого падения они все еще были живы.
— Но вы не выглядывали?
— Нет.
— И значит, мертвецов не видели?
— Не видел.
Альберт напрягся.
— Мой король, хватит ли вам решимости принять участие в битве, учитывая, что вам ни разу не приходилось наблюдать… ну, за смертью?
— За смертью я наблюдал. Она высокая, светловолосая, синеглазая, у нее широкие плечи и набор черепов, привязанный к поясу, — пошутил юноша.
— Зачем вы приплели сюда господина Эльву? — обиделся бывший оруженосец короля Тельбарта. — Я серьезно спрашиваю, из волнения. Вы — последнее дитя королевской династии народа хайли, и если вы погибнете, Драконий лес навеки осиротеет. Я обязан вас уберечь.
Уильям вымученно улыбнулся:
— Тогда найди мне, пожалуйста, лекарство от боли в голове.
Хайли помедлил.
— От боли в голове? — он сдвинул темные брови. — Мой король, вам дурно?
