— Да, маг, — с достоинством отозвался Тхей, пока Уильям лихорадочно прикидывал, вывести из зала дракона или отвлечь послов какой-нибудь ерундой типа завтрака. — А что, у тебя есть ко мне вопросы?

— Есть, но задать их я предпочел бы наедине, — хитро сощурился крылатый звероящер.

Он вел себя, как обычно, дурашливо, но до Тхея чудесным образом дошло, что за беспечным выражением лица скрывается дело весьма важное.

— Что ж, я был бы рад, если бы ты прогулялся со мной по замку, — предложил маг, оглядываясь на господина Кливейна — убедиться, что старый гном не против.

— Иди, иди, — отмахнулся тот.

***

Эс покорно устроил Тхею демонстрацию наиболее красивых помещений Льяно — тронного зала, астрономической башни, апартаментов сэра Говарда (рыцарь так возмутился, что едва не запустил в незваного гостя палитрой), внешних и внутренних галерей (первые славились витражными окнами, вторые — масляными картинами) и фонтана. Маг помалкивал, дракон, наоборот, не молчал и секунды. Он пересказывал истории, услышанные от Альберта после пробуждения хайли, он пересказывал истории, произошедшие с ним самим, пока Эс пытался привыкнуть к Лунной Твердыне, он, захлебываясь радостным смехом, болтал, как смешно терялся в коридорах Уильям, еще не привыкший к замку. Последнее вызвало у Тхея не менее счастливый смех, и с этого момента наемника и крылатого звероящера можно было называть лучшими друзьями.

Маг, в свою очередь, поведал Эсу о своих злоключениях, таких, как случайная встреча с Кельветом, пропажа соленых огурцов по вине отца (этот наглый мужчина съел все, что должно было достаться Тхею), поездка через перевал Альдамаса, напрасные стремления господина Кливейна заново основать Гильдию на землях герцога и так далее. Затем он почему-то свернул на подробное описание жизни своих родителей, и Эс понял, что и мать, и «подлого, коварного, безжалостного» отца наемник любит настолько сильно, что это чувство, собственно, уже гораздо сильнее любви.

— За многие века чистую талайнийскую кровь, конечно, неплохо разбавили гонцы и переселенцы Этвизы, — талдычил он, — однако я все равно выделяюсь, как акула в стае дельфинов. На Тринне, как правило, попадаются лишь светло-карие глаза, а у меня они совсем темные. Мой отец — беглый варвар с архипелага Эсвиан. Талайна взяла его в плен около сорока пяти лет назад, когда он был еще молод, неопытен и глуп — он сам так выражается, я ни при чем. Моя мать приютила его и спрятала от королевской погони. Они вместе построили дом на отшибе, но как в подобных условиях зародились их взаимные чувства — неясно. Я бы отдал… не половину, но лет восемь своей жизни за то, чтобы это выяснить. Родители воспитывали меня бережно и аккуратно, и благодаря им я превосхожу, — Тхей весело ухмыльнулся, — чертового Кельвета во всем, кроме умения красиво убивать. Убийства, совершенные мной, выглядят ужасно.

Эс едва не поделился, что вряд ли убийства мага по степени ужаса превосходят его собственные — он-то людей и жрал, и давил, и разрывал на два ровных (или нет, тут уж как повезет) сиротливых кусочка, но сообразил, что эти факты из жизни крылатого звероящера Тхею не понравятся. Особенно если не забывать, что Тхей не в курсе о том, кем, по сути, является его забавный высокий спутник.

— Ладно, — сказал Эс, приглашая мага в пустую трапезную — и принюхиваясь, чтобы уловить посторонние запахи — запах Эльвы, например, — до того, как они приблизятся. — Вернемся к моему вопросу. У тебя, приятель, есть какой-нибудь способ оказаться в чужом сне?

***

Господина Кьяна разбудило тревожное пение рога: кто-то из дозорных извещал командиров, шаманов и военачальников о беде, и низкий, раскатистый звук пронесся над военным лагерем, как морская волна.

— Мальтри, что там такое? — сонно спросил мужчина, памятуя, что юный оруженосец обычно стоит у полога шатра задолго до появления господина.

Но ответом ему послужила тишина, и Кьян окончательно проснулся.

— Мальтри? — снова окликнул он. — Ты где?

