Он любил Новый Год, но побаивался Хэллоуина. За последние месяцы в жизни юноши и так произошло немало страшного — особенно перспектива женитьбы на принцессе Хайне, — и он не испытывал желания пополнять список. Но этот праздник был первым бок о бок с лесным народом, и молодой король считал, что не имеет права им пренебречь.

— Неплохо сработано, — похвалил он, погладив морду гарпии. Гладкая, прохладная, она вдребезги разбивала образ живой твари, и Уильям криво усмехнулся. Эли восторженно запищала, как маленькая девочка — хотя ей было уже за двадцать, — и заявила:

— Тогда я немедленно перейду к следующему пункту плана! Позвольте откланяться, мой король, берегите себя и своих близких…

И она убежала обратно по коридору, напевая что-то о господине Джеке . Сказки об этом самом господине сэр Говард недавно вкратце обрисовал Его Величеству, и юноша снова помрачнел, сомневаясь, сумеет ли пережить Хэллоуин. Откупиться конфетами от тех, кто придет его напугать — безусловно, плевое дело, а вот успокоить бешеные удары сердца — вовсе не плевое.

Чтобы отвлечься, он распахнул двустворчатые двери, впуская внутрь запах дождя и вспышки молний. Молодой король боялся грозы, как боялась грозы его мать, но предпочитал не давать своему страху лишних полномочий.

Вместе с народом хайли Драконий лес ожил. Тысячи домов на деревьях, скрытых заклятием короля Тельбарта, родного дедушки Уильяма, возникли снова, и красные крыши пламенели под солнечными и лунными лучами, будто розы или маки. Сквозь прозрачные окна, сейчас — зашторенные, пробивался рассеянный теплый свет. Дети лесного племени жили тихо и ненавязчиво, не нуждаясь в помощи людей, и если бы люди сами не пришли в их извечное королевство, хайли не показались бы до конца времен. Разумные расы, вроде эльфов, гномов и человеческого рода, были им безразличны. Косвенная угроза, вот и все.

— Вы куда-то собираетесь, мой король? — опасливо уточнил стражник, выглянувший из комнаты рядом. Его явно шокировало, что по такой погоде юноша сует нос наружу.

Уильям отрицательно качнул головой и побрел к Миле, некогда гостевой, а теперь — королевской башне замка Льяно.

***

— Да-да, здоровенная такая зверюга, песочного цвета, — в сотый раз повторил высокий синеглазый человек, приглаживая растрепанные льняные волосы. — Размах крыльев — как огромная грозовая туча, оскал — поменьше Альдамаса, но побольше этих ваших предгорий, повадки… чтоб я знал, какие у него повадки, мы пока не особенно знакомы.

Деревенские жители — староста, его сын и младшая дочь, — уставились на гостя с недоумением, ужасом и непроходимой тупостью. Кажется, за сорок минут объяснений до них так и не дошло, чего — и, главное, зачем, — требует путник, переступивший границы деревни около двух часов назад.

Ему было, пожалуй, за тридцать, на переносице багровыми линиями пламенел шрам, а во всех манерах так и проскальзывала грациозность, легкость и насмешка, свойственная благородным. Если бы не четыре человеческих черепа у пояса, его бы никто не испугался.

Староста неуверенно шагнул вперед, закрывая собой детей. Этот простейший намек незваный гость понял с полуслова — и, помолчав, попробовал еще раз:

— Здоровенная крылатая зверюга. Песочного цвета. Где она?

— Песочного… — пробормотал хозяин, глотая слоги, так что слово сильно изменилось и неприятно резало слух. Правая ладонь синеглазого человека легла на рукоять меча, и деревенский житель заторопился: — Это, стало быть, желтого? Ну да, летает порой, коров да овец кушенькает… а что, вы ее того, убить намереваетесь?

«Намереваетесь» определенно было самым сложным словом, произнесенным в этом доме.

— Намереваюсь, — невозмутимо соврал гость. — Так где?

— В Драконьем лесу.

Синеглазый человек захихикал:

— Ну да, и как я сразу не догадался? Благодарю за помощь, недобрые господа. Всего хорошего.

Он поднялся, выпрямился и направился к выходу, не обращая на старосту внимания. Тот облегченно выдохнул, дернулся было опустить засов, но незваный гость напоследок обернулся и добавил:

— А до ближайшего кладбища далеко?

