Господин Язу оскалился, будто зверь, и сделал шаг назад, словно решительность Кьяна причиняла ему боль.

— Ладно, — отрывисто согласился он. — Прошу меня извинить. Я погорячился.

— Прекрасно, — холодно отозвался военачальник. — Эту проблему нам удалось решить. Теперь я предлагаю вернуться к общему плану действий. Касательно копейщиков…

***

Сэр Говард рисовал, едва касаясь углем белого холста. Смутные очертания человеческого лица никак не хотели складываться, но рыцарь упорно переходил от носа к линии губ, от линии губ — к ровным, чуть растрепанным волосам, а от волос — к левому уху, исколотому серьгами. Бежали минуты, и лицо становилось все более и более узнаваемым.

Вечерело, слуги сноровисто зажгли факелы, госпожа Эли с восторженными вздохами крутилась по комнате, болтая о художниках из народа хайли и о том, что потрясающе видеть человека, способного с ними сравниться и даже превзойти. Сэр Говард не обращал на нее внимания, и девушка, помедлив, покинула его апартаменты, насквозь пропитанные запахом разнообразных красок — все та же акварель, и гуашь, и масло…

На подоконнике россыпью лежали новомодные мягкие карандаши, такие популярные среди эльфов. У рыцаря пока мало что выходило, когда он за них брался, но расстраиваться он не спешил — практика выручит.

Было около полуночи, когда сэр Говард удовлетворенно отошел от своей работы, полюбовался ею на расстоянии и потянулся к палитре.

В животе печально заурчало.

Рыцарь поежился, будто все еще находился дома и его ожидал упрек вроде: «ну вот, опять ты со своими картинами и пообедать, и поужинать забыл!» Но замок хайли прятался в полумраке и тишине, его обитатели давно спали, и если бы сэр Говард поплелся на кухню прямо сейчас, над ним никто не осмелился бы смеяться.

«Я так люблю этот лес…»

Помимо холстов, сваленных в углу, пока еще чистых, на полках и тумбочках валялись толстые тетради с идеями и набросками, грубо зарисованными в походах. Там были и горы Альдамаса, летние, обросшие травами, словно бородой, и великан, чьи сильные лапы давили изломанный силуэт старого приятеля сэра Говарда, и диковинные птицы Хальвета, чьи серые крылья рвали воздух на части — умные, покорные существа, привыкшие к остроухому племени больше, чем люди. Там были храмы, церкви и площади Вилейна, там были северные и восточные берега Тринны, там была Тропа Великанов — древняя, со всех сторон окруженная руинами, где раньше, еще до прихода на Талайну королевской семьи Хилл, обитали гномы — сородичи основателей Саберны.

Сэр Говард улыбнулся. Он исходил Тринну вдоль и поперек, он помнил все ее дороги, новые и не очень. И все эти дороги — разбитые, блестящие лужами, пламенеющие листвой, — отпечатались в его памяти, жили в ней, как осколок личности самого рыцаря. А без них он стал бы неполноценным.

Серебристая луна взошла над багряными кронами, а возле нее загорелось одинокое красное пятнышко — звезда или планета, чей путь по небесному своду сегодня обернулся вокруг ночного светила. Оно мягко, вкрадчиво мерцало, и в рассеянные лунные лучи вмешивался редкий кровавый отблеск, будто небо намекало на скорую беду.

Сэр Говард не особо уважал астрономию, но Эс любил пропадать в недрах Фильты и таращился в дорогие гномьи телескопы, «щелкнутые» из Нота еще до того, как Уильяма возмутило беспечное драконье отношение к чужому имуществу. И он ежедневно упоминал о том, что различил в бесконечном танце планет и звезд. А еще он ощущал настроение неба, потому что был драконом, а драконы — это часть глухой синей высоты.

— Не нравится оно мне, — говорил Эс, вылезая из башни и направляясь к трапезной. — С ним уже неделю что-то не то.

Рыцарь подхватил со стола очередную тетрадь, перешитую темно-синими нитками, и открыл на относительно чистой странице — лишь в углу сиротливо болталось нечто вроде башмака, за шнурки привязанного к переплету. С удивлением его осмотрев и заключив, что рисовалась обувь параллельно Хэллоуину, в окружении десятков оранжевых тыкв и летучих мышей, сэр Говард покрутил между пальцев черный эльфийский карандаш, привыкая к его толщине и весу, и поднес к бумаге.