Полог шатра дернулся, и на военачальника ошарашенными, хоть и несколько виноватыми глазами уставился парень-лучник, тоже недавно поднятый с походного одеяла.

— Господин, у границ лагеря нашли тело убитого эделе…

— Что?!

Лучник подождал, пока мужчина влезет в любимые штаны и застегнет куртку, а затем повел его сквозь самое сердце лагеря туда, где собралась беспорядочная толпа растерянных воинов. Кто-то из них не произнес ни слова, а кто-то вовсю обсуждал странное событие, недоумевая, как врагу удалось проникнуть на территорию, захваченную бойцами Эдамастры, и даже убить одного из них. И те, и другие отходили, пропуская Кьяна и образуя как будто живой коридор, пока военачальник не увидел огненно-рыжую башку верховного шамана, склоненную над чьим-то телом и лужей крови, растекшейся по сырой траве.

— Язу, что здесь…

Колдун посторонился, и у мужчины перехватило дыхание.

Мальтри, его оруженосца, пригвоздили к земле копьем, и он промучился, вероятно, всю ночь, пока потеря крови не взяла свое. Побелевший, измученный, он умер ближе к рассвету, и в его распахнутых небесно-голубых глазах все еще отражались тяжелые серые тучи, скрывшие солнце, появления которого Мальтри ждал. Его черты выражали удивительное спокойствие, словно оруженосец умер не от боли, словно его уничтожили не страдания, а чертово отсутствие дневного светила, одинакового над Этвизой — и Эдамастрой.

— Лазутчики рыцарей, — зло бросил верховный шаман, обернувшись к военачальнику. — Мальтри их обнаружил, но не успел никому об этом доложить.

Воины вокруг зароптали, широкоплечий тип из четвертого отряда копейщиков послал проклятие на головы тех, кто напал на оруженосца господина Кьяна. Язу чуть различимо вздрогнул, но никто на него не смотрел — военачальник слепо таращился на мертвого юношу, а остальным была более любопытна реакция товарищей, чем повадки верховного шамана.

Только Сури яростно сжал и без того искусанные губы, и если бы он не стоял к господину Язу спиной, у колдуна екнуло бы в груди.

Неважно, какой ценой, но его сегодняшняя цель была достигнута.

В душе Кьяна бурей поднимался гнев, испепеляющий абсолютно все на своем пути. Лазутчики рыцарей… Мальтри их обнаружил, и за это его убили… верно, он всегда был наблюдательным, но увы, недостаточно осторожным…

Военачальник эделе повернулся к Сельме — силуэт города просматривался у горизонта, мрачный и неприступный, окруженный тучами, будто короной. Его прятали высокие и надежные стены, его обороняли тысячи солдат, его заранее приготовили к вражеской атаке, но теперь Кьян не испытывал ни страха, ни желания подобраться к Сельме исподтишка. Нет, он будет убивать рыцарей так, чтобы они проследили за каждым его движением, так, чтобы они ощутили вдесятеро больше боли, чем юный оруженосец Мальтри, чьи мечты о возвращении домой рухнули в одночасье, будто ни гроша и не стоили.

***

Особняк семьи Ланге находился чуть севернее столицы. Розовато-белый, облицованный мелкими угловатыми камнями, он прятался в тени берез, а в саду усердно возились гибкие силуэты слуг.

Госпожа Ванесса неподвижно сидела у окна, выпрямив спину и сложив тонкие руки на подоле платья. Чуть волнистые каштановые волосы она собрала в пучок, воротник парадной одежды затянула так, что мужчины могли полюбоваться разве что ее шеей, а запястья украсила витиеватыми золотыми браслетами — змеи, переплетенные между собой, оплетали ее плоть.

— Не мучай себя, дорогая, — проходя мимо, дал совет супруг госпожи Ванессы, суровый бородатый мужчина по имени Хандер. Его походка, осанка и поведение с поличным выдавали рыцарскую натуру: в молодости господин Хандер исходил Тринну вдоль и поперек, отыскивая нежить, верных друзей и вообще всякие приключения. — Я понимаю, что принимать столь важных гостей тут, в нашем особняке, глупо, но король настаивает — никто, кроме нас, не совладает с повелителем народа хайли. К тому же ты сама приглашала его на Рождество. Вот и считай, что он приехал, хотя и с опережением…