Хозяин вытаращился на него с таким изумлением, будто вопросы о драконе были отнюдь не такими странными, как вопросы о захоронении.

Синеглазый человек нахмурился, выдавая свое раздражение.

— Н-нет, господин.

— Отлично, — язвительно отозвался гость. — Я не смел и надеяться, что вы сегодня научитесь разговаривать.

Дубовая створка хлопнула, прозвучали и смолкли размашистые шаги. Староста облегченно присел, а его сын выругался и зажег храмовую свечу, втридорога купленную в Ноте .

— Да сохранят Боги наши пути, да будут они к нам милостивы, и да продолжит Великий Молот греметь в подземных чертогах Альдамаса, — наскоро помолился он.

…Синеглазому человеку было, по сути, без разницы, кто укажет ему дорогу к песочному звероящеру, но чтобы настолько не уметь соображать? Безусловно, ему попадалось немало обделенных разумом людей, но жители пограничной деревушки Саберны с неимоверным успехом превзошли всех. Либо их так сильно вывела из себя внешность незваного гостя — глубокие шрамы на лице, серебряные серьги в левом ухе, от мочки до верхнего уголка хряща, связка черепов на поясе, — либо они умели обсуждать только наличие или отсутствие самогона. А более высокие темы были для них так же недостижимы, как звезды в ночном небе — виднеются, но рукой не достать.

Драконий лес, названия которого синеглазый человек не знал, пока староста не указал куда-то за стену своего дома, черным исполином возвышался над землями Саберны. Старые, потрепанные, но мощные деревья, непобедимые, как и армия народа хайли, вскользь упомянутая Шэтуалем — мужчина не отслеживал детали беседы, потому что искал кота, — сотрясались при каждом новом ударе грома. Ливень тарабанил по веткам, голым или не очень — большая часть листьев уже осыпалась, меньшая все еще болталась наверху, с опаской поглядывая вниз — а стоит ли вообще падать? Как ни посмотри, а лес выглядел вполне живым существом, со своей душой и своим образом мышления.

И, будто насмешка над его красотой, у западных границ деревни торчали кресты кладбища.

Что за религия руководит местными разумными расами, синеглазый человек пока не разобрался — ему и во Вратах Верности это было не интересно. Если бы не отец и не запредельная самооценка матери, он бы никогда не выучил, кто из тринадцати тамошних Богов чем заведует. Зацепить сердце юноши удалось разве что Аларне, Богине — дочери Смерти, но и это произошло за счет его тяги к некромантии. А та же Листвит, наперебой восхваляемая всеми, играла для мужчины второстепенную роль где-то на заднем плане — вроде бы есть, но кто в ней нуждается, если зрители наблюдают лишь за основным действием?

На могилах яркими пятнами лежали поздние осенние цветы — львиный зев, огненно-рыжий гелениум, красные маргаритки. У некоторых надгробий нежными белыми и фиолетовыми цветами рос колхикум, и эти надгробия синеглазый человек обошел. Ясное дело, что мертвецы вернутся к утру — или раньше, в зависимости от расстояния, — но убивать последние краски на умирающей земле ему совсем не хотелось.

Года четыре назад мужчина присел бы на корточки и нарисовал пятиконечную звезду, укрепленную символами петли и восходящего солнца. Года четыре назад он готовился бы к ритуалу придирчиво, тщательно и аккуратно.

Теперь ему было достаточно сомкнуть веки, обнаруживая схему потоков энергии — довольно корявую в этом мире, — и приказать:

— Именем священного меча — встаньте, мои бессмертные воины, поклонитесь и признайте меня, а затем…

***

Придворная швея предоставила костюм вурдалака ближе к вечеру, когда багровые лучи заката догорали над горизонтом, обливая лес кровью. Эсу еще подумалось, что это не к добру, но, занятый праздничными планами, он отмахнулся от своего замечания и продолжил вырезать корявую рожу в тыкве, похищенной у поварят.

Рожа получилась, что надо — злобная, жестокая и голодная. Полюбовавшись ее чертами, светловолосый парень отложил вилку — искать нож ему было лень, да и некогда — поварята страшно возмущались, — и проверил, подходит ли тыква по размерам его буйной голове.