Неполная луна — третья четверть, — тянула голодные лапы к спящему Драконьему лесу, а ее случайный спутник полыхал, как магический огонь в храмах Вилейна. Волей карандаша он был черным, но воображение рыцаря облекло его в маслянистый карминовый цвет.

Сэра Говарда передернуло. Будучи нарисованной, эта картина внушала куда больший страх, чем бестолково пережидая нашествие облаков над замком.

Он закрыл тетрадь, аккуратно сложил рабочие инструменты и вышел из комнаты.

Коридоры Льяно, опустевшие потому, что Эли и ее уставшие подчиненные давно легли спать, были залиты светом факелов. Одинокие стражники застыли, как статуи, поблескивали серые лезвия копий, поднятых остриями вверх. Иногда звенели доспехи — за внешними галереями дозорные обходили двор, наблюдая за всем, что происходило вокруг — в том числе и за ветром, плясавшим в сухой листве, и за витражами, где уютное домашнее тепло согревало тех, кому повезло находиться внутри.

— Доброй ночи, сэр Говард, — поздоровался один из них. — Не спится?

— Бессонница, — пожал плечами рыцарь. — Какова обстановка?

— Тихо. — Дозорный повернулся к лесу, постучал латной перчаткой по забралу шлема. — Но что-то не так. Мои товарищи у границ докладывают, что с Этвизой неладно: будто бы над Шаксом поднимаются клубы дыма, а люди бегут из ближайших деревень к Сельме. В том поселении, где господин Эс продавал драконьи головы, шепчутся: мол, рыцари поспешно ремонтируют стены, мастерят катапульты на уровнях благородных и призывают простых мужиков идти в добровольцы — мол, скоро нам придется принять бой, а с кем — непонятно. Вы бы написали весточку родителям, а, сэр?

Говарду стало дурно.

— Принять бой?

— Так точно, сэр. Завтра к Его Величеству Уильяму прибудут послы вашего короля, и я, как, впрочем, и вы, догадываюсь, о чем они попросят.

Дозорный жестами показал своему напарнику, что все нормально, и сдержанно поклонился:

— Берегите себя.

Его размеренные шаги пересекли площадку у фонтана, выбили перестук из мраморных плит и медленно растворились в направлении Великих Врат.

Сэр Говард выдохнул. Этвиза — не такое крепкое королевство, как Хальвет или Саберна, однако ее воины — ее гордость. Как рыцари Шакса посмели отступить перед кем-либо, зная, что будут опозорены до конца жизни?

По счастью, родители и дедушка сэра Говарда жили в Сельме, но даже так ему было, о ком беспокоиться — троюродные брат и сестра, кузен и кузина оруженосца, а также дядя и тетя еще четыре года назад поселились у Академии Наук, расположенной неподалеку от береговой крепости. Рыцарь как-то рисовал портрет госпожи Гертруды, а Габриэль, ее близнец, походил на девушку почти всем, кроме цвета глаз и менее вздорного характера. И он бы не выбрался из Шакса, если бы туда — черт возьми, откуда?! — пришла вражеская армия. Не потому, что был рыцарем, а потому, что его задержало бы увечье, а скорость — самая важная вещь, если речь идет о неожиданной атаке.

Если взять лощадь, оставить Уильяму письмо и броситься к Этвизе немедленно… если погнать животное галопом, пускай оно и погибнет у рубежей Драконьего леса… если купить у жителей деревни другое…

Сэр Говард отвесил себе звонкую пощечину. За стеной галереи выругался кто-то из стражников.

«Спокойно, — размышлял рыцарь, пересекая двор. — Спокойно. Я никого не спасу, если необдуманно брошусь к Сельме. Я поеду со своим королем. Он любит помогать окружающим, а значит, и Этвизу не бросит, он обязательно прикажет хайли хватать оружие и…»

Оруженосец не додумал, потому что за дверью кухни царила абсолютная темнота. Пришлось наощупь зажигать свечи.

Пока перевернутые капли огоньков набирали силу, в углу что-то едва различимо зашелестело, и сэр Говард обернулся, ожидая увидеть крысу или мелкую нежить вроде домовика… но увидел светловолосого парня в очках и с бутербродом.